Страница 60 из 95
Правильно! - одобрил я действия военных, - во-первых на фронте нужны подготовленные солдаты, а пока эти олухи пройдут хотя бы минимальную подготовку, бои уже закончатся, во-вторых, это малозначительный конфликт для победы в котором у Армии достаточно сил и без студентов-недоучек, нам же надо заниматься учебой, чтобы развивать промышленность и транспорт, а в случае втягивания мировой буржуазией нашей страны в более масштабный конфликт, мы должны пойти защищать Родину, имея очень нужную в войсках специальность.
Как ты хорошо сказал! - Тихонов достал блокнот и стал записывать мои слова, - Я это в стенгазете опубликую!
Вот же досада! Слова лишнего сказать нельзя, чтоб в газету не попасть! После этого я уже старался говорить поменьше, более слушая Тихонова, углубившегося в разглагольствования по поводу успеваемости, драки в общежитии - здесь я посоветовал взять драчунов на заметку и, если по итогам разбирательства их не отчислят, то ни в коем случае не допускать в будущем к занятиям самбо. Далее мы закономерно перешли к обсуждению секции и сошлись во мнении, что надо бы пару лучших студентов допустить к тренировкам инструкторов, чтобы подготовить мне помощников. Постепенно подошло время моего отборочного забега, в котором я занял первое место, как и планировал. Финальные забеги у мужчин и женщин были запланированы на утро воскресенья, поэтому наш автобус вскоре отправился по обратному маршруту, везя пассажиров, не слишком довольных результатами первого дня, так как из всей команды только я прошёл в финальную часть соревнований. По обратному пути мы с Леночкой вышли вместе и пошли к ней домой. Я решил не заходить в общежитие и идти сразу к любовнице и завтра от неё вместе отправиться на соревнования.
Следующим утром я, выспавшийся, обласканный и накормленный, уселся вместе Леночкой в автобус, чтобы ехать на финал. Из вчерашней компании отсутствовали лишь проигравшие вчера Захаров и Никитина, а вот Дементьева, перешедшая в разряд болельщиков, заняла место рядом с Тихоновым и о чем-то беззаботно щебетала всю дорогу.
После прибытия на трассу, ждать начала финального забега пришлось совсем недолго, поэтому уже через пятнадцать минут я стартовал в середине толпы из двадцати четырех спортсменов. Попрыгав с лыжни на лыжню, к исходу первой половины пятикилометровой трассы я выбился в лидирующую группу, в составе которой вскоре и финишировал на пятом месте. Сделав вид, что я едва стою на ногах из-за усталости, пояснил разочарованным моим результатом Тихонову и физруку, что соперники попались "уж очень сильные" и вернулся в автобус, чтобы отправиться назад.
На следующей неделе я, наконец смог снять на месяц однокомнатную квартиру в частном двухэтажном деревянном доме. Фактически это жилище было мне нужно на пару дней, но найти подходящий вариант на меньший срок оказалось невозможно. Предупредив любовницу, чтобы не ждала меня в субботу, я заперся в квартире с четырьмя бутылками водки и постарался как можно больше выпить этой отравы до тех пор пока не отключусь, концентрируясь на желании вернуться в две тысячи восемнадцатый год. Однако, придя в себя на следующий день, я обнаружил, что лежу все в той же квартире, а за окном не видно никаких признаков светлого будущего. Очевидно, попытка возврата не увенчалась успехом. С силой протолкнув в себя пятьдесят лечебных граммов, я сменил своё заблеванное и обоссанное шмотье на предусмотрительно запасенную одежду и завалился на кровать, чтобы хоть немного прийти в себя перед воскресной тренировкой. Немного отлежавшись, я все таки добрел до техникума и кое-как провел провел две тренировки. Всю следующую неделю я пытался бороться с тоской, навалившейся на меня с невероятной тяжестью в результате неудачи возврата. Ведь в глубине души я всё время надеялся, что окружающая меня мрачная действительность сталинского социализма - это не навсегда, что есть возможность вернуться, при этом понимая, что велика вероятность отрицательного результата. Отчасти потому так долго и откладывал эксперимент, предпочитая жить с призрачной надеждой, чем смотреть в глаза реальности. Сейчас же иллюзии рухнули окончательно, что и вогнало меня в продолжительную депрессию. Теперь даже Леночка стала раздражать настолько, что я прекратил её посещения, отговариваясь при встречах в техникуме плохим самочувствием.
