Секундант одиннадцатого

Он не отдавал себе отчет, за что, но ни на йоту не сомневался в существовании такого плана, уверовав, что комплекс фейсбучных угроз, израильской псевдо рекламы, французской легкоатлетки с научной степенью, к нему приставленной – многопрофильная и изощренная раскачка – из единого центра – его психики. Перед неким событием, круто ломающим его судьбу. А коль скоро трудозатраты на охмурение объекта вопиюще контрастировали с его общественным статусом – мелкого рантье-эскаписта, что-то там пописывающего – то суть предприятия не вычленялась, хоть плачь!

Пару бокалов бургундского приглушили раздрай, и Алекс принялся рисовать схему «котла», в который неким потусторонним капризом он угодил.

В том наброске графика не замечалась, за исключением окружности по центру, впрочем, обезличенной. Но пустились в пляс разноязыкие ремарки и обрывки фраз, расшифровке сторонним лицом поддающиеся с трудом. В частности, в секторе Полин не нашлось места будто бы главному – ее спортивному прошлому и квалификации психоаналитика – резон для Алекса, в прошлом спортсмена и ныне сочинителя – знакомство с ней продолжить. Зато куражилось такое: «Виртуозно гасит темп речи (на двадцать процентов) и изъясняется нарочито просто. Знают, суки, что мой французский не ахти… Причем эта вобла-уродина – редкий типаж, снимающий любые подозрения о медовой ловушке».

На опушку смыслов упражнение не вывело, и Алекс крест-накрест перечеркнул лист, снабдив его фирменной резолюцией Foutu (франц. трындец). Ведь интересанты, кому он перешел дорогу или для чего-то понадобился, не обнаружились. А просматривался конфликт масштаба между активностью его разработки и будто смехотворным потенциалом обретений.

Его активы, как он недавно заключил, раздражителем служить не могли. Профессиональная квалификация (знание языков, литературные навыки) в силу возраста представлялась малофункциональной. Деловая хватка некогда мелкого предпринимателя? Не смешите мою лысину! Что-что, а о ресурсе своей личности Алекс знал все, будучи с перебором самокритичным. Ко всему прочему, сорок пять лет из шестидесяти четырех он прожил в провинции – поначалу советской, а потом и западной. Потому с фигурами высшего пилотажа продвинутой современности (каковыми он считал свою обработку) его персоналия не стыковалась; Алекса знал доподлинно: он – классический середнячек, хоть и с проблесками таланта.

Стало быть, будущее не столько укутано покрывалом неизвестности, сколько какого-либо покрывала не сулит. Давай, накатим…

Но едва рука потянулась к бутылке, как он застыл, после чего вырвал из кляссера новый лист. До него с некоторым опозданием дошло, что, располагая минимумом вводных, он слишком усложнил задачу. По иерархии смыслов главенствует географическая принадлежность интересанта. Определив ее, куда проще двигаться дальше.

Францию он отмел сразу, ибо его устремления за пределы ApartCity, сети бюджетных гостиниц, коей был завсегдатаем, не выходили. Полин, он понимал, не более чем наемница, не исключено, привлеченная вслепую. Да и во Франции он оказался случайно – за три дня до поездки подвернулся дешевый билет.

Понятное дело, мой компьютер взломан, оттуда вся моя подноготная. Впрочем, продлись контакт с бегуньей, узнаем больше, заключил Алекс.

Тут Алекс быстро набросал весьма внушительный список стран, в которых побывал. При этом осознавал, что упражнение лишено смысла, ведь турист в социальном контексте – существо аморфное, не более чем исправный потребитель, причем узкого спектра услуг. Даже в странах, где гнездились его активы, он всего лишь микроклетка, органично вплетенная в экономический ландшафт. С тех полей конфликтом и не пахло. Все же виток «колеса обозрения» он проделал добросовестно, дабы какие-либо окурки подозрений затушить.

В конце концов в фокусе его размышлений остались: Израиль, страна его обитания, и Россия, где некоторой узнаваемостью располагал. Ничтожной в масштабе огромного государства, но и несоизмеримо большей, чем дома.

