Страница 7 из 11
Новая религия, ни смотря, ни на что, всё равно встретила сопротивление племенной знати и простого люда. Самыми ярыми противниками Христа стали новгородцы… Тогда Владимир отправил в Новгород своего дядьку Дабрана и воеводу Путяту.
Путяте удалось ворваться в центр Новгорода, однако его дружину окружили. Тогда Дабран просто поджёг город. Пока новгородцы спасали свои дома, Дабран вызволил воинов. Отсюда взялась поговорка: «Путята крестил мечем, а Добрыня огнём». Победители сильно разгромили город, после чего, пришлый бог Христос, стал новгородцам чуточку ближе.
Языческих Волхвов, несущих знания, начали убивать по всем поселениям… старцев и Ведьм, вывозили в поля, и связывая по рукам и ногам бросали в костры истинной религии.
Завязалась яростная война с поганым идолопоклонством, чему способствовал свет пламени, сжигающий берестяные грамоты, и весь Летописный Свод Русской Империи… почему Летописный?… потому что в Древней Руси не было истории, была Летопись, летописание.
Все Хранители Знаний: Волхвы, Ведуны, Жрецы и Уры – сжигались на кострах целыми семьями, вместе с детьми, сородичами, соседями, которым могли быть переданы Знания… Сжигались непокорные деревни, люди, судьбы, города.
История закрылась, сгорела, утонула в крови крещения, в которой была казнена одна треть (!!!) населения Руси. Один человек из трёх, был убит… по всей Руси…
Народ называл Владимира «Красным Солнышком», потому что звать его «Кровавым», было опасно… а спустя время, навязанное «Кровавым Солнышком» Христианство, освободило князя от всех грехов, причислив его к лику святых… несмотря на то, что в жизни он был грешником, который убил брата, насиловал девушек, имел огромный гарем, и вырезал душу своей страны.
Частые, но малочисленные восстания против новой религии, подавлялись быстро, однако люди не могли принять рабство Божие, вопреки привычному и родному пантеону, в котором все были равны, все были детьми Богов, а не их рабами…
Чтобы спасти остатки своих поверий, Старцы и Волхвы, обратились к сказам, в которых упоминания Богов и многовековые знания, прятались, вуалировались, и могли бы передаваться от матери к ребёнку.
Слово «СКАЗ» первоначально имело совершенно другой смысл, нежели сейчас… оно означало сказанное или записанное слово, имеющее силу документа.
Когда вокруг селения Велеоки, возник ореол смертельных костров, указов и непонимания… её рука невольно потянулась к самому незащищённому, родному, любимому. Поэтому своего тринадцатилетнего сына, она, прижимала к себе со всей силы, не давая кинуться в неравный бой… а силы у дочери кузнеца, всегда было с избытком.
Батю и матушку, вчера, на её глазах принуждали к крещению, и когда батюшка в третий раз отказался… на его глазах, убили Данаю… Он кинулся на дружинника, и его обезглавили, бросив лежать рядом с дочерью… спустя секунду, подняли на мечи мать.
Муж Велеоки Тихомир, бросился на защиту её матери, и она просто не успела одёрнуть его…
Над телами мужа, батюшки, матушки и сестрицы беременная Велеока с сыном Ярославом, приняли крещение…
Ярик молчал… в ушах стоял шёпот матери: «Остановись, ты один у нас остался. Остановись. Убьют»… и только шмыгал носом, от прогорклого воздуха с примесью гари и крови, вспоминая события прошедшего сороковника…
В их селение, чужеродные люди пришли давно, ещё по зиме… Они собирали всех в центре, и призывали к строительству храма Господнего, дарующего избавление от грехов после смерти, в новом мире…
Непонятные имена, которые резали слух, сыпались из уст говорящих целыми днями. Почти всех мужчин заставили строить дом, для священника и нового Бога.
О том, что уже давно есть царский указ, запрещающий всуе упоминания имён РОДных Богов, Ярослав слышал… однако Волхв Людмил, сказал, что такого не может быть, хотя… про царский указ, считать Перуна главным Богом, он тоже говорил, что такого не может быть.
Однако ж могло…
Ещё десять лет назад, во всех землях были поставлены идолы Перуну, Ярик помнил, как Волхвы собирались и шушукались, что это небылица, что в княжеском Киеве забыли предания и неверно толковали Велесову книгу.
