Страница 16 из 18
Филомена что-то говорит по-гречески и указывает пальцем себе на грудь.
– Это вы? – догадываюсь я и еще внимательней вглядываюсь в старое фото. Она была довольно симпатичной девушкой и вышла замуж совсем молоденькой. В углу фотографии я замечаю дату – 1964.
– Это бабушка Филомена и дедушка Павлос, – поясняет Ирина, возвращаясь из глубины дома с новыми ключами.
Я сжимаю их в кулаке и замечаю, что Филомена внимательно смотрит на меня и как будто чего-то ждет.
– Вы были очень красивой невестой, – я киваю на свадебное фото. Ирина переводит.
Старушка довольно улыбается щербатым ртом и что-то отвечает по-гречески. Я слышу имя своей бабушки Афины.
– Она говорит, что была симпатичной, а твоя бабушка Афина была первой красавицей на Санторини, – переводит Ирина.
Филомена берет с комода одну из рамок поменьше и протягивает мне. Я с волнением разглядываю старое черно-белое фото. На нем две смеющиеся девушки лет двадцати в простых хлопковых платьях на фоне белых домиков Ии. Одна из них Филомена – я узнаю ее после свадебного фото. А другая, с густыми черными косами до пояса, поразительно похожа на меня…
– Ты на нее очень похожа, – добавляет Филомена, – на свою йайа.
– Йайа – это «бабушка» по-гречески, – объясняет Ирина.
Затем старая женщина что-то спрашивает, глядя на меня с живым любопытством.
– Она хочет знать, есть ли у тебя жених или муж, – говорит Ирина и с улыбкой добавляет от себя: – Извини, не я это спросила! Хотя мне тоже интересно.
– Мужа нет. Есть жених, – признаюсь я.
Старушка довольно кивает, потом хмурится.
– Она спрашивает, почему он не приехал с тобой? – переводит Ирина.
– Работа, – я с улыбкой развожу руками, делая вид, что меня это нисколько не задевает.
Филомена качает головой и недовольно цокает языком.
– Она говорит, – объясняет Ирина, – нельзя отпускать такую красавицу одну так далеко – могут увести!
Я смущенно смеюсь и внезапно вспоминаю художника, оставшегося на террасе моего отеля. Интересно, он уже ушел?
Из глубины дома выныривает Яннис, неся полупустой поднос со сладостями, плавающими в меду.
– Пахлава и катаифи! – Ирина довольно хлопает в ладоши. – Как хорошо, что сейчас не сезон. А то летом туристы разметают наши сладости подчистую, и мне ничего не достаётся. Идем, попробуешь!
Она снова тащит меня к столу, хотя я уже не могу есть.
– Ты должна попробовать хоть одну штучку! – настаивает Ирина, накладывая мне сладости.
Я сижу за столом среди шумных греков, ем медовую пахлаву, болтаю с Ириной, ловлю на себе внимательный теплый взгляд Филомены и чувствую себя счастливой. Я рада, что приехала на Санторини, узнала больше о своей греческой семье, познакомилась с их замечательными соседями, которые приняли меня как родную.
В конце ужина я благодарю семью Янниса за радушие, и довольные греки пьют за мое здоровье:
– Йаммас!
На прощание Ирина сует мне бумажный пакет с пирожками.
– Это тиропита, съешь на завтрак!
Мы обнимаемся, как сестры.
– Забегай завтра поболтать! Расскажу про отель и про твою бабушку, – предлагает Ирина.
– С удовольствием! Спокойной ночи, Ирина.
– Калинихта, – по-гречески отвечает она. – Это «доброй ночи» по-гречески.
– Калинихта, – улыбаюсь я, пробуя на вкус это новое для себя слово. Сладкое, как пахлава. – Мне нравится!
Глава 10
Первым делом, вернувшись в бабушкин отель, я проверяю террасу. Ушел ли художник? И только толкнув дверь и оглядев пустую террасу, понимаю, что расстроилась, не обнаружив его здесь. Хотела бы я посмотреть на картину, которую он тут нарисовал. Ну что ж, видно, не судьба.
Задерживаюсь на краю террасы, чтобы полюбоваться ночным пейзажем. В лунном свете все кажется другим. Домики белеют в темноте, подсвеченные звездочками огоньков. Ветер доносит плеск моря, тихие голоса, звон бокалов и женский смех – где-то на террасе по соседству сидят туристы и любуются на ночное море. У кого-то романтический вечер, который перерастет в ночь любви. Меня же ждет знакомство с домом бабушки.
