Страница 10 из 19
— Хорошо. Когда вылечусь, если вы не против, — хлопаю тростью по больной ноге. — Или настаиваете прямо здесь и сейчас?
— Прекратить! — жестко повторяет Давыдычев. — Анатолий, никакого суда тебе не будет.
— Но…
— Не будет! Твои требования не обоснованы. В разбое участвовать я не собираюсь. В земство тебе просить нечего. Не согласен — обращайся в Княжеский суд. Либо объявляй войну Беркутовым, естественно, после разрешения нашего общего покровителя, князя Волконского. Но Его Сиятельство не поощряет междоусобицы внутри Дома. Тем более, по ничтожным поводам. Впрочем, твое дело, решай сам. А лучше займись должным воспитанием своих сыновей.
— Обязательно, Юрий, — опускает голову Анатолий, понимая, что еще легко отделался. Земской исправник мог и жалобу на него подать в Княжеский суд, по-другому, суд Дома.
— На этом я прощаюсь…
Гулкий стук трости по паркету. Все оглядываются на меня.
— Так не пойдет, судари, — высоко поднимаю голову и вглядываюсь в глаза Анатолию. — Теперь я сам требую материальной компенсации за тот беспредел, что произошел со мной за этот день по вине рода Свиридовых.
— Да ты с ума сошел, щенок! — взбрыкивает Свиридов-старший.
— СБАВЬТЕ ТОН.
Новый стук трости.
Все мужчины ежатся, Елизавета прикусывает губу. Раньше в моем присутствии люди немели от эманаций силы Префекта и сильнее ощущали собственное несовершенство. Даже закаленные в боях по всей Галактике воины испытывали трепет при встрече со мной. Той же Серане долго пришлось провести время в моем обществе, прежде чем адъютант прекратила каждый раз смотреть на меня с открытым ртом. А она, на минуточку, Евгениус шестого поколения. И пускай я далек от былого могущества, но на мелкопоместных аристократиков остатков хватит.
— Меня оклеветали, надавали по лицу, и я просто так уеду? — усмехаюсь. — Не с тем связались, судари. Юрий Иванович, вы свидетель. Прошу вас, как земского исправника, забрать записи с видеорегистраторов. Они понадобятся как улики. Завтра наши юристы пришлют вам в инстанцию иск на Свиридовых. Анатолий Игоревич, вы хотели суда? Вы его получите.
Свиридов-старший чуть не падает в кресло. Павел молчит, опустив взгляд в пол. У Виктора поникли плечи, парень слегка дрожит. Конечно, ему влетит больше всех. От отца. Не за вранье — за куриные мозги.
— Арсений, Анатолий — Давыдычев догнал, кто на самом деле за главного у Беркутовых. Да и попробуй не догнать после моего внушения. — Я здесь, чтобы вы договорились в досудебном порядке. Так что, Анатолий, выплати Беркутовым двести тысяч рублей.
— Что?!
— Выплати, — жестко надавливает земский исправник. И Свиридов затыкается, молча кивнув. — Арсений, сумма достаточная?
— Вполне, — киваю. — Но видеорегистраторы заберите.
— Заберу, — в свою очередь кивает Давыдычев, понимая, что это подстраховка. — Тогда решили.
После того, как исправник забрал записи с автомобильных камер, мы с Елизаветой возвращаемся к нашей «Волге». Тимофей уже десятую сигарету скурил, бросая бычки прямо под ноги. Вообще, Арсений помнил нашего мастера на все руки, как чистоплотного и порядочного. Видимо, такова его мелкая мстя Свиридовым за все неприятности.
— Ну что, барыня? — не выдерживает Тимофей и на строгий взгляд Елизаветы тут же выпрямляется. — Простите… но я весь извелся, пока ждал. Не томите, дорого обошлось?
— Средне, — улыбается мама. — В двести тысяч.
— Фу-у-ух, уж боялся усадьбу затребуют, — с облегчением выдыхает слуга. — Или завод.
— Они и затребовали, но Арсений сторговался, — Елизавета подмигивает мне.
— Ого, — Тимофей чешет голову. — Как же умудрился, Сеня? Целый завод сузить до двухсот тысяч?
— Вот так, — пожимаю плечами. — Только не сузить — деньги нам переведут Свиридовы за беспокойство, что причинили мне и маме. Варежку закрой, Тимофей, люди смотрят. Нет, все вопросы потом, не при посторонних. Заводи лучше карету. И постой — прежде бычки собери. Нехорошо сорить, даже в таком месте. Гадюшники нужно вычищать, а не еще больше загаживать.
Уже в машине, когда за окном проносятся зеленые деревья и автоэстакады на развязках, Елизавета внимательно смотрит мне в глаза.
Чувствую, как под ложечкой засосало.
— Что такое, мам? Влюбилась?
Она коротко смеется и тут же становится задумчивой. На что мне остается только напрячься. Похоже, где-то я прокололся. В первый же день. Слышу, как Анарий-Маска ржет надо мной.
— Сеня, сынок… когда ты Анатолия на место поставил… твои глаза словно зазолотились.
Я беру тонкую руку Елизаветы и нежно глажу.
— Мама, просто это было твое отражение. Ведь ты у меня настоящее золотце.
На секунду Елизавета подвисает, а потом звонко смеется и целует меня в щеку.
— Ишь ты, у-ух слова нашел! — ее взгляд стал теплый, как горячая ванна. — Быстро же ты у меня вырос, сынок. Жаль, скоро отдавать невесте.
— Погоди с невестой, ма, — усмехаюсь. — Помнишь, что я обещал? Сначала мы с тобой и Леной заживем как следует, а потом уже и другим дадим покупаться в лучах нашего достатка и славы.
— Спасибо, сыночек, за то, что ты у меня такой хороший.
Елизавета опускает светлую голову мне на плечо. Про позолотевшие глаза она больше не говорит ни слова. Может, посчитала игрой света или воображения. Поглаживая шелковые волосы мамы, я усмехаюсь. А ведь совсем скоро мои глаза, правда, станут золотыми.