Страница 7 из 95
Проснувшись от холода, я обнаружил, что вокруг уже темно, и, посмотрев на часы, был слегка шокирован: полдвенадцатого ночи! Вот это вздремнул! Тихонько осмотревшись по сторонам, я с удовлетворением обнаружил, что мои спутники дрыхнут в полном составе. Грех не воспользоваться удобным моментом для исчезновения, поэтому я, стараясь не шуметь, поднялся и, крадучись, стал медленно удаляться от лежки дезертиров. Отойдя метров на двадцать, я прислушался: тишина, лишь слабый ветер шуршит в верхушках деревьев. Мои бывшие случайные спутники спят как младенцы! Ну и... приятных сновидений!
Вскоре я выбрался из зарослей на открытое пространство, немного постоял, ориентируясь на местности и пошел вдоль речки вниз по течению. Ещё днём я заметил в том направлении небольшое село, к которому сейчас и двигался. Через полчаса неспешной ходьбы я приблизился к околице. На въезде уже был выставлен немецкий пост, но я пошел по задам, прислушиваясь к звукам, доносящийся из села. Кроме сверчков ничего не было слышно, даже собаки не брехали, видимо немцы уже всех четвероногих друзей поляков перестреляли. Приглядев огород с невысоким забором, я перемахнул через ограду, тихо посидел пару минут, а потом стал аккуратненько копать картошку малой лопаткой, которая у меня так и висела в чехле на поясе. Выбрал клубни покрупнее, запихнул их в ранец, сорвал десяток огурцов, вырвал пяток луковиц и удалился по английски, не прощаясь. Далее я развернул свои стопы на восток и через четыре часа ночного одиночного марша, набрёл на достаточно крупный лесной массив и решил в нём переждать день. Забравшись поглубже в лес, я выкопал ямку, развел в ней костер, который позволил мне согреться - в начале сентября даже на юге Польши по ночам уже довольно прохладно, а меня нет ни шинели, ни хотя бы плащ-палатки. Дождавшись, когда прогорит костер, я запек картошку и перекусил. Тем временем стало светать и я аккуратно, с максимальной скрытность обследовал округу. Результат меня порадовал - поблизости не было ни немцев, ни поляков.
Дальше идти на восток сейчас не было смысла, так как к востоку и юго-востоку от ченстоховского прорыва стояла польская армия "Краков", которая получила приказ отступать только вечером второго числа и в течении третьего-четвертого сентября отводила свои войска по направлению к Висле. Поэтому, если я сегодня пойду в том же направлении, то велик риск нарваться на польские части, после чего меня, в лучшем случае включат в состав какой-нибудь пехотной роты, а в худшем расстреляют за дезертирство, так что сегодня весь день и ночь отдыхаю в лесу, а завтра, медленно и скрытно дальше на восток!
Так я и сделал. Нашел в лесу укромное место, защищенное со всех сторон кустарником и устроился там, вновь обдумывая окружающую меня до сумасшествия невероятную действительность и вспоминая своё и недавнее и такое сейчас далекое прошлое. Так вот о прошлом...
Я уже говорил о том, что когда погибла Катаржина, я впал в глубокую депрессию. Центру, а соответственно и резиденту было известно и о постигшей меня утрате, и о моём психологическом состоянии, поэтому меня не трогали, не вызывали на встречи, по секретной связи не ставили никаких задач. Внеплановый отпуск по семейным обстоятельствам. Вполне вероятно, они опасались, что я могу переметнуться. Даже допускаю, что рассматривался вопрос о моей ликвидации. Что поделать, таковы будни невидимого фронта. Однако месяца через четыре меланхолия постепенно стала отступать, и именно тогда резидент вызвал меня на конспиративную квартиру. Явившись на встречу точно в указанное время, я поздоровался с Виктором Михайловичем и сел напротив него в глубокое кресло с синей велюровой обивкой. Тот не стал тянуть время, а толкнул по столу ко мне конверт, в котором я обнаружил фотографию Сашко Горбенко по кличке "Мейджик". Там же лежал лист с подробным описанием его внешности, адреса проживания, часто посещаемых мест и круга общения. Всё что там написано мне было известно, мало того, именно я и собирал эту информацию для центра. Мейджик был координатором украинских националистов в Варшаве. В том смысле, что круг его задач не распространялся на всю Польшу, нет, в его обязанности входила работа только по городу, и, кроме прочего, он осуществлял взаимодействие укронацистского сообщества с варшавским клубом реконструкторов, в связи с чем он и попал в моё поле зрения.