Поскольку руку налогового ведомства в своих злоключениях он отмел еще в Ашдоде, Алекс взялся перелистывать список правительственных ведомств Израиля, для которых его персона могла представлять некий удельный вес, в частности, министерство иностранных дел. Между тем его возраст третьей свежести исключал подобный выбор, да и отсутствие профильного образования ставило на его кандидатуре крест. К тому же, багаж, которым он обзавелся в своей альма-матер, с позиций дня – весьма скромен, походный минимум даже для продвинутого технократа. В общем, по Эренбургу, классический «блестящий дилетант»…

Вместе с тем нельзя было не учитывать его комментарии к политическому устройству Израиля. Страны, которую он искренне любил, но одновременно, мягко выражаясь, знал ей цену. В особенности, ее внешнему курсу, на его взгляд, неуживчивому и не несообразно веку агрессивному. На своем берегу он хотя и слыл социальным отшельником, но в своих текстах, публиковавшихся в России, нередко критиковал зацикленность Израиля на силовых методах решения ближневосточных проблем.

При этом возможный план мести за критику Израиля разбивался одним щелчком: Израиль для внутреннего пользования – открытая страна западного типа, где голуби мира – неотъемлемая составная политической палитры. Никто не отважится их преследовать или дискриминировать. Так что, скорее всего, мимо.

Оставался «Моссад», израильская разведка, единственная институция страны, с которой такого размаха разработку можно было увязать. Просматривался и мотив ангажемента, хоть и не бесспорный: сколько бы статьи Алекса не отдавали публицистичностью, они продукт аналитической зоркости и глубокого знания предмета, пусть избирательно узкого. Без ежедневного погружения в российский политический дискурс рождаться не могли.

Тем самым Алекс, пусть с множеством оговорок, был экспертом по путинизму, политическому строю России, со своим независимым, незамутненным взглядом. Вследствие чего как проповедник определенного строя идей, неизбитых, а порой и уникальных, для отработки тех или иных подходов и даже миссий кое-чего да стоил. И в данной проекции его возраст особой помехой служить не мог.

Здесь, правда, вставал на дыбы вопрос: зачем понадобился весь цирк с конями, если «Моссаду» хватило бы обычной повестки, дабы, как минимум, гарантировать его явку для беседы? Впрочем, оставшийся без ответа.

Тем не менее в его схеме появилась запись заглавными буквами – «МОССАД» со знаком вопроса, которую, ему казалось, он уже мог «пощупать руками». Но не успела оная и на листе прижиться, как под ней, казалось, импульсивно, он начертал «РОССИЯ», присовокупив восклицательный знак.

Что сие означало, думается, не знал он сам, поскольку спустя минуту повалился кулем на кровать, «уговорив» две емкости прошлогоднего урожая за время «примерки» своих гипотез.

Спал он беспокойно, ворочаясь и матерясь на всех принятых в ООН языках, из которых владел лишь некоторыми. В той стихии раскручивался незамысловатый с криминальным стержнем сюжет: Алекс высаживает дверь Полин в намерении что-то ей доказать или навязать. Но, как ни тщится, ничего не выходит…

***

В семь тридцать обещанного Полин стука в дверь не последовало, зато раздался звонок на стационарный телефон номера, диковинка по нынешним временам, если, конечно, вызов не от администрации отеля.

Алекс почему-то спутал звонок с позывными скайпа, которым пользовался нечасто. Отбросив одеяло, кинулся было к лэптопу, но увидел, что крышка опущена и скайп здесь ни при чем. Разобравшись, поднял трубку стоявшего на столе аппарата, который прежде не замечал.

– Привет! Не разбудила? – дежурно озвучила Полин.

– Доброго дня! – поздоровался Алекс.

– Ну как, бежим? Готовы? – перешла на игривый тон соседка.

– Не думаю. Я тут режим нарушал, спортивный… – признался Алекс.

– Что случилось? – будто недоумевала Полин.