Размытое

Я вошла в вестибюль, выполненный в строгом стиле хай-тэк с его четкой, понятной геометрией, минимум лишней мебели и аксессуаров и максимум свободного, хорошо освещенного пространства и прямиком направилась к стойке ресепшн.

За стойкой администратора меня встретила приветливая девушка афроамериканка с копной невероятно пышных кудрей, о которых время от времени мечтает каждая девушка, и лишь немногие осмеливаются сделать себе химическую завивку. Она была высока, смугла и темноглаза.

– Добрый день, – поприветствовала девушка и одарила меня широкой, белоснежной и идеальной улыбкой как в рекламе жевательной резинки. – Добро пожаловать в отель «Голубая волна».

– Привет… Такеши, – ответила я, прочитав имя на ее бейдже, представилась и передала девушке паспорт.

Вокруг пахло апельсинами и корицей. В дальнем углу женщина в белом играла на огромной арфе высотой футов в пять. Неподалеку беззвучно растворились дверцы лифта и оттуда вышел молодой парень с приятной внешностью. С весьма внушительной стопкой листов формата А4 в своих руках он подошел к одинокому мужчине, который сидел в зоне отдыха и что-то яростно печатал на своем ноутбуке. Заметив парня, он просиял, явно обрадовавшись встрече, и вскочил со своего кресла для рукопожатия. До меня донеслись парочка комплиментов по поводу отличной физической формы парня, а также что-то о его предыдущей работе в каком-то фильме, и я поняла, что стопка листов, которую он все еще держал в руках была ничем иным как сценарием будущего фильма или сериала.

– Джейн, ваш номер 47 D, – сказала девушка через несколько минут, вернув мои документы вместе с ключом-картой. Пока она говорила, я не могла отвести взгляда от ее идеально симметричной прически. – Напоминаю, что номер зарегистрирован на вас и Джаки Годелив до второго ноября включительно.

– Вам помочь донести вещи?

– Нет, спасибо, – ответила я, улыбнувшись подошедшему ко мне швейцару в белом как кипень костюме по имени Георг, если верить имени, напечатанному на его бейджике.

Я подхватила свой неприметный черный чемоданчик с коричневым рюкзаком и зашагала к лифтам.

Шахту лифта обвивала уходящая наверх внушительная винтовая лестница, застеленная ковровой дорожкой. Мне было хорошо видно ее через стеклянные стены кабины. Я могла бы подняться на четвертый этаж и по ней, но я чувствовала себя чрезвычайно разбитой после перелета, поэтому все, чего мне хотелось – как можно скорее добраться до своего номера, набрать горячую ванну, бросить в нее свое полуживое тело и подремать хотя бы двадцать минут.

Кто-нибудь вообще любит летать? Есть такие люди действительно существуют – я явно не вхожу в их число. Стоило мне устроиться в кресле, задернуть шторку на овальном иллюминаторе, проглотить снотворное, предвкушая сон без сновидений на протяжении всего полета, как рядом, задыхаясь, как после десятикилометрового забега, появился толстый мужик. Мне пришлось встать, чтобы пропустить его к его месту у иллюминатора. И пока он, прилагая значительные усилия, старался быстрее протиснуться на свое место, в проходе возникла пробка.

Тут надо сказать, что я немного слукавила. На лицо ему было столько же лет, сколько и мне, плюс-минус, и его даже можно было бы назвать вполне себе симпатичным, если бы не эти трясущиеся как студень щеки, лоснящиеся от пота волосы и лишние сто килограммов, а то и больше. Он был настолько огромный, что под впереди расположенное кресло поместилась только одна его нога. Так что вторая его конечность находилась между нами, как еще один пассажир. А после того, как он с великим трудом пристегнул ремень безопасности (я до сих пор недоумеваю, как ему это удалось), он, все также задыхаясь, надул шейную подушку, сожрал снотворное, высадив двумя глотками всю воду из полулитровой бутылки и, шмякнув как мертвую тушу животного свою руку на мой подлокотник – как будто это было совершенно в порядке вещей, – отвернулся к иллюминатору и мгновенно выключился. Я была вынуждена максимально отодвинуться от соседа и таким образом оказалась почти лежа на боку.

