Механический рай

— Это яйца у тебя будут отрезаны. А мне его подадите на тарелке. Пшли вон!

На рынке поймали белобрысого подростка. Он пытался вырваться, но один из кавказцев ловко всадил шприц ему в руку. Затем его, будто куль, потащили к машине и бросили между ящиками с огурцами. Через десять минут «газель» притормозила возле магазина «Барс». Подростка внесли в общежитие, приволокли на второй этаж. Магомет был там, но занимался другим делом. Он стоял к ним спиной, со спущенными брюками, и пыхтел. Потом повернулся. Со стола слезла Людка, одергивая платье. Она ничуть не смутилась, что их застукали. Магомет сунул ей несколько долларов.

— Завтра приходи, — сказал он. — Стой! Это тот? Людка остановилась возле лежащего на полу мальчишки.

— Это Додик, — ответила она. — А Герка я знаю где.

— Чего ж молчала? Уберите его! — брезгливо приказал Магомет, взглянув на распростертое тело.

— Ищите Галю Драгурову, — сказала Людка. — Она все время где-то рядом с ним. Или он — с ней.

— Молодец, — похвалил Магомет. — Ступай. Пройдя через магазин, он поднялся в свой кабинет и позвонил Рзоеву.

— Где ты пропадаешь? — сердито спросил Магомет.

— Был сейчас в больнице, — доложил тот. — Там остались следы этого Геры. Он к девчонке одной ходил. Но ей не слишком-то повезло. Знаешь Гнилого?

— Обожди, — прервал его Магомет. — Мне теперь нужна какая-то Галя Драгурова.

В это время дверь за его спиной раскрылась. Бармен из кафе-мороженого ввел за руку красивую девочку в красном платье и белом свитере. Он протянул ладонь, на которой лежал золотой медальон в виде стрельца.

— Узнаешь? — спросил бармен. — Их всего десять штук было, и ни один не продан.

— Как тебя зовут? — спросил Магомет, вешая трубку.

— Галя, — испуганно ответила девочка.

Колычев о чем-то долго беседовал с режиссером, оба возбужденно размахивали руками. Потом Клеточкин ушел, а Алексей направился к Карине, одиноко ходившей по застекленному вестибюлю.

— Все в порядке, — весело, даже игриво сказал он. — Ты пока поезжай домой и приготовь что-нибудь вкусненькое.

— Зачем? — удивилась она.

— Потому что я пригласил его к тебе в гости.

— Кого? — не поняла Карина.

— Колю Клеточкина. Должен же он взглянуть на свою дочь. Я ему сказал.

Пожалуй, его забавляло то, что он говорил. Но Карина восприняла эти слова совсем иначе. Она смотрела на Алексея столь ошарашенно, что тот засмеялся.

— Пустяки, чего ты волнуешься? Это самый удобный способ поговорить с ним серьезно. Сейчас он размяк и отправился выпить. И еще не вполне соображает, что случилось. Радоваться ему или огорчаться? Я бы на его месте тоже напился.

— Ты идиот, — наконец проговорила Карина. — Для чего ты все это затеял?

— Чтобы спасти фильм. И сценарий, — усмехнулся он. — И потом, ты ведь не уверена, что именно он является отцом Гали? Так чего же беспокоиться? Скажешь, в конце концов, что никто не собирается подсовывать ему взрослую дочь. Тем более чужую. Что я пошутил или действительно идиот. Можешь говорить что угодно. Главное — убрать его отсюда, пока он не наломал дров. А я приеду чуть позже и вправлю ему мозги на место.

— Ты, мой милый, достойный правнук Бергера, — сказала Карина.

— Просто я быстро соображаю и принимаю конкретные решения. Поезжай домой. Он ввалится к тебе через час-два. Думаю, к этому времени не успеет наклюкаться. Впрочем, я его сам довезу до багажного отделения.

— А что я скажу мужу? — в раздумье спросила Карина, начиная принимать этот план.

— Да нет у тебя никакого мужа! — махнул рукой Колычев. — Что-то за всю ночь ни разу не заглянул в комнату. Хорошо бы дочка оказалась на месте. Хотя можно обойтись и фотографией.

— Все-таки ты свинья! — Карина пробовала оттолкнуть его, но он все равно поцеловал в губы.

— Иди. Вино мы сами купим.

