Это вам не хухры-мухры

Полюбовался я на нее, вздохнул. Тут и ежу ясно, придется шапку дальше до ума доводить.

В это время мама вошла, посмотрела, похвалила.

– Я – говорит, – была уверена, что ты ее совсем изуродовал, а, оказывается, ошиблась – не совсем.

Меня так ее одобрение окрылило, что я не стал работу в долгий ящик откладывать, тут же за шапку принялся.

Сперва, думал, вывернуть ее свежим мехом наружу. И так и сяк пробовал, не получается. Козырек мешает! Я его оттопырил, рукой прикрыл, вроде без него даже лучше. Ну, недолго я сомневался, взял ножницы да его и отрезал.

Стал примерять, а она как-то странно выглядит, и уши стали явно лишними, красоте мешают. Ну, раз так, никуда не денешься, надо и их отрезать, если повезет то получится вместо ушанки отличная тиролька, я о такой давно мечтал.

В общем, отрезал я ей и уши, снова примерил и сразу понял, что сзади придется тоже подрезать, чтобы красиво получилось.

Подрезал, но как-то криво, подровнял еще немного. Опять не понравилось. Теперь мех стал выпирать во все стороны, и шапка сделалась, какая то уж чересчур лохматая. Делать нечего, стал я ее стричь заново.

Стриг я ее, стриг, глянул, а она еще хуже сделалась, просто ужас, какой то.

Ладно, прикидываю, сделаю из нее замшевую. Принес опасную бритву и начал брить ее наголо. Весь вспотел, умучался, умывальник шерстью забил, но своего добился, стала она у меня похожа на ермолку, вроде как замшевую, но противно белого цвета с перхотью.

Понял я, что ее красить придется. Надел, посмотрел и решил, что надо ее поскорей папе подарить – пусть носит.

Печники

Дело было в конце лета. Погода испортилась, и в деревне стояла осенняя стужа.

Теплых вещей, как назло, у нас не было, и мы с Мишкой, сидя на остывшей печке, кутались в затертый плед.

– Не пойму, почему твоя тетка не топит? – ударил ногой по печке мой друг и, соскочив на пол, энергично принялся хлопать себя по плечам и подпрыгивать.

– Ну и холодрыга!

– Поганое лето, – согласился я, наблюдая в окно за бегущими по серому небу тучами. На душе было грустно и пасмурно. Каникулы кончались, а теплые солнечные дни казались такими далекими.

Мишка тем временем заглянул в кастрюлю и голодно облизнулся. Время было обеденное.

– Может, поедим? – нерешительно предложил я, зная, что тетка не одобрит моей самостоятельности.

– Щец кислых, да картошечки! – радостно подхватил Мишка и принялся за растопку.

Наколов щепок, мы развели в печке небольшой костер из бумаги, но тот, подымив чадно, затух.

– Наверное, заслонка закрыта, – решил Мишка и вновь забрался на печь.

Пока он там шуршал и разбирался, я принес к очагу новую порцию газет и, в меру своего умения, обложил скомканные листы палочками.

– Ну что? – нетерпеливо спросил я друга.

– Да вроде все нормально, – показалась из за трубы взлохмаченная голова Мишки.

– Ладно, попробуем еще! – предложил я, поднося к бумаге горящую спичку. И вновь весь дым повалил в комнату.

– Похоже, тяги нет, – предположил Мишка откашливаясь и с интересом заглянул внутрь очага.

– Может, труба засорилась? – поковырял он в глубине кочергой.

– Не знаю, – пожал я плечами, – вроде вчера все нормально горело, и дыма не было.

– Ну, вчера – это было вчера, – с видом знатока заявил Мишка, – а сегодня точно труба засорилась, потому и тяги нет. И, глядя на холодные щи, облизнулся.

– Может, прочистим?

– А ты знаешь как? – усомнился я в его способностях.

– Спрашиваешь, – обиделся Мишка. – Да я раз пять наблюдал, как это делается. Нет ничего проще.

– А тетка? – выставил я последний аргумент.

– Что тетка? – удивился мой друг. – Тетка наоборот обрадуется. Так ей самой придется все делать, а мы бац, бац – и в точку. Глядишь, и на варенье расщедрится!

Такая перспектива мне показалась заманчивой, и вскоре, одетые в свитера, мы вышли на улицу. Мишка тащил в руке небольшой мешок с песком, а я – длинную узловатую веревку.

