Кружево-2

И вот несколько дней назад жена Гриффина его бросила и отправилась со своим любовником в Израиль, чтобы начать новую жизнь в кибутце. Многострадальная миссис Лоуэ дала отставку своему красивому, богатому, веселому и беспутному супругу.

Что не менее удивительно: Гриффин немедленно сделал Джуди предложение. Но еще более удивительно то, что Джуди, ждавшая этого момента десять лет, вдруг поняла, что она не хочет выходить замуж за Гриффина. Слишком уж любил он подтрунивать над своей прошлой женой. И потому Джуди не торопилась занять ее место. Старые привычки умирают с трудом.

В красноватом свете ночника изящная обнаженная фигура чем-то напоминала алебастровую копию; на лисьей мордочке лежащего на кровати человека вдруг появилась доверительная улыбка:

– Нет, нет, нет, дорогой, это совершенно безопасно. Лили сейчас нет, она играет величайшую роль своей жизни. – Он тихо рассмеялся в телефонную трубку. – Я вернусь в Париж в субботу… пообещай, дорогой, что ты сохранишь это еще на пару дней…

Неожиданно мужчина вздрогнул: дверь в комнату была открыта и на пороге стояла улыбающаяся Лили.

– Нет, вы ошиблись номером, – хрипло прокричал он в трубку и, повесив ее, протянул руки к Лили.

– Ты оказался прав, Симон! Все произошло именно так, как ты говорил. – Обняв Симона, она поцеловала его в губы. – Наконец-то я знаю, кто я такая на самом деле и кто моя мать!

Симон Пуан был актером. Превосходным театральным актером, который почти не мог работать без зрителей в зале, ненавидел кино и снимался крайне редко, только для денег. Они с Лили жили вместе уже два года, и именно Симон убедил ее предпринять поиски настоящей матери. Тихий, интеллигентный человек лет тридцати пяти, он, кажется, обладал тем редким сочетанием терпимости и твердости характера, которое было необходимо в отношениях с Лили. Симон твердо знал, что его возлюбленная нуждается в гораздо большей доле покровительства и защиты, чем мужчина обычно способен дать женщине. Именно он посоветовал ей найти ее мать, чтобы определить наконец для себя: кто же она, Лили, такая? Симон понимал, что, как только Лили найдет настоящих родителей, она перестанет искать родительскую любовь в каждом, с кем столкнет ее судьба. А ведь именно это качество делало Лили столь беззащитной перед теми, кого влекли к ней слава и богатство.

И вот теперь Симон прижимал Лили к своему красивому обнаженному телу, нежно проводя по ее уху мягким языком.

– Скажи мне, дорогая, кто твоя мать? Леди Свонн?

– Нет, не Пэйган Свонн, – Джуди Джордан. Она признала это почти сразу, но я помню, как ты предупреждал меня, что им проще всего будет указать на незамужнюю женщину, чтобы той не пришлось объяснять мое появление своему супругу.

Опустив бретельку платья, он начал покусывать ровными, пожалуй, чуть широко расставленными зубами золотистую кожу ее предплечья. Лили увернулась от его объятий.

– И тогда я неожиданно спросила Джуди, кто же мой отец, – а трое остальных резко и встревоженно обернулись в сторону мисс Джордан. И тогда я поняла, что Джуди говорит правду. Она действительно моя мать.

Симон еще ниже спустил платье и притронулся пальцами к соску. Но она опять увернулась.

– Послушай, Симон! Оказывается, Джуди совсем не была богатой сучкой, которая выродила меня только потому, что боялась сделать аборт. Она была бедна: родилась в одной из суровых баптистских семей на юге Виргинии, потом училась в Швейцарии и на учебу зарабатывала сама, нанявшись официанткой в какую-то забегаловку. К тому же, когда это случилось, ей было только шестнадцать.

– А кто помог этому случиться? – вкрадчиво поинтересовался Симон. – Кто твой отец? – Он потянул за кончик белого пояса Лили, и ее греческая туника упала на пол. Прижав ее обнаженное тело к себе, он играл ее волосами. – Что ты узнала о своем отце? Кто он?

– Эта часть истории печальна, – вздохнула Лили. – Он умер. Он был англичанин и, когда Джуди познакомилась с ним, тоже, как и она, учился в Швейцарии. Но потом его призвали в британскую армию, и он погиб, сражаясь с коммунистами в Малайе. Он так никогда и не узнал, что она была беременна.

– И ты веришь этому? – Он сжал ее грудь. Лили на минуту задумалась.

