Герильеро

Глава 5 - Здравствуй, школа!

Толстый полицейский в мятой форме сидел на скамейке у окна и, ругаясь себе под нос, оттирал рукавом пятна с фуражки. В соседней комнате лейтенант орал в трубку так, что собеседник наверняка слышал его и без телефона — будь в участке стекла, они бы тряслись, а решеткам любые крики нипочем.

Второй полицейский, скрытый стойкой до половины груди, писал. Ну, во всяком случае, это выглядело именно так — он склонял голову набок, сопел, двигал правой рукой, время от времени поднимал ручку со вставленным стальным пером, осматривал его против света, бурчал неведомые ругательства… Пару раз он с шумом вырывал страницы, комкал их и выбрасывал в стоящую в углу сетчатую урну. Один раз даже попал.

На улице, видной кусочком из окна, крутил опавшие листья смерчик, раз за разом возникавший в углу между двумя домиками напротив. Похоже, это хорошо известная аномалия — мужчины придерживали там шапки, а женщины — юбки, чем рушили ожидания полицейских, которых каждый раз подзывал сидевший у окна. Иногда ожидания оправдывались и участок оглашался жеребячьим реготом, за которым обязательно следовали крики лейтенанта. Хотя однажды раздались куда более громкие крики с улицы и в оконную решетку врезалось пущенная тяжелой рукой сковорода. Вот тогда-то наблюдателю и заляпало фуражку, а сослуживцы разразились комментариями:

— Дурак ты, Сото!

— Нашел на кого пялится — на старую ведьму Долорес!

— Скажи спасибо, что сковородка прилетела плашмя!

— Вот-вот, сейчас лежал бы на полу дохлый, с ручкой между глаз!

— Бу-га-га-га!

— Да пошли вы все!

— Молчать, придурки! — заорал из соседней комнаты лейтенант. — Мне надо дозвониться в Санта-Крус! Сото, пошел вон во двор, вымой мне машину!

Корпоративный дух в боливийской полиции был на высоте.

После втыка полицейские притихли, а писарь занялся делом — приступил к опросу задержанных, то бишь Васи, Иская и Катари, посаженных в обезьянник “за бродяжничество”.

Тогда, на поляне, Вася пришел в себя с мыслью, что регулярная отключка становится нехорошей привычкой. Второй мыслью стало осознание, что у него на лбу лежит мокрая тряпка. Третьей, после открытия глаз — что двое нападавших почему-то сидят перед ним на корточках.

Увидев, что он очнулся, они очень обрадовались и с виноватым видом повалились на колени:

— Касик, прости нас!

“Касик? Какого хрена я касик? Это же титул правителя у индейцев…А!” — рука дернулась к шее, где нащупала кипу. — “Царский цвет!”

Вася сел, тряпка со лба шлепнулась вниз, двое продолжали лежать ниц. Думы ворочались в голове медленно и тягуче, но приложив тряпку обратно, Вася сообразил, что надлежит быть грозным и величественным, а то какой же он касик? Насупившись и сделав максимально зверское лицо, насколько это позволял ушибленный организм, он воззрился на новоявленных… подданных? Ну пусть пока побудут подданными. Для усиления воздействия стоило рявкнуть “Смерти повинны, холопы сущеглупые!”, но древнерусский слог посреди Латинской Америки был несколько неуместен, да и стукнутую голову от акустического удара стоило поберечь.

— Кто такие? — Вася величественно оперся рукой о колено.

“Музыканты” поведали, что они, так сказать, изгои. В том самом, древнерусском смысле — выперли их из общины за чрезмерную живость характера. Заключалась она в постоянном несогласии со старшими и дерзкими выходками, в том числе по отношению к властям. Последний раз деревня по их милости удостоилась недоброго внимания начальства даже не кантона, а провинции, хорошо хоть не департамента.[i]

Вот старики посовещались, собрали им еды в дорогу и помахали ручкой — ступайте, ребята, и не возвращайтесь. С той поры прошло полгода, поначалу Искай и Катари пытались подрабатывать чернорабочими или батрачить, но желающих и без них хватало, а игра на флейте прокормить не могла. Более того, почти каждый наниматель считал своим долгом кинуть индейцев при расчете, так что выживали они с трудом и сильно пообносились. А оборванцев на работу кому охота брать? Сопрут еще что-нибудь. Вот под конец, от полного отчаяния, они и перешли к грабежам, но сразу напоролись на Васю. А Вася, когда вырубил здорового Катари, так обрадовался, что проворонил Иская, тот очухался и врезал палкой по затылку. И валяться бы этнографу на полянке незнамо сколько, но эта парочка рассмотрела кипу.

Слушая их рассказ, Вася раз пять пожалел, что он не может все это записать — материала на монографию “Тайные верования индейцев Анд” хватило бы с запасом. Касиков, то есть настоящих потомков индейских правителей, в свою очередь произошедших от Великих Инков, на все Перу и Боливию набралось человек тридцать. Считалось, что при них вроде дела идут лучше, во всяком случае, нападать на касиков индейские воззрения строго-настрого запрещали.

“Касик я, конечно, не настоящий, но спасибо дедушке Контиго за шнурочек” — подумал Вася и начал соображать, что делать дальше с этими горемыками. Бросать их после того, как они не оставили его и не удрали попросту несправедливо, тащить с собой проблематично, но другого выхода не просматривалось.

— Слушайте. Я иду к могучему калавайя Контиго, вы можете сопровождать меня.

Искай и Катари радостно закивали и поднялись на четвереньки, ожидая приказаний. Но для начала следовало их накормить, чем Вася и занялся, ловко метая камни, к немалому восхищению зрителей. Кукурузные лепешки и жареные птички ушли влет и вскоре троица зашагала к великому Гудвину.

Дорога в местный Изумрудный город обходилась без желтого кирпича, а людоедов и саблезубых тигров на ней заменяли обычные полицейские. К ним в лапы путешественники попали в городке Комарапа, центре провинции Кабальеро. Оттого и полиции тут хватало, и даже имелась казарма, где стояла целая армейская рота.

Сото, дежуривший в тот день на рынке, опытным глазом вычленил из продающей и покупающей сутолоки нездешнюю троицу и остановил их для “проверки документов”. Таковых у индейцев, разумеется, не нашлось и Сото высвистал подкрепление, вести бродяг в участок. Знай Вася побольше о нравах боливийской полиции, он бы постарался вырваться и смыться, но воспитание XXI века с его верой в право и закон сыграло злую шутку. Местные фараоны немедленно пускали в ход дубинки при малейшем намеке на неповиновение и вот…

— Имя, фамилия? — приступил к делу писарь.

— Гжегож Бженчишчикевич, — заученно выплюнул студент.

Ну в самом же деле, не “Василий Егоров” и не “Тупак Амару”!

Спутники смотрели на него вытаращив глаза, а писарь лениво поднялся, лениво подошел к Васе и лениво спросил:

— Que??? [ii]

— Бженчиш…