Подружка для ударника

Их Илья тоже ненавидел.

В юности он ни раз спорил по этому поводу и с родней, но те не видели ничего ужасного в имени сына и более того, часто напоминали, что очень многие не только в Лондоне, но и во всем Королевстве были бы счастливы стать одним из Блэкстоунов, а он неблагодарный мальчишка этого не ценил. Илье же было плевать, кто и кем хотел бы стать, ему было важнее оставаться собой. Но когда ты единственный ребенок и наследник Энтони Блэкстоуна, двенадцатого графа Нортвуда, одного из влиятельных людей Англии и прочее, то ты можешь быть кем угодно, но только не собой. Поэтому неожиданный развод родителей и дальнейший переезд в Россию вместе с матерью, Илья воспринял спокойно, если не сказать радостно. Мать, от такой реакцией тринадцатилетнего сына, забеспокоилась не на шутку, поэтому еще какое-то время после приезда на Родину таскала его к психологу. Все боялась, что Илья мог заполучить психологическую травму, из-за всего случившего в последнее время. А Илья был просто счастлив. Ему наконец-то удалось вырваться из этой вечно сырой и пасмурной страны, где каждое его слово или шаг были под пристальным наблюдением отца, его родителей, знакомых, учителей и черт знает кого. Он был безумно счастлив, что больше никогда не пойдет в школу для мальчиков и не наденет дурацкую форму с эмблемой лицея. А еще Илья был благодарен матери за то, что та в свое время настояла на его обучении русскому языку и тщательно следила за его продвижениями в этой области. Уже через год после переезда он говорил на родном языке матери совершенно чисто, и без былого акцента. А как только стал совершеннолетним, сразу же сменил имя и фамилию. Больше он не был Ульямом Блэкстоуном — по крайней мере, в России — теперь его официально звали Савенко Илья Антонович. Он взял девичью фамилию матери, а вот с отчество пришлось немного помудрить и подобрать имя максимально близкое к имени отца. Когда последний узнал о поступке сына, то пришел в ярость. Звонил и долго ругался, орал в трубку, но Илье было все равно. Ничего менять он уже не собирался.

После развода мама ушла с головой в работу, открыла клуб и постепенно ее дела пошли в гору. Дома она появлялась чаще всего за полночь, тем самым предоставляя сыну полную свободу. А он пользовался этим на полную катушку. В пятнадцать лет Илья впервые перекрасил свои темные от природы волосы в пепельный цвет, чем шокировал мать, но если от покраски шевелюры она оправилась быстро, то на татуировки и пирсинги, появляющиеся на теле сына-подростка реагировала уже не так благодушно, и они некоторые время ругались по этому поводу. Но Илья нашел способ успокоить мать.

Однажды парень специально дождался родительницу с работы и когда она, еле волоча ноги от усталости, зашла домой, то он как истинный мужчина засуетился вокруг нее: помог снять пальто и сапоги. Затем отправил ее принимать горячую ванну с любимыми маслами и прочей бабской хренью, которую сам для нее подготовил, а потом, когда мама разомлевшая и довольная, вышла к нему, он угостил ее легким поздним ужином, а потом и вовсе порадовал женщину любимым десертом — Бланманже с вишней. Илья решил, что в такой обстановке будет наилучшим начать разговор, что называется по душам.

— Илья, ты что-то натворил? Мне стоит начать волноваться?

— Ма, ну че ты сразу о плохом думаешь? Ничего я не натворил! — возмутился Илья.

— Уверен?

— На все сто, — закивал он, а сам затаив дыхание смотрел, как мама пробует десерт, приготовленный им собственноручно. — Ну как? Вкусно получилось? Нравиться?

— Это божественно, милый, — мать ласково улыбнулась ему. — Неужели все сам приготовил?

Илья с гордостью кивнул.

В тот вечер они очень много говорили — до самого утра, наверное, еще ни разу им не приходилось беседовать, о чем-либо так долго. Оказалось, обоим было, что сказать друг другу. Вероника Николаевна просила у сына прощения за то, что в последнее время совершенно не уделяет ему должного внимания, пропадая на работе, что не всегда понимала и принимала его желания, часто идя на поводу мужа, за то, что бывала невнимательна к нему. И еще много за что, чего Илья категорически не понимал. Для него ее слова звучали дикостью. Мать не должна была просить у него прощения. Это должен был сделать кто угодно, но только не она. Он не понимал — почему она себя винит?

Ведь там, в Англии, так и не ставшей для него домом, среди родных, которым он был чужой, она была единственным человеком чью любовь и защиту он всегда чувствовал, даже на расстоянии.

