Дон Педро

Тада-дах. Тада-дах. Залегли, а дальше дело техники. Снайпера из окон и с чердака резонно объяснили желтолицым чертям, что на ровной как стол поверхности от пули не спрячешься. Побежали назад, и в спину выплюнул остатки патронов из барабана Тип 92. Тада-дах. Тада-дах.

А нефиг пулемётами разбрасываться. Могут пригодиться. Им же пригодился.

Событие девятое

Государь не должен поднимать оружие из-за своего гнева; полководец не должен вступать в бой из-за своей злобы. Двигаются тогда, когда это соответствует выгоде;

«Искусство войны» Сунь-цзы

Затишье длилось не долго. Японцы, ну, в смысле офицеры японские, вполне себе понимали, что патронов у русских мало, а вот китайцев у них много. Находились же рядом совсем, потому было слышно, как рычат на своём поэтичном языке эти господа на бедных китайцев. Как вот можно хокку всякие на этом языке рычать.

Полными слёз глазами китайцы выслушали команды офицера и побежали на пулемёт. К нему остался ровно один барабан патронов. Ровно девяносто семь штук. Китайцы «Банзай» не кричали. Это японцы у них боевой клич украли и исковеркали. Бежали с винтовками наперевес с примкнутыми кортиками-штыками и вопили: «Ваньсуй»!

Тада-дах. Тада-дах. Ответил им Тип – 92 и на этом басовитом фоне, почти и неслышно защёлкали карабины Арисаки. Это, между прочим, фамилия японского полковника, который эту замечательную винтовку и сконструировал. Сейчас уже генерал и продолжает её улучшать.

Китайцы повернули. И тут заградотряд из японцев стал стрелять им навстречу, а сзади щелкали снайперки.

– Отставить! – завопил Брехт. – Беречь патроны!

Стрельба из здания вокзала прекратилась, и теперь только вновь слышались крики японских офицеров и изредка совсем уж тихие пистолетные выстрелы. Это самураи в воздух палили. Китайцы остановились и стали падать на землю. Лежали молча, прикрыв голову руками, и вздрагивали от выстрелов японских люггеров. Брехт выглянул в разбитое окно, на офицерике медальки были. Если переживёт, то пополнит коллекцию. И меч ещё есть, этот на подарок Блюхеру в коллекцию. Продолжалось это представление не долго. Нашлись храбрецы, вскочили и вновь со своим «Ваньсуй» пригибаясь и спотыкаясь о рельсы, поспешили к зданию вокзала.

Тада-дах. Тада-дах. Тах. Всё, пулемёт высказался полностью. Иссяк у него запас красноречия. Вновь защёлкали Арисаки. Нет, не сдержать. Брехт вытащил одну лимонку, и когда к его окну приблизилось несколько вражеских солдат, выдернул кольцо и бросил в них. Эх, чуть раньше нужно было. Четыре секунды в таком бою это долго. Бабах. Это позади уже практически лезущих в окна солдат взорвалась граната. Брехт выдернул кольцо у второй и бросил в ноги очередным желающим залезть в окна. Его примеру последовало ещё несколько человек. Бах. Бах. Раздалось от разных окон.

Это переполнило чашу, и китайцы вновь бросились назад.

– Огонь по японским офицерам, – срывая горло, как мог громче закричал Брехт. И сам, подобрав карабин убитого диверсанта, стал выцеливать японцев.

Защёлкали выстрелы. Иван Яковлевич не видел, попадали ли остальные, но своего офицера он точно отучил рычать. Навсегда. Прострелил ему голову в районе центра Брока, отвечающего у человека за речь. Не читать ему больше хокку вслух про плачущих рыб.

Отбились. Иван Яковлевич устало опустился на пол, вроде бой-то длился всего пять, ну семь минут, а ощущение, словно вагон с цементом разгрузил. Так это ещё отходняк не начался, ещё продолжают адреналин в кровь надпочечники выбрасывать. Надо встать. Проверить, что с Еремеевым – старшиной, карабин, которого он подхватил. Склонился над рыжей головушкой. Нет. Не бьётся жилка на шее. Вспомнилось, как отправил его на губу за то, что тот пилотку поперёк надел и ходил, дурачился, честь отдавал. Пацан ещё. Всего двадцать два года. И вот нет. Потом письмо придётся писать родителям, что ваш сын пал смертью храбрых, освобождая наших советских людей, захваченных в плен проклятыми японскими милитаристами.

