Оборотень

— Я в этом не сомневаюсь, — невпопад ответил Василий. Он не слишком внимательно слушал разглагольствования Беовульфа — его мысли были заняты совсем другим.

И вскоре ковер по команде Чумички стал снижаться — впереди показались смутные очертания королевского замка.

В кабинете покойного князя Григория шло чрезвычайное ночное совещание. За столом восседал глава тайного приказа барон Альберт, рядом с ним примостился старший воевода Селифан, остальные приближенные Григория разместились кто где на принесенных с собой стульях. Здесь же, стараясь особо не привлекать к себе внимания, находились и Каширский с Анной Сергеевной. Вид у всех присутствующих был более чем встревоженный, один лишь Альберт, насколько удавалось, старался держаться бодро и уверенно.

— Господа, я пригласил вас, дабы сообщить прискорбную весть: князь Григорий скоропостижно скончался, — негромко, но прочувствованно сказал барон. — А вернее, был злодейски убит.

— Кем? — истерично выкрикнул кто-то из дальнего угла.

На лице барона отразилось искреннее горе и возмущение:

— Князеубийцы — это так называемые доблестные рыцари Грендель и Беовульф, а также некто боярин Василий, — барон сделал паузу, как бы потрясенный наглостью злодеев. — Первые двое негодяев — подданные Ново-Ютландского короля Александра, а Василий хоть и прибыл из Царь-Города, но, насколько нам ведомо, сей поганец пользуется королевским расположением.

— Надеюсь, они схвачены живыми? — плотоядно оскалившись, спросил пожилой упырь, постельничий князя Григория.

— Увы, — горестно вздохнул барон Альберт, — им всем удалось бежать, так же как и их проклятому сообщнику, колдуну Чумичке. Я тоже дрался, не щадя живота своего, — барон выдержал эффектную паузу, чтобы все запомнили его героизм, — но что я мог сделать один против троих злодеев? И в этом явная недоработка, досадная оплошность нашей стражи и тайных служб.

— Мы должны объявить войну Мухоморью! — загалдели упыри. — Злодейство должно быть смыто кровью!

— Полностью согласен, — твердо сказал барон, когда шум смолк, — но в настоящее время перед нами стоят более насущные задачи. Что же до этого мерзкого Мухоморья и его жалкого короля Александра, то здесь своих целей мы добьемся иными средствами. Нынче же утром туда отправится известный вам князь Длиннорукий, а следом за ним… Ну, впрочем, это уже мелочи. Но главное, могу вас только заверить, господа, что и Александр, и его рыцари еще горько пожалеют о своих деяниях. — Барон вновь сделал многозначительную паузу, изобразив на своем челе великие заботы о судьбах государства. — Меня же сейчас гораздо более тревожит то, как будет продолжаться жизнь у нас, в княжестве Белая Пуща.

— А что, — удивился воевода Селифан, никогда не блиставший дальновидностью, — у нас-то все тихо да спокойно. А ежели чего, так войско на что? И ваш тайный приказ?

Барон, похоже, ждал подобного заявления.

— Боюсь, господа, что вы недооцениваете всей сложности положения, грустно покачал головой Альберт. — Тишь да покой в нашем княжестве держались лишь благодаря железной воле князя Григория. — Оглядев притихших соратников, барон спросил: — А что дальше будет? Вы же знаете наших людишек — им только волю дай… Да и упыри-вурдалаки на местах того гляди распоясаются. Кто может быть уверен, что нас с вами они станут слушаться так же, как князя Григория?

Собрание примолкло — умом каждый понимал правоту слов барона, хотя и согласиться с ними было нелегко. Тем более что если не все, то многие были бы не прочь занять место покойного князя, но получалось, что барон уже всех обскакал.

— Для того чтобы удержать власть, мы должны быть заедино, — будто прочитав их мысли, примирительно продолжал Альберт. — Все наши разномыслия не должны выходить за стены кремля. Вы согласны?

— Согласны! Заодно держаться надо! — раздались несколько голосов. Возможно, не очень искренних, но барону пока и этого было довольно. И за выкриками никто не услышал, как Анна Сергеевна тихо, но презрительно процедила:

— Бараны…

— Для того чтобы сохранить главное, иногда приходится поступиться малым, — уже вполне уверенно продолжал Альберт. — Мне кажется, покойный князь Григорий очень уж пережимал в некоторых вопросах, где следовало бы действовать более гибко. Знаю, что многие со мною не согласятся, но я считаю, что со временем нужно будет вновь разрешить службы в православных храмах…

Последние слова барона потонули в возмущенных выкриках:

— Как же это!.. Сколько мы с этой заразой боролись!.. Может, еще и кресты на куполах поставить?!.. Не бывать тому!..

Выждав, пока эмоции улеглись, Альберт терпеливо заговорил вновь:

— А мне, вы думаете, легко такое предлагать? Я такой же упырь как все вы, вид крестов и запах ладана мне так же ненавистны. Но даже Григорий за двести лет не смог искоренить их дурацкую веру. Мне уж сколько раз доносили, что многие наши подданные тайно собираются и отправляют православные обряды, во время которых предают анафеме князя Григория. Ну а если мы разрешим богослужения, разумеется, в строго очерченных пределах… — Поняв, что его аргументы не очень-то убеждают господ упырей и вурдалаков, барон обратился за помощью к Каширскому: — Давайте послушаем, что об этом говорит наука.

Каширский встал, откашлялся и с важностью заговорил:

— Христианство как религиозная идея весьма способствует сохранению в обществе душевного здоровья и препятствует распространению антиправительственных взглядов. Если бы вы мне доверили процесс подготовки священнослужителей, то я дал бы им соответствующие установки, каковые они бы и доносили до своей паствы — установки на лояльность существующему порядку и восприятию его как некоей богоданности…

— Ну хорошо, — перебил Альберт, почувствовав, что Каширский может разглагольствовать до утра, — все это мы обговорим позже. А пока что, господин Каширский, вам через несколько дней предстоит отправиться в Мухоморье. И вам, дорогая Анна Сергеевна, тоже.

— Прекрасно, — плотоядно прошипела Глухарева. — Уж тогда я рассчитаюсь за все с этими негодяями Беовульфом и Гренделем.