Задохнись моим прахом

Да, это звучит очень глупо. Но в тот момент мои мозги расплавились. То ли от невыносимой жары в тот день, то ли от прелестных видов вокруг.

Справа раздался выстрел. Не такой оглушительный, но очень явный. Потом второй. Мы забежали обратно в аптеку. А точнее меня, оглушенную выстрелом и в снова в ступоре, туда затащила Пруденс. Ружье у нас было одно на двоих, я им не умела пользоваться. Из магазинов тут же повыбегали наши ребята. Одного из них успели ранить, я слышала крик. Пруденс оставила меня одну, хоть и не стала убегать далеко вперед. Я сползла вниз по стене и молилась, чтобы она оказалась цела. Чтобы не попала под пули. И чтобы, если ее все-таки ранят, то не смертельно.

В ушах стоял гул – было страшно и очень громко. Я закрыла их руками и глаза тоже. Мне было страшно заглянуть за угол и увидеть, что там твориться. И если бы кто-то, перестреляв всех моих новых друзей, зашел в аптеку, я хотела, чтобы меня тогда уж пристрелили без боли.

И я уж точно не хотела бы смотреть на это.

Да и на того, кто это сделает.

Я боялась не столько ощутить боль перед смертью, сколько испугаться и от этого умереть.

Стреляли они друг в друга недолго. Наши быстро взяли верх. В основном из-за того, что нападавших было всего трое. Против нас, семерых. Я наконец-то вышла из аптеки. Даже не чувствовала боль в ноге, было не до этого. Пруденс обкрадывала одного из нападавших. Она стащила у него пушку покруче, а мне всучила ружье.

Раненого парня еле подняли. Он жутко стонал и его рана на бедре была намного крупнее моей. Куски мяса валялись рядом и он, в панике, пытался их поднять и запихнуть обратно внутрь. От его криков все внутри съежилось.

Если у меня от перелома была такая боль, что же чувствовал он в ту минуту?

С собой у нас не было бинтов. Никто не рассчитывал на столкновение. Какая-то девочка сняла с себя кофту и обвязала ею ногу раненого. После чего какой-то парень попытался его поднять. И бедный раненый снова издал крик. Так, что зазвенело в ушах. Я в те минуты просто стояла рядом и наблюдала за ужасной картиной.

Спасибо, что никто не додумался вовлечь меня в этот процесс.

Обратно мы шли медленнее. Значительно медленнее. Парни сменяли друг друга, чтобы дотащить раненого. Им даже помогали девочки. И уже никто не соизволил предложить помощь мне. Даже стало обидно. Ведь боль в ноге никуда не ушла. И еще припомнит этот маршрут мне ночью, когда сильнее разболеется.

Смотря на то, как парни друг другу передают раненного, как пару часов назад передавали меня, я заметила, что у одного из них отсутствовала рука. Рукав рубашки просто болтался рядом с ним, пока он не снял ее и не отдал какой-то девочке.

И этот парень помогал мне пройти пару метров. Одной рукой поддерживал меня за бок, а на другую – повесил рюкзак с ружьем. И все еще как-то сдерживал равновесие.

Как это я сразу не поняла? Подумала, что он пьяный. Вот дура.

Проходя вновь мимо яблони, кто-то предложил дособирать оставшиеся фрукты. Все равно мы тогда много консервов не нашли. Хоть чем-то сможем пропитаться. И тут я поняла, что мой рюкзак, в который я целый час закидывала яблоки и рябину, пропал. Я оглянулась вокруг, вдруг кто-то подобрал его и ждал, когда я вспомню о своей пропаже.

Но его нигде не было. И меня охватила паника.

Он остался лежать у аптеки. Рядом со скамейкой. Видимо я его тогда скинула, присев, а потом забыла подобрать, когда в нас начали стрелять. Целый мешок продовольствия остался в наглухо забытом месте, где лишь встречаются две стороны на перестрелку.

Мой шок заметил один из парней. Он сразу понял в чем дело. И я тоже увидела его взгляд полный разочарования.

– Я заберу его, – пообещала я, – заберу, когда в следующий раз пойдем на вылазку.

– Заберешь? – переспросил он, – ты? С твоей то ногой? Ставлю десятку, если бы не раненный пацан, то обратно мы тащили бы тебя. И шли бы намного медленнее чем сейчас.