Спустившись по ступеням вниз, я с волнением останавливаюсь на пороге. Если отель был бабушкиным детищем, то дом – это ее сердце. Шкатулка с тайнами, которую мне предстоит открыть уже вот-вот.
Новенький ключ зажат в руке и сверкает в лунном свете. Я медлю, не решаясь сделать последний шаг и войти. Что я там увижу? Что ждет меня за темными окнами? Не потревожу ли я покой умерших хозяев? Ледяной ветер ерошит мои волосы и холодит шею. Вокруг тихо, ни звука. Даже не слышно голосов туристов сверху. Только тихий шелест моря за спиной.
Не самая лучшая идея вламываться в дом бабушки среди ночи, в полной темноте. Лучше бы дождаться дня, когда солнце осветит уютный дворик и прогонит все страхи. Но выбора у меня нет. Из-за Манолиса, который разграбил отель, я не могу переночевать в номере для туристов. А в доме бабушки должна быть кровать. Очень на это надеюсь!
Собравшись с духом и успев озябнуть на ветру, я вставляю ключ в скважину и поворачиваю его. Дверь открывается, выпуская наружу спертый воздух помещения, где давно не жили. Оставив ее нараспашку, я шарю по стене в поисках выключателя и надеюсь, что здесь есть свет.
Яркая вспышка ударяет по глазам, на миг я зажмуриваюсь и прикрываю веки. А когда открываю их, первое, что я вижу – глаза моей бабушки. Афина смотрит на меня с фотографии на стене напротив двери, и я невольно подаюсь ближе, чтобы разглядеть ее тоже.
На портрете ей лет пятьдесят, она на целую жизнь старше той смеющей девушки, которую я видела на фото с Филоменой. Ее волнистые волосы, по-прежнему черные и без нитей седины, подстрижены под каре, а темные глаза смотрят зорко и будто видят насквозь. Что стало со смешливой девушкой? Я представляла бабушку приветливой и мягкой, как Филомена. Но по фото видно, что я ошиблась. Характер у бабушки явно был крутой и властный. Эта солидная дама даже не улыбается, вид у нее серьезный и строгий – как у хозяйки отеля, которая привыкла держать всех в ежовых рукавицах. Я вспоминаю слова Ирины о бабушке и невольно улыбаюсь.
– Здравствуй, бабушка Афина, – шепчу я. – Вот и я.
Зловещий и протяжный скрип за спиной заставляет меня подпрыгнуть в ужасе. Обернувшись, я вижу, что это всего лишь черно-белая кошка.
– Привет, – бормочу я, – ну и напугала же ты меня!
Кошка спокойно заходит внутрь, как будто она хозяйка тут. Трется об мои ноги, но уклоняется, когда я хочу ее погладить. Затем проходит в следующую комнату – у входа в которую и висит портрет бабушки Афины. Двери туда из гостиной нет, только легкая занавеска колышется на ветру.
Я прохожу за кошкой и вижу, что это спальня, вырубленная прямо в скале. У нее покатые каменные стены, как в пещере, и внутри довольно прохладно. Старомодная деревянная кровать с резным изголовьем, покрашенным в белый цвет, занимает почти половину комнаты. Кошка сидит посередине кровати, на тканом бело-синем покрывале, и вылизывает мордочку. Я не смею ее согнать, робко присаживаюсь на краешек и как будто проваливаюсь в облако – такой мягкий на кровати матрас. В изголовье лежат две пуховые подушки в белоснежных наволочках. Одна плашмя, вторая, взбитая до пышности, венчает ее треугольником. Я провожу по ней рукой, с комом в горле думая о том, что эту подушку наверняка взбивала бабушка.
Откидываю краешек покрывала – постель застелена чистым белым комплектом белья. Как будто меня тут ждали и готовились к моему приезду… В комнате стоит запах пыли, но ветер уже разгоняет спертый воздух, принося ночную прохладу и морскую свежесть.
Я замечаю движение чего-то белого сбоку в дверях и испуганно подпрыгиваю на кровати. Но это всего лишь развевается прозрачная легкая тюль на ветру. Должно быть, она служит защитой от мошкары летом.
Окон в спальне нет, но свет из гостиной проникает в небольшое полукруглое окошко в стене. В шкафу я нахожу плед, одеяло, еще одну подушку, полотенца, глаженое постельное белье. Все аккуратно сложено, как будто бабушка приготовила их для меня. А на остальных полках лежит небольшая стопка ночных сорочек и халатов. Другой одежды бабушки нет – должно быть, после ее смерти раздали соседям или малоимущим. Жаль, что не осталось ни одной личной вещи, которая хранила бы ее запах и могла бы рассказать мне о ней.