Порывы ветра прижимали к земле кусты, по двору, позвякивая, раскатывала пустая консервная банка, но мы, не обращая внимание ни на нее, ни на пронизывающий холод, искали стремянку. Найти ее оказалось непросто.

– Ничего-то ты не знаешь! – злился Мишка, второй раз натыкаясь на грабли. – Может, она вовсе и не в сарае, а на заднем дворе?

Так оно и оказалось. Несомненно, это был шедевр, удачный экземпляр чьей-то пьяной фантазии, но, несмотря на свою кособокость и корявость, а также непомерную тяжесть, она обладала необходимой высотой и четырьмя ступеньками, прибитыми вкривь и вкось, на огромном расстоянии друг от друга, к неотесанным стволам дуба.

– Это тетин знакомый, будь он неладен. Постарался! – отдуваясь, предположил я.

Но все это были пустяки. И вскоре мы дружно принялись за осуществление своего плана.

Забравшись на крышу и привязав мешок с песком к веревке, Мишка с важным видом протолкнул его в отверстие кирпичной трубы.

– Сейчас мы ее мигом прочистим, – самоуверенно взглянул он на меня и стал при помощи веревки водить мешком по внутренним стенкам дымохода.

– А ты боялся! – через некоторое время засмеялся он, выуживая его на поверхность.

Я молча наблюдал за его действиями.

– Это самый простой способ прочищать трубы, – принялся учить меня Мишка, – я подглядел его на днях у соседей.

– Может, хватит? – попросил я его, испытывая дурные предчувствия.

– Еще разочек прочистим – и хватит, – милостиво согласился Мишка и со всей силы ухнул мешок в трубу.

– Видишь, какая она грязная, – сказал он, услышав изнутри треск, и потянул веревку обратно.

Но не тут-то было! Веревка натянулась, как струна, но мешок (внутри) не сдвинулся с места.

– Ну? – спросил я Мишку. Но тот тупо уставился на веревку и, что-то неразборчиво бормоча, поколачивал по трубе ладонью.

– Похоже, застряло, – наконец вымолвил он.

– Чего застряло? – глупо спросил я его.

– Мешок! Будь он неладен, – пояснил Мишка и, озлившись, с остервенением несколько раз сильно дернул за веревку.

Зря он это сделал. Ибо веревка, не выдержав, оборвалась, а Мишка с размаху шлепнулся на неровную крышу. Вид у него при этом был столь растерянный, что я, не выдержав, рассмеялся.

Итак, я потешался, а Мишка тем временем, поднявшись, заглянул в трубу и, укоризненно посмотрев на меня, заметил, что ничего смешного в данный момент не видит, а мне не помешало бы вспомнить про тетку.

Этот намек поубавил мне веселья, и я с кислым видом подошел к другу.

С минуту тот напряженно думал, а потом попросил меня принести лом.

Где стоит лом, я, слава богу, знал, а потому вскоре, сгибаясь под его тяжестью, я с трудом вскарабкался по лестнице на крышу.

Оглядев лом, Мишка недовольно нахмурился, заявив, что его толком не за что привязать. Как будто бывают ломы с этой функцией!

– Ну да ладно, – сказал он, – попробуем.

Кое-как привязав к лому веревку, мы, перекрестившись, попросту кинули его в трубу, в надежде, что он либо пробьет насквозь мешок с песком, и тот из него высыплется, либо протолкнет его в печь целиком.

Эту процедуру мы повторили пять раз, но добились только одного: на шестой раз лом сорвался с веревки и остался в трубе. Но это нас уже не могло остановить. Недолго думая, мы решили, что, увеличив тяжесть мешка, заставим его проскочить внутрь.

Под рукой у нас оказалось с десяток разбитых кирпичей, и мы добросовестно покидали их вдогонку лому. Вес мешка при этом, несомненно, увеличился, но он, гад, и не думал двигаться.

Озадаченные стояли мы над трубой, не зная, что делать. Образ тетки так и витал над нами.

На этот раз очередная гениальная мысль зародилась в моей голове. Обмозговав ее хорошенько, я подивился, до чего она замечательна.

– Мы оба с тобой дураки, – заявил я Мишке, – вместо того, чтобы тут лазить и мучиться, надо всего лишь развести под мешком огонь, ткань прогорит, песок высыплется и все будет окей.