Страница 8 из 10
В небольшом курортном городке, в летнее время, когда солнце и море становятся главным лейтмотивом земного существования, появлялись сообщества сильных молодых людей, живущих за счет всего остального мира. В природе это типичная форма паразитизма, открытая и наглая, когда один организм живет за счет другого, пользуется его ресурсами, ничего при этом не делая. Братки больше любили называть себя хищниками, вероятно, ассоциируя себя с сильными и, опять же, благородными, львами и тиграми. Каково это, ощущать себя сильным животным в сафари? Но все, на что хватало, этих сильных и наглых людей, это «отжимать» деньги у коммерсантов, и тратить нечестно заработанные, на кабаки и иную красивую жизнь. Все жили в провинции одним днем, словно мир не изменился вовсе. Кого только не было в рядах нового криминалитета, боксеры, борцы, каратисты, регбисты, бодибилдиры, десантники. Они соревновались между своими спортивными концессиями, в силе и значимости, делили сферы, бились в жестоких драках, объединялись и вычисляли ренегатов и стукачей, потихоньку бряцали огнестрельным оружием, постукивали кустарными кастетами, и самодельными ножами. Для серьезных разборок выезжали на «стрелки», забитые где-нибудь за городом, в лесу или поле. Везде были «смотрящие», люди из криминальной среды, ответственные за определенные участки территории города, района, области. Это что-то типа мастера в цеху, или инженера на производстве, с функциями третейского судьи. По большому счету, ничего нового, в структуру криминального мира, здесь внесено не было. Все известные криминальные корпорации, типа, «Коза ностра», китайская «Триада», японская «Якудза», итальянская «Коморра», колумбийские картели, строились по принципу жесткой иерархии, сообразно местного менталитета, особенности экономических и политических условий государств, на территории которых действуют подобные сообщества. Не исключением была и русская мафия. По России шел великий передел собственности, взрывали автомобили криминальных авторитетов, убивали из пистолетов у самого порога дома директоров заводов и фабрик, само утверждаясь, в полной мере, в новой постсоветской реальности.
Итак, появляющиеся в очередной летний сезон, сообщества криминальных братков, представляли собой собрания рэкетиров, желающих отдохнуть и повеселиться. Это были веселые молодые люди, с хорошо развитой мускулатурой, они по вечерам пили водку в ресторане «Прибой», наводя тихий ужас на местную молодежь. Затем на курорт ринулись гомельские боксеры, спортсмены из республики Литва, Казахские бандиты, боксеры из Калининграда. И всем находилось место в бывшем немецком городке Кранц, расположенном на самом берегу Балтийского моря. Постепенно, между местными жителями и братками налаживались простые человеческие отношения. Дошло до того, что горячие литовские парни, нашли себе невест, из городских красавиц, женились и у них пошли дети. У рэкетира по кличке «Бара» родилась дочь. Чемпион мира по кикбоксингу по прозвищу «Белорус», занял одну тысячу долларов у моего друга одноклассника Алексея, оставив залог в рублях, который, вскоре, забрал назад. «Я, мысленно, уже распрощался с долларами», рассказывал Алексей, но произошло чудо, долг был возвращен в полном объеме. Это был пример джентельменских отношений, что не мешало «Белорусу», стричь мзду с местных предпринимателей, для продолжения отдыха в заведениях курорта.
Отметился в криминальном рае и мой друг Андрей, боксер. Мы пили с ним водку и спорили на тему бума криминальной реальности. Естественно, мои аргументы сводились к тому, что это современные разбойники, паразиты, ведущие страну к краю, а может и за край. На что мой оппонент, совершенно искренне, уверял меня, что это работа. «Это тяжелый и кропотливый труд, требующий большой концентрации и внимания», говорил Андрей. «Может вам еще и молоко давать за вредность, как шахтерам?», возмущался я. «Лучше, виски». Отвечал он и смеялся. Что он именовал работой? Вывоз должников в лес и привязывание к дереву? Сколько таких бедолаг тряслось от страха за свою личную жизнь, пока «работяги» из криминального цеха, «прессовали» сознание несчастного, рисуя страшные картины его ближайшего будущего. «Ну, разве это труд, бить по печени должника?», продолжал вопрошать я. «Да», уверенно проговаривал друг, непоколебимо стоя на своем, «после такого удара человек был, намного сговорчивее». Андрей был самоуверен, силен, имел большой авторитет, которым пользовался и я, невольно купаясь в лучах его успешной «работы».
