Страница 10 из 88
И она — правительница Нолда в отсутствие отца.
Вдруг со стороны псарни послышался оглушительный лай и рык. Кристина невольно отпрянула, хотя, кажется, ни одна борзая не сорвалась с цепи и не выскочила, ослеплённая яростью, во внутренний двор. Однако Кристина всё равно нервно оглянулась, но никого, кроме выбежавшего прямо ей под ноги взъерошенного серого котёнка, не обнаружила. Наверняка борзые лаяли на него — он, возможно, как-то пробрался на псарню, привлечённый запахом мяса, которым кормили собак, но получил ожидаемый от ворот поворот. Теперь он метался по двору, натыкаясь то на одного человека, то на другого, и наконец прибился к Кристине, решивший, что именно она сможет ему помочь.
Кристина рассмеялась и наклонилась, чтобы погладить котёнка и взять на руки.
— Иди сюда, малыш, — протянула она. — Ты чего это тут устроил, а? Нам и без тебя хлопот хватает.
— Миледи, он может вас поцарапать или блох напустит, — заметил подошедший к ней сзади господин Гленн.
— Ой, у него кровь… — Кристина вздрогнула и едва не выронила котёнка, но тот вцепился коготочками в рукава её платья и так отчаянно замяукал, что она невольно сильнее прижала его к себе. — Видимо, лапку поранил, надо отнести его к лекарю!
Господин Гленн усмехнулся.
— Не думаю, что лекарь будет возиться с котом, — заявил он, стукнув по мостовой своей тростью.
Кристина лишь закатила глаза.
В итоге с котом ей помогли служанки. Сначала они вымыли его в тёплой воде; кот при этом орал, брыкался и царапался, и вода брызгала в разные стороны, но Кристина смеялась, а женщины снисходительно улыбались: порезы от кошачьих когтей — далеко не самое страшное, что могло с ними произойти. Потом высушили его серую шёрстку, вычесали блох частым гребнем, и тут одна из служанок вспомнила:
— Точно так же своему мальчонке вшей вычёсывала! Где вы его нашли такого?
— Он откуда-то со стороны псарни выбежал во внутренний двор, — пожала плечами Кристина.
— Так, может, это кухонная кошка окотилась…
— Вы, мледи, ежели хотите его себе оставить — то почаще с ним такое делайте, — посоветовала Кристине другая служанка, постарше. — Блох с первого раза не выведешь, а он заодно и к купанию привыкнет, царапаться потом не будет.
— Мне лекарь обещал сделать настойку из полыни, пижмы и лаванды, — кивнула Кристина. — Говорит, что эта смесь может убить блох.
Пока кота купали и расчёсывали, она успела узнать у лекаря не только о рецепте средства от блох, но и о способе обработки раны на лапке. И теперь готова была принять удар на себя: при обеззараживании рана всегда щиплет и жжёт, и если человек ещё может с этим справиться, то кот, скорее всего, терпеть не станет.
— Может, надо было ему снотворного дать? — то ли в шутку, то ли всерьёз предложила молодая рыжая служанка — она держала кота, пока Кристина смазывала его ранку небольшой смоченной в виски тряпицей.
— Он бы от боли проснулся, — отозвалась та служанка, что вычёсывала блох.
Кристина не знала, насколько правдивы их суждения, поэтому молчала. Закончив обработку ранки, она осторожно перевязала лапку и отпустила служанок. Котёнок тем временем успокоился, а когда она погладила его, начал мурчать. Он был ещё совсем маленьким и лёгким; пальцами Кристина чувствовала его хрупкие рёбрышки и поэтому старалась держать его аккуратно, чтобы случайно не навредить ещё сильнее. Несмотря на недолгое знакомство, она уже привязалась к этому милому беззащитному животному. У неё никогда не было питомцев, если не считать лошадей или охотничьих собак, но они были скорее собственностью всего замка и отца в частности, нежели её. Зато у её ровесников, как слышала Кристина, кого только не бывало: и пушистые кошки, и маленькие собачки, предназначенные не для охоты или охраны жилья, а просто для развлечения, и даже какие-то южные цветные птицы, которые, по слухам, умели разговаривать на человеческом языке…
Но теперь и у неё появился маленький друг, которого она должна оберегать и защищать.
