Страница 9 из 18
её, в ответ улыбочке ехидной
не зарядить холодной: серповидной.
– Знакомы мы с тобой не больше часа,
а ты уж вторгся в личное пространство.
Не думай, что со мной такое часто.
Ты мне общением по нраву, а не страстью.
Не думай я, что ты – как я, но пола
другого… – Что, свалился бы во двор я? –
Смех чертенятами в углах гнездится губ.
А ей, однако, вовсе не до смеха.
Мощнейшая волна (хоть он не груб,
но не считается ни с "не", ни с его эхом),
от живота и вниз прошла, как в кратере.
Сравненье по́шло. Но зато понятно всем.
– Прошу одно: дистанцию держать, –
вздохнула Лора. И усильем титаническим
в себе расправилась со всем, что унижать
могло её, по её мненью, статус личности.
Ян удивлён такой был бурною реакцией.
Краснел, как дева (девой был) Горацио.
Ей позвонили. Мать. Идти домой
для разговора срочного сказала.
Она и наплевала б на конвой,
игнором спровоцировав скандал, но
уйти был нужен повод. Впечатление
нуждалось в обмозговываньи (времени).
– Ещё увидимся, – сказал он, номер взяв.
На всякий случай та его оставила.
И, гордая защитой своих прав
перед абьюзом, трепеща, рассталась с ним.
Ни разу в жизни не испытывав подобного,
не понимала, что с ней. Мозг преда́л её.
Тридцаток сребреников взял Искариот
Иуда. Этот сделал всё бесплатно.
Без поцелуев и прощаний, сдал живот
и области приложенные. Знатно
ругалась на себя, обратный путь
успев Египетской Марии протянуть:
от кающейся грешницы до девки
бордельной, той, что даст, её раз тронь.
Из головы пришёл он. Образ редкий
стал редкой тварью, оседлавшей трон.
Не знала ничего о нём, но чуяла,
что может оказаться не к плечу пальто.
И злилась. Мать с Инессой, в удивление,
ей предложили… лишь сходить в кино.
Звонков из школы, прочих осложнений не
было в помине. То-то и оно:
всё продолжалось, всё как будто длилось.
Она же, – в дюнах, – вся остановилась.
Оставим-ка и фильм со спецэффектами,
и Лорину троичную семью.
Чтоб продолжать о них, надо, хоть редко, мне
настраивать гармонию мою
элитным алкоголем разных стран.
Дневник отца нашёл в тот вечер Ян.
(заметки на полях) Обращения к сыну, прочитанные им после смерти отца
Уехал по-английски, не прощаясь.
Глупей нет дела, отрекаться вслед.
Знай, Ян, ты мог бы с чёртом брудершафт пить,
но в доме у меня иметь обед.
Нет бога у тебя. В тебе поэтому
его, как маяка во мраке, нет.
Когда неоновые блики вместо света, то
забудешь, что такое солнца свет.
Будь блудным сын мой, отгуляв, вернулся
бы, переев до отвращения утех.
Но не таков ты. Блуд тебе – не чувство,
тем более, насмешнику, не грех.
Ты не горишь, и потому не гаснешь.
Себя испытываешь, да, но – для чего?
Контроль имея проявлений разных
огня в себе, утратил смысл его.
Я дал тебе всё, что имел. От знаний
до навыков владения игрой.
Учил, когда уместно наказанье.
Что взгляд на мир быть должен чист, прямой.
Так рвёшься «сам в себе достичь». Похвально.
Отвергнув корни. Всех, ты сам на ком
стоишь. Твой род уже платформу дал нам.
Вот блажь: не сын, чтобы не быть "сынком".
Коль смутно время, смутны современники.
Одно влечёт второе. Нет у нас
ни войн, ни возрождений. Кто всерьёз велик,
средь карликов-шутов – смешон подчас.
Пока ты свет подошвой измеряешь,
знай, что ворота дома не закрыты.
Не тот несчастен, кто с семьёй рвёт связь, но
тот, в ком ушла нужда возобновить ту.
Часть V. Играя в ящик
Покойный padre самых честных правил
держался в криминальном окружении.
Авторитетом обладал немалым,
всеобщего достойный уважения.
Сынок, для равновесья, рос смутьяном.
Из тайника блокнот его взят Яном.
Стряслось всё очень быстро. В тот же день
взлетел, как мать звонила, первым рейсом и
решил про "ритуалы" дребедень.
Нашёл под вечер письмена из вечности.
Увиделся в отцовском кабинете
с коллегами его. Преступный цвет весь.
Papá встал против замысла их нового:
пустить сквозь город, морем, пушек вывоз.
Не для подобных целей нужно море, мол.
Короче, горем сердце повредилось
с потерей чада. Против был, боевикам
согласьем молчаливым помогал чтоб сам.
Дело одно – поддерживать порядок
на территории, бандитам подзащитной.
Другое – кровь, дающая осадок
во рту. И прибыль за убитых жён,
детей, калек… плевать, что на другом конце
планеты. Дон Кихотов повсеместно схожа цель.
Не состраданье, просто кризис личности.
Меняют кодексы для выгод "высших" сил.
Мораль, императив категорический…
Смешная, право, речь, Иммануил!
Почивший не способствовал терактам,
в глазу коммерческом развивши катаракту.
В наследство он оставил двухэтажный,
что называется, "элитный" клуб ночной.
Гостиницу с ним рядом – отдыхать чтоб
после балов с диджеем сатаной.
Дом, что мог стать особняку примером.
И сумму, ни в одну иглу размером.
Два зданья для чужих, одно же – личное,
там обитала Янова семья.
Окружены оградою готической
владенья его папы-короля.
Изысканна архитектура зданий строгих.
Про чёрный "Хаммер" петь – не для Серёги.
Но примечательно: среди последних записей
(до автокатастрофы, где погиб
с отказом тормозного шланга) он сказал,
что на супругу часто смотрит Гриб.
Зовут в кругах таких друг друга кличками.
Чтоб понимать, надёжен или птичкой пел.
Он смотрит, и она в ответ… Так часто
бывает это, что сюжет, избитый, свеж.
Читая то, что написал мертвец, мы ясно
вдруг замечаем, "всё предчувствовал". Невеж
такое удивляет, но сознательный
заметит: смерть мигает между строк его.
Смерть поиграть горазда, будто женщина.
Ей подчинившись, из неё сбежишь.
Потом же, оглядев владенья вне себя,
увидишь лик её обратный. Это жизнь.
Вперёд я забежала. Как всегда!
Не терпится дать всё вам, господа.
Заигрывать со смертью мне привычно.
Я исполняю это уж который год.
То в бисер, то процессом алхимичным
играю. Разрушалась раз пятьсот,
и каждый раз, став страхом, из него
лечу в бесстрашие, где – всё и ничего.
Но Гриб смотрел (а смерть умеет ждать).
С тем супчиком святой отец был в ссоре
(неявной, как всегда), но угадать
не мог, что происходит. Женщин вздорных,
таких, как Яна мать, за всё простят.
Они невинно врут и с лоском льстят.
Работать не мастачка, вышла замуж