Удел безвременья закончился так же внезапно, как и стартовал. Серьезные люди рассеялись по нашей великой стране, устав бодаться друг с другом, за власть и денежные потоки. Даже молоко за вредность не помогло. Вероятно, жизнь государства стабилизировалась настолько, что милиция вновь занялась своим прямым делом, а именно, отловом и посадкой расплодившихся по стране криминальных элементов. Тех, кто еще остался в живых, пройдя этапы борьбы за свое «правое дело». Труд бандитов был действительно труден и опасен. Кроме идейного тупика, их еще снедало глубокое чувство неудовлетворенности плодами своей работы. Где-то подсознательно, эти люди понимали истинную цену своего нечестного дела. Избыточный энтузиазм был следствием этого скрытого понимания, став «пацаном», невозможно вернуться назад, признаться себе в несостоятельности выбранного пути. Остается только путь вперед, к тюрьме или ранней смерти, наступившей от пули или передозировки наркотика.
Криминального рая нет, и не могло быть никогда. Придуманная идея должна быть интересна для футуристов или фантастов, рисующих необычные картины объединения нечестных людей и выселение их на далекий скалистый остров, обдуваемый всеми ветрами, не приспособленный для комфортного проживания, вдали от всего остального мира. До полного исправления. Так будет по справедливости…, общечеловеческой.
Море
«Нет ничего прекрасней, чем жизнь на берегу моря». Примерно такую фразу произносит любой абориген прибрежной полосы. Здесь даже спорить не приходится, просто надо выйти на высокий берег и посмотреть на морскую гладь, простирающуюся под твоими ногами. Море благоволит к внимающим звукам морской стихии, стоящим у самой кромки прибоя, в том самом месте, где вода бурно взаимодействует с землей, обрушиваясь шумной массой на берег, растекаясь, пенясь, шипя и шурша, поднимая песок и двигая камни. Сила необузданной водной стихии несет с собой страх и трепет. Когда великая масса воды снисходит на бренную землю, житель побережья застывает в благоговейном экстазе, неловко придерживая одной рукой шляпу на своей голове, что бы ее ни сбило внезапным порывом ветра. Надо запомнить этого пытливого созерцателя, отождествляющего себя с самым разгаром стихии, где эпицентр природных и душевных сил проходит по кромке неистового прибоя, призрачной границе двух стихий, воде и земле.
Но это еще не ураган, не вселенский потоп и полное окончание света, а лишь легкая преамбула природного светопреставления. Затем вода смывает все на своем пути. Тогда человек прячется в своем жилище и слушает стон ветра и нескончаемый шум бушующего моря.
Но непогода имеет свойство, рано или поздно, заканчиваться. Утихает ветер, проходит волнение, на небе растворяются тучи и миру является солнце, в ореоле своих ослепительных лучей. На берегу видны следы былой стихии. Это отточенные водой коряги, сплющенные консервные банки, пакеты, старая обувь, мертвые рыбы. Вся кромка прибоя «инкрустирована» случайными вещами, выброшенными на песок в момент бури. Вода уже успела стать прозрачной, и теперь еле колышется, почти дремлет, отдыхая после своего буйства накануне. Море сетует на ветер, набежавший с запада, на давление воздуха, на жару на юге и непогоду на севере, на тоску и печаль вечной жизни, хотя ему всего четыре тысячи лет. На дне мягкий песок и разноцветные камни, и еще янтарь, застывшая смола древних деревьев.
Все местные жители считают море своей личной собственностью, ревнуют и скупо делятся им с приезжими и отдыхающими. Вернее, совсем не делятся, находя возможность не лежать на общем пляже, культивируя свои заветные места, подбирая время и длительность индивидуально, по личному распорядку. В результате встречи аборигенов с морем становятся редкими, но теплыми. Созерцание большой воды воодушевляет и дает надежду, которую маленький человек трактует как абсолютно необходимую и важную. И если бушующее море вызывает эмоциональный трепет, то закат во время штиля, дает душе свою толику чистоты и спокойствия. Необходимо спуститься к самой воде и идти вдоль берега неспешно, чуть отрешенно, ступая босыми ногами по мокрой поверхности песка, оставляя за собой следы ступней, которые смывает набежавшая на берег волна. Некоторые видят в этом действии непреходящую бренность мира, необратимый бег времени, невосполнимость и хрупкость мироздания. Аллегория стирающегося на твоих глазах следа босой ноги стала классикой, где даже самые прожженные материалисты, старательно вышагивают по мокрому балтийскому песку, в легкой, возвышенной задумчивости.