Двадцать седьмого декабря после третьего урока, меня нашла секретарша директора и сунула мне для ознакомления телефонограмму: "27.12.1939 к 14 часам Ковалёву Андрею Ивановичу надлежит явиться в кабинет 214 Управления НКВД". Расписавшись, я посмотрел на часы - время ещё есть - посижу на двух уроках, пообедаю в столовой, а потом можно и идти. После следующего занятия, найдя Тихонова, предупредил его, что меня вызывают в НКВД и если не успею на тренировку, чтобы занимались самостоятельно. Ещё через час, пообедав, направился в знакомое мне здание. Прибыв на двадцать минут раньше назначенного мне времени, я получил заказанный для меня пропуск, подождал четверть часа на скамье в холле и поднялся в кабинет к Куропаткину. Тот, увидев меня, поздоровался, указал жестом на стул и, положив перед собой на стол сцепленные в замок ладони, немедля перешёл к делу:
Как Вы, товарищ Ковалёв, наверняка знаете, в настоящее время Красная Армия ведёт боевые действия против белофиннов. Так вот, в наше управление поступил приказ о направлении в пограничные войска НКВД для охраны тыла бойцов и сержантов с хорошей лыжной и стрелковой подготовкой из числа проходящих службу или первой очереди резерва. А Вы Андрей Иванович, как раз к таким и относитесь, отличились на соревнованиях по лыжам и стрельбе, имеете боевой опыт, хоть и не в составе Красной Армии, но в отличие от большинства остальных бойцов, которые будут направлены вместе с Вами, это серьёзное преимущество. Вопросы есть? - "Вот засада! Что называется, не думал, не гадал он...никак не ожидал он...", - подумалось мне с меланхоличной обреченностью после слов капитана госбезопасности, но всё же я спросил, хватаясь за последнюю соломинку:
Есть! А как насчёт соблюдения режима секретности?
А что с секретностью? Соблюдайте! Там на фронте и кроме Вас секретоносителей полно, так что это не повод отсиживаться в тылу во время войны. Вот, ознакомьтесь с инструкцией и распишитесь.
Взяв отпечатанный на машинке текст, я углубился в чтение оригинального документа. В частности, мне под угрозой трибунала запрещалось сдаваться в плен, сообщать сослуживцам и командирам о своем польском происхождении и любых обстоятельствах получения мною награды. Подписав, я вернул Куропаткину бумагу, которую он сунул в папку, а мне дал три других - повестку на тридцатое декабря к восьми утра ("Хорошо, хоть не на завтра!"), предписание об отзыве из резерва и ордер на получение вещевого довольствия и оружия. Далее, он объяснил, как найти склады тыловой службы и выпроводил меня из кабинета. По пути за обмундированием, я нещадно ругал свою тупость, из-за которой в очередной раз вляпался в дерьмо: "Ишь, товарищ орденоносец, как под звуки медных труб тебя от гордости расперло, - и по стрельбе чемпион города, и по лыжам чемпион техникума, и в газете фотография, и девки за тобой бегают, так что в ознаменование Ваших успехов получите повестку и распишитесь. Теперь Вы сами будете бегать. За финскими диверсантами. Или от них. Индюк надутый!". Дойдя до склада, я получил у работавшего на выдаче старшины все что мне причитается. Особенно "порадовало" меня зимнее обмундирование - шинель с разговорами, будёновка, тонкие матерчатые перчатки и обычные яловые сапоги. "В этом меня посылают воевать в сорокоградусные морозы! Суки!" - мысленно ругнул я начальство, решив, что придется потратить собственные средства. Закончив с униформой, я спросил у старшины про то, с кем можно поговорить по поводу оружия?