Страница 90 из 95
После того как бойцы нагло наехали на меня на хуторе, а потом увидели, что были глубоко неправы, их исполнительность меня только радует. Понимают, суки, всю глубину своего грехопадения.
Раздав приказы своим бойцам, я, оставив Петровича в тепле и одиночестве, направился в баню. Войдя, я увидел там Горбушкину, которая все также сидела в обнимку с трупом комиссара, но теперь уже молча и неподвижно. Глаза у нее были закрыты.
Товарищ капитан, разрешите обратиться!
Никакой реакции, даже не пошевелилась. Подойдя ближе, я её слегка толкнул в плечо. Девушка без всякого сопротивления упала на бок. Без сознания. Взяв её на руки, я вышел из бани и отнес ее в теплое и безопасное место за горящим домом. Осмотрев её, отнес чуть подальше и положил на поваленный забор - лицо и руки обморожены, что в общем-то немудрено - в бане ведь было холодно также как и на улице, не ошибусь, если скажу, что уже и минус сорок может быть.
Пашкин! Иди снимай с убитых шинели, сколько есть, капитана надо завернуть, а то она обморожена.
Есть!
Так давай её сюда! В тепло! - старшина внезапно пришел в себя, но, по незнанию, сморозил явную глупость.
Нельзя, надо укутать потеплей и дать горячее питьё, чтобы отогревалась изнутри.
Так может, в госпиталь?
Там сейчас раненых много, могут, не глядя, раздеть, да в тепло положить, а потом руки отрезать придется. Сами отогреем! Ты бы лучше чайник или другую посудину нашел, чтобы ей сладкого горячего чая сделать.
Да я сейчас в кружке снег растоплю и сделаю, сахар у меня есть! На вот, шинель мою возьми, я тут и в одном ватнике не замерзну.
Взяв шинель, я положил её под Горбушкину, потом снял с себя балаклаву и надел на неё, а сверху свою кроличью ушанку, завязав шнурки под подбородком. Тем временем появился Пашкин и принес пять шинелей. Мы вместе укутали девушку, закрепив кокон из шинелей ремнями.
Когда мы закончили её укутывать, старшина принес кружку с горячим чаем. Отхлебнув, я поставил кружку остывать в снег - слишком горячо. Повернувшись к Горбушкиной, я увидел, что та открыла глаза.
Лежите, товарищ капитан, у Вас обморожение, сейчас горячего дам.
Девушка молча поводила вокруг глазами и сфокусировала взгляд на мне. Тем временем чай уже достаточно остыл и я приподняв голову Горбушкиной, которая так и продолжала смотреть мне в лицо, задрал балаклаву и поднес кружку к её губам.
Пейте, товарищ капитан, маленькими глотками.
Та неспеша стала пить чай. После того, как она опустошила кружку, я вновь натянул ей на лицо балаклаву и кликнул бойцов:
Пашкин, Федоров! Там, если я не ошибаюсь, в дальнем доме первого взвода окна уцелели, несите её туда. Прогреваться она должна своим внутренним теплом, поэтому в доме должно быть прохладно, но не холодно. Через полчаса ещё дать горячего чаю, но не кипятка. Когда размораживание пойдет, ей будет больно, надо будет потерпеть. Найдите санитаров, объясните всё им и пусть за ней ухаживают. Потом ко мне!
Есть! - хором ответили бойцы и принялись за дело. Изготовив из лыж и веревки некое подобие носилок, они положили туда Горбушкину и понесли в дальний конец улицы.
Разобравшись с этим вопросом, я подсел к старшине, который снова задумчиво смотрел в огонь.
Товарищ старшина, получается, ты старший. Горбушкина сейчас не в состоянии руководить.
Получается так, - охотно согласился Калинин, не отводя взгляда от огня, - А поэтому, комот Ковалев, слушай мой приказ: организовать наблюдение за противником, организовать отдых и питание личного состава и подготовить рапорт о сегодняшних боевых действиях, я подпишу.
Вот жучара! Я, значит, вертись, а он будет смотреть кино под названием "Горящий дом"! Нашел, пся крев, мальчика для поручений!
Тащ старшина, а Вам не кажется, что слишком много поручений для комота, не имеющего командного опыта? - задал я вопрос задушевным тоном, надеясь хоть с каких-то поручений соскочить.
Да не, нормально! И, Ковалёв, не забывайте, что Вы в армии, а здесь приказы командира исполняются, а не обсуждаются!
Твою ж мать! Мысленно ругнувшись, я уже собрался идти выполнять приказ, но тут появились Краснов и Касумов, за которыми плелись ещё шестеро бойцов. Нет, приглядевшись, я понял, что ошибся - пятеро бойцов и один комот - командир отделения из четвертого взвода. Порывшись в памяти, я вспомнил его фамилию и вернулся к Петровичу:
Тащ старшина, тут комот Черемисин подошёл, думаю, что хорошо бы его к организации постов пристроить!
Калинин повернул голову и увидев комота, кивнул:
Ох и везёт же тебе, Ковалёв! Ладно, пиши рапорт, а остальным он займётся.
Я тогда в уцелевшую избу пойду, не на улице же писать! - сообщил я Ковалёву о своих намерениях, после чего взял у Краснова список и отправился в тот дом, куда отнесли Горбушкину. В избе температура была в самый раз для лечения обморожений девушки - примерно плюс пять градусов. Похоже, здесь с утра не топили, вот дом и остыл к вечеру, но нам как раз того и надо. Из бойцов здесь находился только Пашкин, сидевший у стены на скамейке.
А Федоров где? - спросил я его про второго бойца.
Санитаров пошел искать.
Давай, затопи печку, много дров не клади, два полена хватит. К тому моменту, когда протопится, у неё уже обморожение пройдет. И поставь воду кипятить в кружке.
Пашкин принялся суетиться у печки, а я сел за стол и приступил к составлению рапорта. В избе было темно, опасаясь финнов, мы не зажигали даже лучины и мне пришлось писать рапорт в темноте, напрягая все свои способности. Большую часть пришлось писать на основании сведений, полученных от Калинина. Картина, изложенная в рапорте, получалась совершенно безрадостная. Всего в строю оставалось двадцать семь человек без учёта Горбушкиной, и без учёта артиллеристов, чья судьба была мне неизвестна. Кроме того, сколько человек убито, а сколько ранено доподлинно неизвестно - часть трупов лежит на поле за околицей и их никто не пересчитывал. А раненых доставляли в госпиталь без какого либо учёта. Полный бардак!