Его голос не дрожал. Был спокойным и даже хладнокровным. Как я сейчас это оцениваю. Но тогда, лично для меня, очень жестоким. Как будто бы объяснял мне простые вещи. Хотелось возразить ему – сказать, чтобы был помягче.

Я же ведь тоже ранена. И, все-таки, девочка.

К тому же тогда еще несовершеннолетняя.

Но не смогла. Испугалась. Не хватало еще, чтобы он меня сейчас бросил и ударил Пруденс, которая бы встала на мою защиту.

– А что насчет твоего рюкзака, забудь, – договорил он, – Эту улицу чаще нас прочесывают только «Саузен Пауэр». Уверен, они о нем позаботятся.

И спокойно ушел вперед, прихватив с собой пару яблок в руки. Больше ему некуда было их сложить.

Остаток пути я провела в молчании. Даже сторонилась Пруденс, которая все также шла рядом. Не могла взглянуть на нее. Лицо, как и уши, горело от стыда. Надеюсь тогда она подумала, что все это от жары, чем от правды.

Которая поразила меня в самое сердце, не забыв ударить по затылку.

Знаешь, я никогда еще в жизни не чувствовала себя такой беспомощной, жалкой и слабой. От которой больше вреда, чем пользы. Которую легче бросить по пути, чем тащить до школы и снова лечить. Все они помогали мне на протяжении последних трех месяцев, а я не могла сделать элементарного – просто принести немного ягод и яблок. Это получалось у всех, даже у беременных. У тех, кто по утрам стирал вещи, а по ночам чистил оружие. Или кто 24/7 обходил окрестности в поисках чего-то полезного. Превозмогая всю ту же боль, что чувствовала и я. А может даже и побольше.

Дойдя наконец-то до школы, я тут же направилась к Роуз. Даже не потрудившись отдохнуть. Она спросила где мой рюкзак, но я тут же прервала ее расспросы и попросила начисто меня побрить. К тому моменту, мои волосы доставали до лопаток. Я надеялась, что этого мне хватит хотя бы на пачку парацетамола.

Глава 10. Под аккорды Билли Джо Армстронга.

Оказалось, это было совсем не больно. Роуз старалась брить меня аккуратно. Она не нанесла мне ни одной раны. Целого зеркала у нас в школе не было, но по осколкам я все-таки сумела рассмотреть новый облик.

Все было не так уж страшно, как я полагала. Но мое лицо изменилось кардинально. Стало более суровым, угрюмым. Я напоминала больного человека, меня выдавали лишь оставшиеся темные брови.

Я не знала насколько они быстро отрастут. И даже не потому, что хотела снова потрогать свою густую шевелюру. За свои почти что 60 см я получила не только, как казалось, безграничный пакет лекарств, состоящий из обезболивающих, противопростудных и успокоительных, но еще и шарф, шапку и теплые носки. Среди всех остальных я чувствовала себя богачом. И когда пришедший с вылазки парень отдал мне все эти дары, я словила кучу завистливых взглядов со всех сторон. В основном на меня смотрели дамы, которые либо еще не решились расстаться с волосами, либо ждали, когда они отрастут вновь.

Это был самый счастливый день за все эти ужасные месяцы. Мое измученное тело просило всыпать в него все, что имелось, но я бережно распределила все таблетки. Часть из них отдала Роуз и Пруденс, ведь ранее именно они снабжали меня ими. Еще часть Риверу, понятно почему. Остальное спрятала у себя. Что-то в кровати, которая уже обзавелась еще одним дырявым, но еще упругим матрасом, что-то оставила у себя.

Богаче меня в тот день никого не было. И это было прекрасное чувство. Наверное круче того, когда ты уезжаешь от родителей и начинаешь жить собственной жизнью. Идешь на работу и получаешь первую зарплату, которую тратишь в баре или на покупки мебели.

Теперь я была, как никогда, готова к самостоятельной жизни.

– У них с этим дефицит, – ответил доктор Ривер, когда я спросила о ценности волос, – эти бомбы с химикатами уже не в первый раз взрываются в Подесте. Несколько лет назад они сильно загрязнили атмосферу на границе. Многие жители пострадали. Ребята, которые ходят за продуктами, добираются до ближайшего КПП и обменивают их на что-то важное. На лекарства и еду чаще всего.