Дождавшись, когда самолет наберет комфортную крейсерскую высоту, я попыталась расслабиться и вздремнуть. Но какой там. Расслабишься тут, когда рядом воняет застоявшимся потом, как в мужской раздевалке команды по лакроссу, а по другую сторону прохода, на два ряда позади, ревет неугомонный ребенок, раз за разом вырывая тебя из сладкой дремоты, а его родители не особо-то и пытаются изменить ситуацию к лучшему.

Когда я в очередной раз распахнула глаза, то встретилась взглядом со случайным попутчиком и без слов поняла все его мысли. Все мы в тот момент думали об одном и том же. Дама, сидевшая через проход от меня, метнула в мамашу неодобрительный взгляд и попыталась сделать ей замечание, на что получила резкий ответ, пресекающий любые попытки всех остальных пассажиров влезть не в свое дело – погибнуть в зародыше. Больше ей никто ничего не говорил, но ничто не мешало нам бросать на нее осуждающие взгляды.

Отчаявшись, я выпила еще одну таблетку снотворного. Потом, где-то через полчаса, еще немного поразмыслив о своей тревоге, которая все сильнее нарастала с каждой новой минутой от мысли о том, что весь полет придется провести в бессоннице и прибыть в Испанию физически и морально измотанной, я подозвала бортпроводницу и заказала у нее водки. Я включила музыку в плеере, залпом опрокинула в себя алкоголь и откинулась на спинку кресла. «Уж лучше умереть, чем провести весь полет – вот так», – подумала я тогда.

Я закрыла глаза и попыталась перенестись в какое-нибудь незнакомое местечко, где моя жизнь обязательно стала бы лучше. Но в этот раз ничего не помогало и когда наконец самолет приземлился, я чувствовала себя хуже некуда, потому как помимо всего прочего меня ожидал еще один перелет из Барселоны в Сан-Себастьян.

Стены четвертого этажа покрывала градиентная окраска: плавный переход от нежно-розового цвета от пола к почти белому под потолком. Рядом с моим номером припарковалась тележка горничной, но самой ее нигде не было видно. Я вставила в слот ключ-карту и надавила на дверную ручку.

Когда я вошла в свой номер, то первое, на что я обратила внимание – был звук льющейся воды в ванной комнате. Я прошла внутрь и поставила небольшой чемоданчик у деревянной раздвижной ширмы в стиле шебби-шик. Номер был скромный, но милый. Широкая кровать под балдахином, выкрашенным в графичный черный цвет, шкаф с резными дверцами и бортиком с завитками, напоминающими морские волны. Стол с фигурными ножками. Стены украшали обои с ярко-изумрудным цветочным орнаментом, а потолок – лепнина с изящными завитками в углах комнаты. Над трельяжем висела репродукция картины Габриэля Феррье «Лунные мечты».

Я подошла к окну с прозрачными, как развевающаяся свадебная фата, занавесками, и выглянула наружу. За окном до самого горизонта раскинулся Атлантический океан – он мерцал впереди, темно-синий, почти сапфировый на фоне более бледного неба с нависшими на нем нежно-розовыми облаками, похожими на сахарную вату. С самого детства я думала, что когда вырасту, то обязательно куплю дом рядом с морем, чтобы каждое утро вдыхать сладко-соленый запах специй и океана. И серфить каждый день.

Замечтавшись, я не заметила, как звук плескающейся воды в ванной стих. Я развернулась и одновременно с этим дверь ванной комнаты распахнулась и оттуда вместо Джаки вышел парень моего возраста с полотенцем, обернутым вокруг бедер. Он прошлепал в комнату, оставляя на паркете мокрые следы.

– Что ты делаешь в моем номере? – ошарашенно спросила я по-английски, забыв, что нахожусь не в Америке.

– Разве это не очевидно? – ответил он вопросом на вопрос совершенно без акцента, развернул полотенце, беззастенчиво выставив все свои причиндалы напоказ, и начал протирать спину.

У него было красивое, загорелое и подтянутое тело, густые волосы, отливающие медью и пронзительные голубые глаза. Обнаженным был он, но почему-то из нас двоих именно я чувствовала себя неловко.

– Чего не отворачиваешься? – с улыбкой спросил незнакомец, но теперь уже на испанском.