После, началась сущая тьма, закончившаяся вчерашней резнёй…
Он посмотрел на матушку, которая, склонив голову, неумело крестилась, как велели чужаки в чёрных одеяниях… Он видел, как губы Велеоки, безмолвно, просили помощи у Богини Макоши и её дочерей Доли и Недоли, во защиту себя и своих детей.
Славянские Боги уснули… уснули великим Сном Сварога, предсказанным ещё сотни лет назад.
Йогиня окинула удивлённым взглядом первые дома Улькиной деревушки и притормозив шаг, остановилась.
– Ну всё, милая. Дальше дойдёшь?
– Нет. – уверенно сказала девочка. – Пойдём со мной.
– Не могу я с тобой.
– Почему это?
– Да не гоже мне в селениях появляться. Смысла не вижу. Странно у вас тут всё… непонятно… Странно и страшненько.
– Страшненько это только тут! Вон в том доме дядя Вася живёт, он пьёт много, баба Дуся говорит, что совсем ополоумел. Он не следит за домом и огородом, потому и так страшно всё… а вон там, на другой стороне, был мой дом. Мой и мамин.
– Там нет ничего. – Йогиня внимательно вглядывалась в кучу сгоревших брёвен.
– Это и есть мой дом.
– Это пепелище!
– Так я и говорю. Сгорело всё. Можно я с тобой жить буду?
– Со мной?
Йогиня не успевала отойти от одного удивительного факта, как на неё обрушивался второй.
– Ну да. В избушке на куриных ножках. Ты мне покажешь свой дом?
Ульяна твёрдой рукой, развернула Богиню спиной к деревне, и силой потащила её обратно в лес.
– На каких ножках? – Йогиня снова остановилась и недоумённо посмотрела на девочку.
– Ну на куриных! Или у твоей избушки только одна нога?
– Во-первых, милое создание… у меня изба на курных ножках, а не на куриных!
– А что такое курные?
– Во-вторых, – не обращая внимания на почемучку, продолжала Богиня. – я у себя дома не была тыщу лет, и уверена, что там немного пыльно… и абсолютно точно, нечем угостить гостей.
– Можно попросить Лешего насобирать ягод! – нашла выход Уля.
– И в-третьих, юная красавица. Я далеко не ваша мама, не ваша тётя, и вообще не ваша родственница!
Счастливая улыбка, медленно исчезла с лица девочки, и она… всё ещё смотря в бездонные глаза Йогини, добавила:
– А у меня и нет никого. Только мама была.
Богиня оглянулась на деревню, осмотрев беглым взглядом, невзрачненькие избы, и вздохнула:
– Точно никого нет?
– Точно.
– А папа где?
– Не знаю. – Ульяна пожала плечами, и стала снимать с себя остатки мха, которым её укутали духи леса и болота.
– И что с тобой делать?
– Не знаю.
– Получается, ты моя обуза…
– Что значит обуза?
– То и значит… – Йогиня ещё раз тяжело вздохнула, и обняла девочку. – Значит, что слишком долго нас не было, и мы свои навыки растеряли. Раньше я за версту, сиротинку видела.
– А что значит курные?
– Тебя сейчас именно это волнует?
– Нет. Ещё волнует, как сильно будет ругаться баба Дуся.
– Баба Дуся? – удивилась Йогиня.
– Ага. Вон она по полю к нам идёт, без косынки. Раз косынку не надела, значит злая. – Ульяна тоже грустно вздохнула, и спохватившись, начала переобувать сандалики, которые до сих пор были одеты наоборот.
– Нам как раз, бабы Дуси не хватало. – Богиня, поправила свои волосы, и приготовилась к встрече.
– Улька? – Авдотье оставалось преодолеть метров двадцать, но она уже чётко видела, что не обозналась, и это действительно её маленькая девочка-соседка. – Улька? Ты-ль это? Батюшки свету… живая!!!
– Бабушкааааа!!! – Ульяна радостно замахала ей рукой. – Иди к нам! Я тебя с Ягой познакомлю!!!
Йогиня, устало закатила глаза, понимая, что ей по-видимому, придётся потратить много лет, чтоб избавится от нелепой клички.
– Девочка моя, внученька моя…
Подбежав к Ульянке, Авдотья, перевела дух, и тут же прижала к себе хрупкое тело сиротки.