Ну, погодите, «желтолицые черти», вот, придёт полк, рассчитаемся за Ваську Еремеева. Теперь нужно обязательно дожить до прихода полка. Дождаться и отомстить, и не останавливаться в Маньчжурии, нужно и в Чжалайнор зайти отметиться.

– Светлов, доложите о потерях, – прохрипел Иван Яковлевич, чуть отдышавшись. Голос за эти два крика полностью сорвал.

– Двое убитых. Один ранен. Неудачно в правую руку. Не боец. Стрелять не сможет. – Прямо над ухом раздалось, и не заметил, как Иван Ефимович подошёл.

– Что японцы? – сам встать не решился. Ещё зашатает, какой пример подчинённым.

– Отошли. Больше сотни положили.

– Ты же видел сколько их. Ерунда для них сотня китайцев. Это они ещё сами не воевали. А у нас скоро патроны кончатся.

– Там, за окном, сотня человек, ну ладно, трупов, с винтовками и запасом патронов в подсумках. Если второй такой атаки не будет, то ночью вылезем и соберём. Славу богу у нас не Мосинки, а Арисаки.

– Ох, – Брехт всё же поднялся. – Дожить нужно до ночи.

Глава 4

Событие десятое

– А у меня знакомый скульптор жену высек!

– Из гранита?

– Какого гранита? Взял резку, да по заднице.

Иван Яковлевич отошёл от окна, ну как смог. Пол был занят. На нём лежали люди. Лежали, кто – обнявшись, кто – прикрывая собой детей, а кто и сам по себе, просто накрыв руками голову. В очередной раз заскрежетав зубами в сторону японо-китайцев, ну даже если он не доживёт, то Баграмян приказ выполнит и все эти два батальона уродов разрежет Браунингами на куски. А потом ещё несколько батальонов. Пока в Токио военный министр Японии не убедится, что СССР способно ответить на любую их провокацию и начинать войны с северными варварами не стоит. Есть южные варвары, ну, китайцы, филиппинцы всякие, с ними воевать безопаснее. Брехт же в отличие от Советского руководства точно знал, что японцы все эти провокации устраивают с одной целью, определить экспериментальным путём силу РККА. И только после Халхин-гола решат, что связываться с РККА не стоит, слишком дорого обходится. А в Кремле не понимая этого и, не понимая природу азиатов, пытаются на эти провокации не поддаваться. Ничему их поход Блюхера по Маньчжурии не научил. Когда он КВЖД освобождал в тридцатом году. Что японцы, что китайцы понимают только силу. И если ты по какой-то своей причине не отвечаешь на пощёчину, то значит ты слабый. А раз ты слабый, то тебя завалят пощёчинами, а потом и пинать начнут.

Ладно, развоевался, одёрнул себя Иван Яковлевич и прохрипел.

– Кто здесь старший? Есть тут старший? – хотел громко на весь вокзал крикнуть, а получилось хрипение и сипение.

Услышали, с пола неуверенно поднялся дородный дядечка с залысинами и гитлеровскими усиками. Баграмян к нему с такими же приехал. Брехт будущему маршалу на дверь указал и посоветовал побриться и если уж армянам обязательно нужно усы носить, то брать пример с Будённого, а не с фашиста Гитлера. Ованес Хачатурович обиделся, но приказ есть приказ, и усики тогда сбрил. Сейчас уже нормальные, до будёновских далеко, но время есть, отрастит.

Дядечка был в железнодорожной форме. Точно такой же какую и Брехт носил три года назад. Чёрная гимнастёрка, чёрная же шинель и фуражка «железнодорожного образца» с особой тульей тёмно-синего цвета с кантами по службе и чёрным околышем, на околыше крепилась эмблема – красная пятиконечная звезда с изображением паровоза анфас. А сапог был один. Вместо второго перевязанная в голени нога. Опирался начальник на … Умеют же делать женщин в русских селеньях! Вот у Ивана Яковлевича жена целая принцесса. Это два тысячелетия селекции. Императоры корейские брали в жены и наложницы ведь самых красивых дивчуль. За две тысячи лет вывели красивых куколок. Даже очень красивых. Но … Одной вещи всё же добиться не смогли. А может и не стремились корейские евгеники? Грудь была маловата. И если по чесноку, то и бёдра на вкус россиянина узковаты. Эта, ну, та, что поддерживала гитлерообразного железнодорожного начальника, была с картин Рубенса. Кофточка на груди не сходилась. Полная тройка, перерастающая в четвёрку. Осиная талия и широкие бёдра. Кустодиев слюнями подавился. Есть у него картина «Купчиха», картина-то есть, но не с той рисовал. Вот с этой нужно было.