Башня Сююмбике

  Он прочен, мой азийский дом,

   И беспокоиться не надо.

   Еще приду. Цвети, ограда,

   Будь полон, чистый водоем.

   Анна Ахматова

   Башня Сююмбике.

  Отвратительная была зима: распушенной сахарной ватой падал мокрый снег, ботинки хлюпали и чмокали по растаявшим тротуарам, мелкие капли насквозь пробивали непромокаемую куртку. Брал зонтик, двойной, с массивной деревянной ручкой, но вода с него не скатывалась, а застревала, сползая в капюшон. На улицах - непроходимое грязное месиво, не подсыхающее из-за влажного воздуха. То ли ноябрь, то ли февраль - не разберешь. И темнеет непривычно рано: четыре пополудни, а уже небосклон из свинцово - серого превращается в светло-синий, затем в ярко-синий (это ближе к пяти), наконец в пять с минутами - в темно-синий. Зажигают фонари, неоновые рекламы, подсвечивают вывески маленькими лампочками. Вечером вспыхивает свет в кафе напротив, освещая деревянные столики и белые вазочки со свернутыми салфетками и студенток с миндальными пирожными. Это хорошо видно из узкого, похожего на замковую бойницу, окна кафедры, где я сидел за какой-нибудь книжкой в перерывах между лекциями. А возвращался вроде бы рано, последнее занятие заканчивалась в 17.35, но темнота - египетская! До остановки всего три метра, и пройти их на ощупь, не свалившись в лужу - чудеса эквилибристики. Одну ногу сюда, другую на асфальтовую кочку, папку с конспектами хоть в зубах зажимай - и бегом к троллейбусу. Новый корпус, как-никак, далековато построили, много неудобств, 23 минуты дорога, кинь-положь проездной....

  Впрочем, зря жалуюсь - рад, что остался на кафедре, веду занятия, диссертацию кропаю, а то представляете, сколько терзаться в поисках работы?

  И почему пошли такие зимы? Ноги промокли, как бы не простыть. Или в Казани они всегда теплые, лишь неделю сугробы и морозцы, просто я все не привыкну?! Наверное, из-за контраста...

  Троллейбус останавливался на унылой рабочей окраине, рядом с белым угловым домом, оставалось обогнуть его по вытоптанной кратчайшей тропинке - и уже твоя "хрущеба", твой подъезд, твоя дверь. Варя, младшая сестрица, сидит в кресле, с высокой спинки которого свешивается ее длинная коса, вышивает бисером на деревянных пяльцах очередного угодника. Мы с ней ссорились почти каждый день, поэтому, возвращаясь, я притворялся, что ее совсем не замечаю. Прокручивал недоразумение, из-за которого Варька готова меня проглотить со всеми потрохами. Обида за это время успевала немного скукожиться, но я ее подогревал, оживляя в памяти всячески наши недоговорки и недоразумения. Сестра тогда подумывала о послушничестве в монастыре и готовила нечто постно-безвкусное. По вкусу ее "блюда" походили на японский соевый творог "тофу". Короче, ужин толстовца. Телеящик она не жаловала, поэтому я слушал в пол уха и смотрел в пол глаза новости, пока руки мыли посуду.

  Когда за столом собиралась вся семья, Варька обожала подзуживать меня, зная, что я не могу возражать с набитым ртом, тогда как сама она ела мало, вечно постилась. Спросит вроде б невзначай - ну, Ника, согласился со мной? Мама: вы о том же? А мне остается разве что головой мотать - мол, дело личное, должно ведь у меня быть свое мнение?! Что я ей отвечу?! Не подумайте, будто я Варьку не люблю. Я радовался, когда мама мне сестру родила, любовался малышкой. В детстве мы были не разлей вода. Вместе играли во дворе, вместе ездили летом на дачу, а когда я пошел в первый класс, Варька с завистью меня провожала - ей предстояло расти еще.

  Ребята смеялись - она увязывается за тобой как зверушка, вопит - Ника! Ника! И я оборачивался. Потом еще долго, на всех уроках этот укоряющий голосочек держался в моих ушах. Я боялся, что пока за ней не присматриваю, с Варькой может произойти что-нибудь плохое. Интуиция меня не подвела.

  Совершенно неожиданно, к шестнадцати с половиной, Варька выросла в православную фанатичку и стала другой девчонкой. Словно ее заколдовали, как в сказке Андерсена, где милую принцессу злая мачеха одела в крапивное рубище и измазала лицо черной вонючей мазью - смесью болотной грязи с зелеными скорлупками грецких орехов. Смотрится она в зеркальную водную гладь и не узнает себя. Братья - лебеди проплывают мимо, не видят, что это она, их любимица... Я тоже не узнал сестру. И долго не мог смириться с этой Варькой! Главное, пожаловаться некому! Это же не секта, вот если бы Варя попала к "преподобному Муну" или к сайентологам, было б куда обратиться за помощью. А наша православная церковь - это же хорошо, даже прекрасно по общему мнению, возвращение к корням, к духовности, народным истокам...

  Она меня терзала каждый день, изводила "наставлениями", провоцировала, а все из-за того, что я лишен особой благодати, исходящей от православия, единственной истинной и имеющей право на существование религии.

  Из-за чего сыр-бор разгорался? Иконы я ее убирал из книжного шкафа: мало Варе своей комнаты, смахивающей на мини-часовню! Не мог смотреть на них, хоть тресни! Тем более к книгам не подберешься - чтобы достать томик Пушкина ("Земля недвижна, неба своды, Творец, поддержаны тобой, да не падут на сушь и воды и не подавят нас собой..."), нужно было вынимать и перекладывать четыре типографские картонки в пластиковых окладах. Обратно положить я их частенько забывал. Варька хорьком посмотрит на шкаф - есть, нету, и если не окажется, сразу надуется как рыба-луна, нажалуется на братца папе.

  А папа у нас строгий, особо разбираться не станет, сразу начнет ругать нас обоих: меня за неуважение к младшим, Варьку за придирки к старшим. Не выпускают нынче качественных офицерских ремней, настоящих, сыромятных, с медными бляхами, везде подделки китайские, из сплошного дерматина, а то б я вас выпорол хорошенько! - говорит в сердцах папа, но мы знаем: таких ремней давно не производят, отказалась от них наша промышленность!

   Мириться нам было некогда: только исчерпывался старый повод, немедленно же возникал новый. Что за девица, что за характер! И в кого она такая пошла?! Семья у нас по-советски атеистическая, мама ни во что не верует, папа считает, что можно быть замечательным человеком и вне церкви, главное, он говорит, надо жить по совести, зла не делать. А что это за совесть, и в каких краях она обитает - умалчивал. Наверное, на дубе в Элоней-Мамре сидит. Или на болоте в лепестках лотоса. И ни разу мне совесть не попадалась (что вовсе не значит, будто ее нет, есть, конечно). Я поломал голову и решил, что проще не делать из наших разногласий трагедию. Варю уже не приструнишь - большая, сама разберется. Сестра она мне, не чужая девчонка, пройдет время - может, мы помиримся и снова будем дружить ...