Страница 17 из 18
Одиннадцатый класс они кончали.
Инесса собиралась поступать
на медицинский, в город рядом. К чаю
чтоб в выходные маму навещать.
А Лора знала, что образование
с приставкой «само» – вот её призвание.
Нехоженой дорогой ей идти.
Где были, там уже неинтересно,
ведь "есть кому заняться этим". Штиль
залива ей не даст простора, пресный.
Она планировала стать незаменимою
для Яна. А себя с ним разминировать.
Спокойно было, как после причастия
святых даров – тому, кто крепко верил.
Живём мы целиком, а не отчасти лишь,
когда слышна нам смерть у самой двери.
Палец, курок лаская, не подрагивал.
Трясло, когда наставник руку ставил ей.
Ян не был евнухом, чтоб этого не чуять.
Однако, знал: сначала надо дело
к логической развязке привести. Чуть
дашь слабину – идея разлетелась.
Подробный план развился эмбрионом.
Уж близко роды. Из крови – корона.
Узнал он, кто из общности сродни был
его отцу: к Царю имел вопросы.
Кому, напротив, денежный родник бил,
все запахи глуша, впрямую к носу.
Повальное же большинство входило в группу
и ту, и эту. Угождать всем – глупо,
но иногда, задоря недовольство
(не прямо, косвенным намёком перемены),
направить можно всех по доброй воле
ждать, что "случится нечто непременно".
Агитки, шепотки – весть революции.
Сначала славим жизнь, потом идём на смерть.
Теперь насильственным переустройством мира
смешат детей, читая на ночь сказки.
Утопия нам больше не кумир, а,
скорей, урок: как острый край салазки.
Хоть в маленьких общинах продолжается
борьба за первенство. Рожает царь – царя.
Преемственностью, сменой поколений
зовётся это на масштабе города.
Смешались касты, рыхло население.
Без стержня непонятно больше, кто есть кто.
А всё-таки, на глубине большой, манит нас
мираж навек ушедшей Атлантиды.
Пока Ян притворялся роялистом,
а Лора подбирала слюни с пола
(коллекция у графа Монте-Кристо
оружия и впрямь была весомой,
особенно холодного, она же
неровно к кухонным ножам дышала даже),
стремилась возродить родство Диана,
из раза в раз встречая отчуждение,
мать девочек вынашивала планы
об их, обеих, верном поступлении,
и оказалась в шоке оттого,
что старшая послала… вдаль его.
Их двое с Витой. Кухня. – Университет
со мною параллелен. Sorry, mom.
– Подумай головой. Ученье – свет.
Трамплин для взлёта вам обеим дам.
– Уже подумала. Уже решила. У́же
мне профиль, чем бессмертие, не нужен.
– Бессмертие? Уходишь в монастырь?
Не сможешь там курить и есть бифштексы.
Тем более, не отрекалась ты ль
от всякой веры? Шла бы лучше… – В Герцен?
На языки? Нет, курс держу не в келью.
Божественной – свою приму постель я.
– Я всё тебе, всегда, прощала, Лора, –
вздохнула мать, вскользь глянув в телефон, –
и сигареты, и трущобы… даже вздорный
поступок тот. Он мог принесть урон
намного больше, чем случилось… Нет, дослушай!
Сейчас ты думаешь, сама всё знаешь лучше.
Гуляешь чёрт те где и чёрт те с кем.
Таскаешь у меня коньяк из бара.
От мальчиков тошнит тебя. Я с тем
тебя бы поняла спокойно, кабы
ты замуж выходила. Опыт мощный.
Но нет! Чем заниматься будешь? Мойщиц
посуды, горничных, официанток – пруд пруди:
таких, с надрывом, из тебе подобных.
Чем будешь жить, когда в моей груди
не станет сердца, оплатить попыток сонм стать
кем-то вне денег, но зато… зато с мечтой!
Студенчество – поры нет краше той.
Твои ровесницы бегут, без ног, в столицы.
И посмотреть, и показать горазды. А
ты вот сидишь, нахохлилась, как птица.
Решила, мудрая ты, коли одноглазая?
– Давай без этого, – поморщилась тут дочь, –
я петь могу, чтоб бедность превозмочь.
Мешать коктейли, стойку подпирая.
Писать статьи журналам для разбавки.
Рассказывать с сектантами о рае.
Умершим в морге лица рисовать. Но
всё это опыт, уж поверь, не меньший,
чем щи варить кому-то, жизнь калеча.
Брак выгодный? Тесак уж лучше к горлу.
Разбор литератур? Поэту смерть то.
Когда горишь ты чем-то, разве сор месть
ко времени: следы чужого пепла?
Сейчас я чувствую, что делаю всё правильно.
Здесь быть как будто ангелы сказали мне.
Впервые, мама, золотой след вижу
отчётливо, которым шёл сам Бог.
Звучит ужасно, слово смысла ниже.
Но не настал пока мне ехать срок!
Работу я найду, не думай даже.
Не съеду, хоть проси из града – каждый. –
Железная уверенность такая
не поразила лишь одну Инессу.
Заметить, что выходит в дверь другая
чем во вчера, несложно. Как под прессом
она сжималась, наблюдая трансформацию
сестры то в д'Артаньяна, то в Констанцию.
– Я чувствую… Да, назревает что-то.
– О чём ты, Инь? – Сама пока не знаю.
Мне снилась кровь, лицо твоё на фото
разъевшая от глаза и до края.
Ты не рассказываешь, я не лезу. Всё же,
прошу, на всякий случай: осторожней!
– Ещё что снилось? – Будто ты сидишь,
вся в красном, как царица. Стулом – трон, а
другой трон, больше, рядом тоже, в нише…
На мне, на мне – твоя кровавая корона! –
вдруг прорвало на всхлип её рассказ. –
Сидишь ты под мечами… – Вот те раз,
Дамоклом меня видишь? – Много хуже.
Тот меч на волоске был над главой.
А эти – ты вонзишь в себя саму же.
Врага бьёшь, но сражаешься с собой.
Я тень видала. Грозен его лик.
– Ну, я – твой чёрный, солнышко, двойник.
И чернота моя двоим отмерена.
Одна её пройду и растопчу.
Рысак сменил теперь косого мерина.
Со смертью взапуски мне бегать по плечу.
– Нет, там трясина. Там не разбежишься.
Там не один скакун простился с жизнью.
Но видела ещё я, что болото,
в котором мне казалась смерть твоя,
тебя отпустит. Видно, для чего-то.
Не ты в нём захлебнёшься, Лора. Я.
– Тебе действительно уехать надо, Инь.
Спокойней будет мне смотреться в синь
морскую и небесную, когда ты
окажешься среди иного лета. –
«Тут будет шик и кровь, как в Эмиратах», –
подумала в себе, держа секреты.
– Мы едем поступать вот-вот. На днях.
Ты зря осталась. За тебя – мой страх.
Эй, чувствуешь? Одна из точек выбора…
– Он каждую секунду, выбор наш, –
принюхалась, – что, мама жарит рыбу? – Да,
готовить на неё напала блажь, –
(немного, но) расслабилась Инесса. –
Решила контролировать, всех, вес наш.
Чтоб твой совсем не грохнул в минуса, –
и оглядела ту печально, ласково. –
Я б не хотела здесь тебя бросать.
Но мне учиться… и хочу, и надо ведь.
– Спасать ты хочешь. Тихим быть героем.