Секундант одиннадцатого

К обеду тексты были готовы, как и определено авторство второго из них – литературное и кинематографическое агентство «Пегас». Ознакомившись с наработками, Селиванов уточнил у Просвирина ряд технических деталей, после чего подвел итог: «Если все получится, помимо гонорара, возможно, будет и премия. Но не обещаю, сам понимаешь, родственник… Зато, пока я при погонах, загвоздок с публикациями у тебя не будет. Ты только не халтурь…»

Проект охмурения «довел до ума» отдел документации СВР, эвфемизм подразделения, специализирующегося на подделке документов и всякого рода фальсификациях. Там к текстам Просвирина присовокупили «доверенности» «Эксмо» и «Пегас» и сварганили почти идентичные настоящим электронные адреса, по которым сплавили Алексу Куршину шпионскую ловушку, как оказалось, сработавшую.

С тех пор минула неделя, выведшая разработку Алекса Куршина из цугцванга на управляемую траекторию. Фигурант в эти минуты проходил паспортный контроль в берлинском «Тегеле» и нечто Селиванову подсказывало, что инициатива им перехвачена и, скорее всего, Алекс в ближайшее время окажется в Москве. В некой прослойке, которая олицетворяет корону власти. Именно на это директор сориентировал Селиванова, но, кто за той околичностью укрывался, полковник не представлял. Впрочем, одушевления заказчика не требовалось: Кремль и этим все сказано.

Между тем, узнав о коренной подвижке по досье, кремлевский куратор не только не расщедрился на похвалу, но и затерроризировал своей активностью. В поле аврала угодили и смежники – ФСБ и ФСО. Тем самым, телега ставилась впереди лошади, притом что лошади еще не было. Впрочем, за атмосферу невроза Селиванов куратора не осуждал, понимая, что на то есть основания. Ведь неким безумным капризом в Кремль или в то, что его олицетворяло, подсаживался инопланетянин, настроенный к российской власти недружелюбно. При этом экстренность разработки, ее несовместимость с шаблонами шпионажа не позволяла установить, не засветилась ли операция у западных спецслужб, рвущих и метущих крота в святая святых России внедрить. Более того, хоть и психологический портрет Алекса Куршина был капитально протестирован (единственное, в чем запредельный гонорар «Global Liaisons Limited» окупился), гарантировать, что на первом же кремлевском ужине фигурант, грубо говоря, не набросится с вилкой на хозяев, никто не мог. Хотя бы в подпитии, что с Алексом нередко случалось. Иными словами, к российскому топу подпускался чужестранец, Россию, мягко говоря, недолюбливавший; по убеждениям, то ли либертанианец, то ли чистый анархист. И в каком вольере его держать, уму непостижимо. Но, случись чего, даже не теракт, а серьезный конфуз, костей было не собрать.

Это, однако, не все. Опекая Алекса Куршина, нельзя было переусердствовать, перегнуть палку. Ведь его сотрудничество с Кремлем могло быть только добровольным. К тому же, если творческие амбиции фигуранта, по-западному цепкого, не удовлетворить, реакция домино начинанию гарантировалась. Да, издание трех романов решалось одним щелчком, а точнее, звонком владельцу «Эксмо», но экранизация оставалась пока в прежнем диапазоне – фантазий вербовщика.

При этом в дыры предприятия Селиванов коллег из ФСО и ФСБ посвящать не стал хотя бы потому, что добро фигуранта – влиться в проект – пока относилось к области гипотез. Сомнению не подлежало только одно – пройдя регистрацию, Алекс Куршин поднялся на борт рейса Тель-Авив-Берлин, приземлившегося минуты назад. Но что у него на уме – осознанная готовность к сотрудничеству или экскурсия по Берлину на халяву – говорить было рано. Более того, Селиванов не посчитал нужным делиться со смежниками чем-то большим, чем агент А в стране Б близок к решению В, дабы вынырнуть в России (наконец-то без шифра). Ведь формы допуска, герметизировавшей досье по высшему разряду, у коллег не было. Им лишь предстояло ее обрести. В общем, классическое «поболтали для галочки – разошлись», по нескольким намекам полковника коллегами прочитанное. Стало быть, вопросы излишни.