– Действительно, что-то странное было в том, как Джуди сообщила мне об этом. Мне даже показалось, что Пэйган Свонн хотела что-то добавить, но в последний момент передумала.

– У него остались еще какие-нибудь родственники?

– Понятия не имею. Я просто еще не успела спросить Джуди об этом. Нам так о многом надо было поговорить. Ты знаешь, все это действительно весьма странная история. Оказывается, они вчетвером платили Анжелине за мое содержание. Джуди боялась признаться родителям, что у нее есть ребенок. Она собиралась вернуться за мной в Швейцарию, как только у нее появятся деньги, необходимые для моего воспитания. Но, когда я пропала, она была еще всего лишь двадцатидвухлетней секретаршей.

– Во всяком случае, я рад, что она не сделала аборта. – Он потерся щекой о грудь Лили.

– В Швейцарии в 1949 году это было бы просто немыслимо: противозаконно и очень опасно.

Симон пробежал пальцами, как по клавишам, по слегка выступающим позвонкам Лили.

– Ну вот. Теперь мы можем наконец начать создавать собственную семью.

– Как, прямо сейчас?

– Да, прямо сейчас. – Он осторожно подтолкнул ее к кровати.

«С ним я всегда ощущаю себя в безопасности», – думала Лили, когда Симон целовал ее. Она доверяла ему. Симону не было нужды подавлять ее, завидовать ей или спекулировать на их связи. Они сам сделал прекрасную карьеру. И она знала, что ее интересы действительно глубоко его задевают. Иначе зачем бы он стал так настаивать, чтобы она предприняла поиски матери?

После бессонной ночи Джуди чувствовала себя не усталой, а только встревоженной. Вихрь смутных предчувствий мешал ей сосредоточиться на приятном обычно занятии: планировании ближайших номеров «Вэв!». Теперь у Джуди не было лишь собственного будущего, а было их общее с дочерью будущее. Она подняла трубку телефонного аппарата.

– Дик? – обратилась Джуди к самому знаменитому нью-йоркскому фотографу-портретисту. – Я хочу заказать тебе совершенно особенную съемку… – Потом она позвонила в цветочный магазин, где обычно делала покупки. – У вас есть тигровые лилии? – голос Джуди дрожал. – Тогда выберите лучшие и пошлите мадемуазель Лили. В букет положите, пожалуйста, открытку с такой надписью: «Со всей моей любовью. Мама». – Повесив трубку, она вновь мысленно произнесла это слово: «Мама». Всю жизнь со словом «мать» у Джуди связывался образ собственной матери. И сейчас он живо встал перед ней: бесстрастная женщина, регулярно каждое воскресенье отправляющаяся в церковь. Грех и способы от греха уклониться было единственным, что ее действительно интересовало. И когда отец Джуди вернулся однажды из своей бакалейной лавки с сообщением, что дела пошли прахом и семья их разорена, она опустилась на колени и стала молиться. Она приняла свалившееся на них несчастье, даже не попытавшись ему противостоять. Материнство в восприятии Джуди означало суровость, зависимость и подчинение всех радостей жизни вере во всемогущего непрощающего Бога. Но теперь, когда сама стала матерью – настоящей матерью, ведь ее дочь была жива, – ощущение материнства изменилось. В это утро Джуди искрилась радостью.

– Как ты думаешь, в жизни мисс Джуди появился новый мужчина? – обратилась одна корреспондентка к другой, когда сотрудники журнала выходили с очередной «летучки» с выражением удивления и радости на лице: все их предложения на этот раз были охотно приняты.

– Ты знаешь, что жена Гриффина Лоуэ сбежала от него на прошлой неделе? – прошептала одна из ассистенток, получая утреннюю корреспонденцию для Джуди. – Я думаю, поэтому она так и светится! Должно быть, очень приятно, когда после стольких лет ожидания жена твоего любовника все-таки исчезает.

Каждую пятницу Кейт – главный редактор и Джуди – издатель «Вэв!» проводили собрание всех сотрудников журнала. Обычно оно проходило в кабинете у Джуди. Десять мужчин и женщин, которые, собственно говоря, и делали журнал, приносили в комнату светлые стулья и свежие идеи и в течение полутора часов, сидя за длинным столом, уставленным тарелками с ветчиной, бужениной, сыром и бутылками с содовой, этими идеями обменивались. Джуди всегда казалось, что их пятничные посиделки очень способствуют тому, чтобы в выходные, расслабившись и отключившись от повседневных забот, сотрудники могли спокойно обдумать ближайшие планы журнала. И тогда идеи, в пятницу лишь подброшенные, к понедельнику приобретали законченную, выкристаллизовавшуюся форму.