Илья постарался успокоить мать, заверяя что с ним все в порядке, и все эти перемены не более чем просто способ выразить себя и, наверное, когда-нибудь это пройдет. Сам же он не до конца был уверен в своих словах, но на тот момент парень был готов сказать что угодно, лишь бы его мама была спокойна и не переживала за него. По крайней мере, так сильно.

— Мам, не волнуйся за меня. Я ведь не маленький и отлично знаю, что хорошо, а что плохо. Ну правда, мам. И я хочу, чтобы ты мне доверяла, постараюсь не подводить тебя. Обещаю!

Женщина долго и пристально смотрела на сына, ее взгляд цеплялся за каждую черточку на его юношеском лице, и Илье показалось, что мать чем-то расстроена. Что он ее обидел своими словами. Но какими? Он уже готов был начать извиняться и просить не обижаться на него, ведь он меньше всего на свете желал обидеть ее чувства, но Вероника Николаевна вдруг жестом пригласила сына присесть рядом с ней и тут же обняла, прижала к себе, как только Илья опустился рядом.

— Мой любимый мальчик, как быстро ты вырос, — погладила его по волосам. — Конечно же, я доверяю тебе, и уверена, что могу положиться на тебя. Защитник ты мой! Но Илья, я очень надеюсь, что ты помнишь — всему есть предел. Никогда не забывай об этом.

Он не забывал, ни тогда в пятнадцать, ни сейчас спустя десять лет, потому что обещал.

«Настоящий мужчина обязан сдержать данное им слово Уильям, и никак иначе. Никогда не обещай того, что не сможешь или не хочешь сделать» — часто говорил ему отец. Он хотел, чтобы Илья осознал сей факт как можно тверже, принял как данность и никогда не смел пренебрегать им. Что ж, он отлично помнил, и парой рад бы забыть, но не получалось. Наставления отца о долге и чести словно въелись в мозг и взять просто так и избавиться от этого Илья уже не мог.

А ведь жизнь была бы куда проще…

В аэропорту его встретил водитель отца — Фрэнк, его Илья помнил с тех времен, когда был еще ребенком. Серьёзный и немногословный мужчина производил на людей пугающее впечатление, и не любил наглых, хамоватых типов. Вроде самого Ильи.

А Рик непременно дразнил Фрэнка — беззлобно, ради шутки — прекрасно зная о своей безнаказанности.

Вот и сейчас заметив его, Илья широко и предвкушая веселье улыбнулся, направляясь быстрым шагом к черному, полностью тонированному автомобилю.

— Здарова, Фрэнки! — радостно заговорил он, автоматически переходя на английский, и сопроводив свое приветствие смачным хлопком по плечу водителя.

Фрэнк еда заметно поморщился, но все же сумел сдержать себя в руках, и даже выдавил что-то наподобие скупой улыбки.

— Добрый день, сэр. Как долетели? — он распахнул перед молодым человеком дверцу, приглашая того в салон.

— Отлично. Если не считать, что конечным пунктом стал Лондон.

— Садитесь, сэр, кажется, вот-вот дождь пойдет, — поторопил его Фрэнк.

Рик вскинул голову и посмотрел в серое предгрозовое небо. Несколько капель, словно в доказательство, сорвались с неба, попав ему на нос и щеку. Музыкант тут же поморщился от противной холодной капли на коже и поспешил укрыться в машине, произнося тихо напоследок:

— Ненавижу эту страну.

Первым делом Илья должен встретиться с отцом, хотел он того или нет, но того требовали правила приличия, после он увидится с Линдой, нечего откладывать. Чем раньше они поговорят и придут к какому-то обоюдному решению, тем лучше. Тем скорее он вернется в Штаты к Рите.

Они встретились около элитной лондонской клиники на следующий день, после его прилета. Оба выглядели, как заправские шпионы, но другого выхода не было. Илью узнавали везде, где бы он ни появлялся, стервятники папарацци уже пронюхали о его приезде и караулили за каждым углом. Поэтому сейчас лицо Рика скрывалось в глубоком капюшоне толстовки, на глазах темные очки. Линда же выглядела элегантно, но и ее с трудом можно было узнать. Голову покрывал дизайнерский платок, ворот плаща поднят, на глазах, как и у Ильи огромные, черные очки. Они зашли в здание клиники и только там смогли расслабиться и избавиться от всех этих порядком надоевших вещей. Здесь им нечего было опасаться, администрация заботилась о своих клиентах, поэтому посторонних сюда не впускали.