Через несколько минут в комнату зашёл господин Гленн — видимо, решил узнать, как чувствует себя котёнок. Кристина уже затащила его в кровать и теперь наблюдала, как малыш играет с выбившейся из подушки пушинкой. Это было так забавно и мило, что все тревоги и беспокойства, волнение за отца и за исход войны улетучились из её души. Она позволила себе превратиться из леди, новоиспечённой правительницы, ответственной и строгой, в простую девочку, которой не чужды простые человеческие радости.
— Ну зачем вы пустили его в кровать? — покачал головой господин Гленн, однако в его голосе не было упрёка.
Он приблизился к изголовью и протянул руку, но котёнок вдруг зашипел, будто защищался от врага, и господин Гленн невольно отпрянул, хотя был в тысячу раз больше и сильнее этого котёнка.
— С характером! — заметил он, смеясь. — Надо, пожалуй, придумать ему имя.
***
Монахиня сестра Эстер, призванная на послушание в Эори из женской бьёльнской обители, должна была обучать Кристину вышивке, каллиграфии и, конечно, Закону Божию. Это была немолодая, но полная бодрости и жизнелюбия женщина со стальными серыми глазами, длинными пальцами и горбатым носом. Иногда из-под её глухого монашеского платка выпадали смоляные пряди, в которых не виднелось ни одной седой волосинки. Сестра Эстер была человеком ответственным и трудолюбивым, она взялась учить Кристину не самым простым и интересным вещам, к обучению подходила с умом и дотошностью. И хотя бы за это её следовало если не любить, то уважать.
Правда, вышивка Кристине давалась с трудом, она портила одну канву за другой своими бездарными стежками, но сестра Эстер, украдкой вздыхая, утешала её и позволяла пробовать ещё. Успехов в каллиграфии тоже почти не наблюдалось: почерк у Кристины был резким, угловатым, крупным, писать именно так ей было удобнее, а потому ровных линий и петелек у неё не получалось, хоть убей. Закон Божий она старалась изучать прилежно: прочитала всю Книгу Божьего Духа, наизусть зазубривала молитвы и заповеди, посещала вместе с сестрой Эстер большинство месс в замковом храме Эори, но всё же богословские вещи её не очень занимали.
Куда интереснее были история и география, но их изучение она уже закончила. Риторика и дипломатия, преподаваемые господином Гленном, наводили на неё скуку. И лишь занятия по фехтованию, прежде с герцогом Вэйдом, а теперь — с капитаном Фостером, радовали её, вселяли в неё силу и бодрость. И пусть после них она уставала, пусть после них на её коленях появлялись синяки, а одежда рвалась, Кристина всё равно была счастлива посещать именно уроки фехтования.
Слава Богу, петь и играть на инструментах её не учили. Многих девушек в Драффарии обучали игре на лютне, арфе или скрипке, петь и сочинять стихи, но Кристину такая беда миновала. Она любила петь, но не долгие протяжные баллады из книг, которые сочинили знаменитые менестрели. Ей по душе были народные напевы, что затягивали женщины во время сбора урожая, жатвы и уборки или мужчины в тавернах, кузницах и гончарных мастерских. И уж тем более она не хотела, чтобы какой-нибудь учитель, заглядывая ей в рот в прямом смысле, указывал ей, как правильно петь эти песни простолюдинов — у них ведь изначально не должно быть никаких правил!
Впрочем, была ещё одна наука, которой Кристина занималась с удовольствием.
Точнее, она бы сравнила это с искусством — написанием картин или сочинением музыки… Здесь была важна и точность, и логика, но и творческий момент тоже присутствовал. Фантазия, воображение, полёт мысли наряду с сосредоточением и умением точно рассчитывать каждый шаг, каждое движение, каждый взгляд создавали нечто невероятное, необъяснимое, сверхъестественное…
Речь шла о магии.
Кристина открыла в себе магический дар в девять лет — спустя несколько лун после смерти мамы. Она долго не могла прийти в себя после этой потери, ходила замкнутая, редко отвечала на вопросы и часто плакала, особенно по ночам, когда никто не видит. Она была ещё маленькой, чтобы толком осознать и описать свои чувства, но помнила до сих пор, как пусто, как больно было в груди, словно что-то грызло, точило её там, внутри. Каждая мысль о маме вызывала приступы слёз и удушающие рыдания.