Изучив содержимое конверта и убедившись, что ничего нового там нет, я вопросительно посмотрел на резидента, давая понять, что готов слушать.
Мы изучили ситуацию по Катаржине Новицкой. И вот что я тебе должен сказать, Андрей, - Виктор Михайлович прямо смотрел мне в глаза своим стальным взглядом опытного разведчика, - тогда дэнээровцы получили информацию, что на той точке, где была Катаржина, будет работать шведский снайпер, известный под кличкой Адильс, успевший немало крови пустить ополченцам. Вот они и направили туда лучшую противоснайперскую группу. И есть все основания полагать, что информацию слил именно Мейджик. Он как раз координировал работу отряда польских снайперов-отпускников на передовой.
Резидент несколько минут помолчал, давая возможность мне переварить услышанное и продолжил:
Если ты захочешь разобраться, то центр возражать не будет. Но сделать надо все чисто и, по возможности получить информацию интересную для конторы.
Понятно. - Я встал из-за стола и направился на выход, оставив конверт на столе.
Не прошло и двух недель, как я во всем разобрался. Виктор Михайлович оказался прав. Именно Мейджик и подставил Катаржину, обидевшись на неё за отказ переспать с ним. Как Сашко поведал мне незадолго до своей смерти, он и завербовал-то в снайперский отряд её исключительно для того, чтобы она согревала ему постель в полевом лагере под Авдеевкой. Мерзавец. Кроме этого признания я получил от Мейджика достаточно много ценной разведывательной информации и выгреб у него из сейфа почти сотню тысяч долларов в различных валютах. Убил я его легко, ножом в сердце - и готово, хотя хотелось кожу содрать с живого. Хоть это и и был первый жмур на моей совести, но никаких рефлексий или тошноты я при этом не испытывал - как таракана раздавил. Лишь сожаление, что он так легко отделался. Убийство я замаскировал под ограбление со стороны его коллег - нацистов, добытую информацию отдал резиденту, а деньги оставил себе, получив хоть какую-то финансовую независимость от центра. После успешной ликвидации мое психологическое состояние значительно улучшилось, черная тоска отступила в глубины души, и я вернулся к почти полноценной жизни. Однако после этой трагической истории я стал избегать долговременных отношений с девушками и довольно пренебрежительно относился к сохранности собственной жизни и здоровья. Результатом этой ливидации стало ещё то, что по всей видимости качество исполнения акции моему руководству понравилось и в последствии мне не раз приходилось выполнять подобные задачи по всему миру.
До того, как я поступил в Варшавский университет, в моей жизни была только одна женщина - Ольга, она была красива, умна, великолепна в постели и старше меня на десять лет. Когда я уехал в Варшаву и поступил там в университет, наши отношения закономерно прекратились, номер телефона она поменяла, а аккаунтов в соцсетях у Оли не было. На первом курсе университета я вел довольно разгульный образ жизни, были и многочисленные мимолетные постельные знакомства, но ни одной девушки, которая бы, как говорится "зацепила бы", мне не встретилось. Все девушки, с которыми мне довелось тогда общаться, казались мне какими-то пресными, легкомысленными. И чем ближе было к окончанию курса, тем сильнее я желал вернуться в Тюмень, найти Ольгу и провести с ней лето, если не лето, то хотя бы неделю, ночь, час. И вообще у меня были мысли уйти из Варшавского университета и поступить на учебу в Тюменский ВУЗ, чтобы быть рядом с Ольгой (ну да, я был молодой и глупый, а о женщинах думал намного чаще чем об учебе). Поэтому, лишь только сдав последний экзамен, я в тот же день рванул в аэропорт и прямым чартером вылетел в свой родной город. Однако в Тюмени меня ждало разочарование. Оля ведь не только сменила номер телефона, она продала квартиру и растворилась на просторах России По вполне понятным причинам, мы скрывали нашу связь от окружающих и я не знал ничего об ее родственниках и друзьях. Её исчезновение стало для меня тяжелым ударом. Все мои мечты о нежных постельных ласках рухнули как карточный домик. Но родное государство позаботилось обо мне и не дало долго горевать. Уже через четыре дня после моего приезда домой, ко мне в гости заявился подтянутый, благоухающий перегаром старлей из военкомата и под роспись вручил повестку на прохождение призывной медицинской комиссии. Как оказалось, обучение в зарубежном университете не давало права на отсрочку от воинской службы, а после вручения повестки, мои данные вносятся в стоп-лист погранслужбы, чтобы я не смог сбежать за границу от выполнения почетной обязанности. (Ну да, затупил красиво).