***

Алекс брел в общем потоке нескольких рейсов на выход, уточняя в смартфоне координаты своей гостиницы и раздумывая, какой из видов транспорта наиболее удобен. Тут его посетило: почему бы Синдикату столь непростого гостя не встретить и к месту назначения за руку сопроводить? Оттого в секторе прибытия он принялся рассматривать встречающих и объявления у некоторых из них.

Вскоре его взгляд зацепился за нечто из ряда вон: «Слет выпускников 1971 г. Вижницкой средней школы №2». Таков был один из постеров, единственный на русском языке.

Алекс уставился на старика семитских черт, возрастом восемьдесят с гаком, державшего постер. Старик – ноль внимания, да и, казалось, не в своей тарелке, словно отбывает некую повинность.

Сервус, поприветствовал Алекс старика на гуцульском диалекте украинского. Так здоровались обитатели Карпат, откуда Алекс родом, по крайней мере, в конце шестидесятых. Ведь название и год окончания им средней школы совпадали… Поскольку трехтысячная Вижница (Черновицкая обл.) была настоящим захолустьем (некогда восточноевропейским, а позже – советским), то в «Тегеле» могла всплыть лишь вследствие изощренных упражнений диверсанта-провокатора, психологического, разумеется.

Старик смешался, выказывая, что слова «сервус» он не знает, хотя и контакт сюрпризом для него не стал. Нервически поправил очки и как бы собрался с силами.

– Ой, Люся обрадуется! – сослался на некое лицо старик.

Алекс похлопал некогда соотечественника по плечу, снисходительно улыбаясь. Казалось, так расшифровывал «сервус», а может, подбадривал почтенный возраст. Старик смотрелся то ли жертвой деменции, то ли недотепой.

– Люся – твоя сиделка? – поинтересовался Алекс.

– Скажете, сиделка… Люся – главная в нашем землячестве. Житомирском…

– Мы с тобой, дед, не в Житомире. Кстати, ты свою вывеску читал?

– Люся говорила: земляка нужно встретить, – откликнулся старик, будто не расслышав вопроса. Затем, посмотрев по сторонам, озадачился: – А где она?

Люся, дама средних лет и тех же что и у старика кровей, обнаружилась поблизости – то ли сознательно дистанцировалась от старика, то ли занимала свою позицию для обзора. При этом, объявившись в поле зрения, вела себя странно: оттопырив карман плаща, норовила взглянуть вовнутрь, чтобы, наверное, свериться с фотографией (собственно, по этому признаку Алекс ее вычислил). Но, встретившись с Алексом взглядом, бросила это занятие. Робко подошла и, даже не поздоровавшись, пристроилась плечом к плечу к земляку. Тот, должно быть, обретя руководящее начало, преданно посматривал на нее.

Театр непознавательного диалога и странных маневров Алексу по вкусу не пришелся, и с кислой миной он стал разворачиваться на выход. Но тут Люся протараторила: «Стоянка 213, второй этаж. Подъем на лифте. Вас там ждут».

Алекс застыл, будто оценивая услышанное. Должно быть, вникнув в суть, с налетом сарказма спросил: «Иден! (евреи, идиш) Немцы вас хоть не притесняют и в юденполицаи не зовут?» На ответ он, похоже, не рассчитывал, ибо почти сразу устремился к паркингу. Отклика и впрямь не последовало – землячество лишь переглянулось в недоумении.

Между тем, едва он выбрался из скопления люду, как почувствовал на себе точечное внимание – вначале от двоих вполголоса переговаривающихся молодых мужчин, якобы кого-то выглядывающих, а чуть позже и крепыша под пятьдесят с тяжелым подбородком и взглядом; вся троица – пусть не очевидной, но все же близкой к славянской наружности и с потенцией ненавязчиво держать картинку.

Этот раздвинутый дозор в комплекте с клоунами подпольных дел из землячества, как Алекс их окрестил про себя, подсказывал: маскировка Синдикатом кукловода и просвечивание возможного эскорта, то есть двойной игры, весьма продуманы и не лишены изящества.

Тут Алекс похолодел, вспомнив о попытке его перевербовать в родном аэропорту, которая, он не сомневался, далека от исчерпания. И соглядатай, скорее всего, по его следам отправлен.