Подождав, пока она выйдет из вестибюля, Колычев отправился на поиски Клеточкина. Нашел он его в баре киностудии. Перед режиссером стояло несколько пустых бокалов, но на подходе были полные. В бар заглянул Ермилов, взял минеральную воду, покачал головой.

— Иди ты в жопу! — сказал Клеточкин. — Что, язва замучила?

— Я с Вами не хочу разговаривать, — ответил продюсер и, гордо вздернув подбородок, удалился.

— Ты чего-то совсем вразнос пошел. — Колычев присел рядом с Николаем.

— Она уехала?

— Не знаю, чего она хочет, но будет ждать. Ты через час еще будешь держаться на ногах?

— Конечно. Но машину поведешь ты.

Клеточкин бросил на стойку ключи. Алексей убрал их в карман.

— Знаешь, что я решил? Продолжать снимать этот фильм! — сказал Николай, замотав головой, как бык на привязи.

— Конечно, — согласился Алексей.

— На другой студии, — добавил режиссер. — Это наш сценарий, и Ермилов не может им пользоваться. Даже в туалете.

— В туалете сгодится любая бумага, — заметил Колычев. — Не обольщайся.

— Чтобы они продолжали съемки с другим — нужны две наши подписи. Клеточкин заметно пьянел.

— И они ни одной не получат, — подсказал Колычев. — Не бери в голову. Ты разве не рад, что у тебя появилась дочь?

Режиссер залпом выпил бокал и сердито уставился на Алексея.

— Чего ты все лезешь не в свои дела? — спросил он, наливаясь краской. Рад — не рад, что это вообще меняет? У них — семья, а у меня ее нет, хотя и женат, и у тебя — нет и не будет.

— А мне она и не нужна, — усмехнулся Алексей.

— Что же тебе нужно?

— Ты.

Режиссер опрокинул второй бокал и долго соображал.

— Фильм, — поправился Алексей. — А то еще не то подумаешь.

— Ладно, что тебе там надо подписать? — кивнул режиссер. — Новую заявку?

— Я же тебе говорил. — Колычев вытащил из кармана сложенные листки. Хочешь, прочту?

— Не надо. Наверняка снова какая-нибудь ерунда. — Клеточкин достал ручку. — Опять куклы?

— Кто же еще? — усмехнулся тот. — И второй экземпляр.

Расписавшись, режиссер грузно встал и, пошатываясь, направился в туалет. «Конечно — ерунда, о которой даже смешно говорить», — подумал Колычев, развернув один из подписанных листков бумаги. На нем крупными буквами было отпечатано: «В моей нелепой смерти прошу никого не винить».

Драгуров пошевелился, чувствуя, как затекли руки и ноги, но голова больше не гудела, сознание вернулось, резкость зрения — тоже. Снежана улыбалась, глядя на него.

— Извини, — поспешно сказала она. — Я и не думала, что на тебя это так подействует.

— Что это было? — спросил он. — Что ты играла? Зачем?

— Так… Один парень научил, в консерватории. Он бурят.

— Ты хочешь сказать — кришнаит? — поправил Владислав.

— Кто его разберет! — беспечно отозвалась Снежана, присаживаясь рядом с ним. — Скорее, буддист. Очень способный студент. Он мне говорил, что из древнегреческой теории музыки можно вывести основу некоей заматериальной формулы, или мантры. То есть, коль скоро мы знаем главную тональность — ноту какой-то сущности, будь то стихия, предмет или божество, мы способны, используя тональность, воздействовать напрямую на эту сущность. Добиваться чего-либо в порядке приказа, повеления. Интересно, да? А если это предмет неживой, вроде куклы, то можно определенными частотами разрушить его. И вообще… Музыка оказывает на мозг поистине магическое влияние. Можно было в этом убедиться, наблюдая за тобой.

— Вот уж спасибо! — сердито усмехнулся Драгу-ров. — В следующий раз будь, пожалуйста, осторожней. Все эти восточные ритмы, звуковые колебания очень опасны. Я читал об этом в «Тибетской книге мертвых». Технология послесмертного общения душ с нечеловеческими сущностями, вот что это такое. Ты даже не знаешь, что только что исполняла древнеиндийский обряд «пра-на-пратихштха». Чуть не отправила меня на тот свет…

Снежана негромко вскрикнула, сложив руки в ладони. Ее зеленые глаза возбужденно заблестели: то ли от огорчения, то ли от непонятного веселья. Склонив голову, она опустилась на колени и поцеловала Владиславу руку.

— Прости, повелитель! — сказала девушка, прыснув от смеха.