Хохот степей

Я немного помолчала, пытаясь понять странную логику. Это совсем не походило на то, чему учили в горах. Дома женщина — это просто женщина. Она рожает детей и готовит. Хорошо, если с мужем повезло, как моей матери, и он не бьет да способен поддержать в семье хоть какой-то достаток. Но бывает ведь и иначе. Да и чаще всего так и есть. Сколько себя помню, соседка наша, Милаша, то с опухшей щекой, то с подбитым глазом ходила. И не одна она такая в деревне была, чтобы роптать.

А с этими странными традициями? Что наши мужики стали бы делать, укради у них кто жену? Да и кому она нужна? Когда женщин в деревне не хватает — в любую соседнюю можно наведаться, в каждой второй семье найдется девка на выданье. Никто чужую бабу брать к себе не станет. И уж точно, не будет ради нее войну затевать с соседями.

— И что, ты бы тоже за своей женой отправился, если бы ее украли?

— Мою не украдут. В том улусе, где мать с сестрой живут, всегда остается довольно нойонов и илбэчинов, чтобы защитить женщин. — Спокойно и уверенно ответил степняк. — Совсем немного времени пройдет, хан под себя все соседние земли подомнет. Не останется у Чоно врагов.

— Вроде умный ты, а так глупо говоришь. Бывает разве, чтобы у мужчины врагов не было? — Я фыркнула, плотнее подтягивая свою накидку. — Что вы тогда делать будете? От скуки умирать?

Степняк только хмыкнул, подстегивая лошадь.

Впереди показалось небольшое озеро, чернеющее под вечерним небом. Хорошо. Скоро привал. Жаль, искупаться не получится. Раздраженно почесав плечо, за которое меня умудрились-таки покусать мошки, пока я ждала мужчин, с тоской посмотрела на воду. Ни трава подняться ни успела, ни кусты не выросли. А купаться при всех я пока все же не решилась бы. Мало ли, что на самом деле у них в головах.

Глава 8

Сонно моргая, плохо видя в темноте, я едва не ухнула на траву, не найдя равновесия в ногах.

— Ух, — тихо простонала, пытаясь выпрямиться из полусогнутого положения. Спина, казалось, была готова треснуть на половину, стоит чуть резче дернуться.

Пока я кряхтела и стонала пытаясь справиться с собственным телом, степняки успели развести костер и, обшарив седельные сумки новых, добытых пару часов назад лошадей, организовать ужин. Пока двое занимались табуном, растягивая подпруги и стреноживая лошадей, двое других, переговариваясь на незнакомом мне языке, собирали сухие ветки у берега озера.

— Скоро туман станет, сможешь в озере искупаться, — я вздрогнула, не услышав, как колдун подошел со спины.

— Напугал! — тихо воскликнула я, пытаясь отдышаться.

— Странная ты. В степь сама бежать не испугалась, а здесь, где тебя никто не обидит, дрожишь, — склонив голову на бок, прокомментировал степняк.

— Кто тебе сказал, что не испугалась? У меня ноги дрожали, пока я из лагеря бежала. А потом и вовсе через шаг подгибались, стоило до леса добраться. А ты… я же тебя все равно не знаю. Хоть и кажешься ты мне человеком честным и справедливым, кто скажет, как на самом деле оно есть.

— И то верно, — фыркнул рыжий, проходя мимо с седлом в руках. Как я поняла, степняки используют их вместо подушек. — Хорошо рассуждаешь, девушка. Правильно. Не смотря на то, что горянка.

— Я хоть и горянка, но в жизни что-то видела. Даже книги читала. Не много, настоятель монастыря, где я три года провела, ю не сильно это любил, но все же.

— Грамоте обучена значит? — рыжий укладывал седло рядом с костром, с интересом сверкая черными глазами.

— Да. И не только ей. Вот, пытаюсь твоего брата убедить, что могу при доме служанкой быть.

— При юрте, — тихо поправил колдун, чуть щуря глаза, и не встревая в наше общение с рыжим.

— Ну да хоть при шалаше, если обижать не будешь, — пожала я плечами.

Этот вечер был совсем другим. Казалось, чем ближе мы к улусу, тем дружелюбнее и разговорчивей становились эти суровые мужчины.

— И что же, — подтверждая мое мнение, спросил рыжий, отрезая кусок вяленого мяса, что нашлось в сумках, — брат не согласен?

— Да он пока молчит об этом, — печально и тяжело выдохнула я стреляя глазами в темноту, где слабо различимо виднелась фигура колдуна.

Мужчины зафыркали, как дикие коты, рассаживаясь у огня. Я так и не поняла, чем позабавила степняков, но пока не бьют — разве это важно?

— Садись к огню, ночи еще не теплые, — вернувшись к кругу света, проговорил колдун, бросая на притоптанную траву еще одну шкуру и бурдюк сверху. Заняв место рядом с побратимами, колдун отобрал у рыжего кусок мяса, накромсав тот на длинные, тонкие полоски. — Ешь давай. Такая тонкая и слабая, ты меня не сможешь убедить, что хорошая помощница при юрте.

Я, стараясь сдержать недовольное ворчание, все же уселась рядом, принимая мясо из рук степняка. Страх отступил совсем, осталась какая-то уверенность, что дальше все будет хорошо. По кругу пустили головку козьего сыра, кислого и соленого, но невероятно вкусного после долгой дороги, а затем и мешок, в котором плескался кумыс.

Покачав головой, от последнего я отказалась, вспомнив, как быстро охмелела от пары глотков совсем недавно.

— На полный желудок не захмелеешь, — словно прочтя мои мысли, возразил колдун, предлагая мне мешок еще раз.

Послушно приняв бурдюк, я неторопливо хлебнула. Этот кумыс был не такой крепкий, и немного слаще, оставаясь послевкусием на языке. Смакую непривычный, но пришедшийся по дуще напиток, я задумалась. Впервые за много лет, сидя у огня в степи, среди огромных, одетых в меха и шкуры, вооруженных мужчин, я чувствую себя спокойно и уверенно.

— Как звать тебя, лисица? — спросил хмурый степняк, что казался самым тощим из их братии.

— Да кто как хочет, тот так и зовет, — безразлично пожала я плечом, наблюдая за тем, как вернувшийся к костру возвращается рыжий, неся нанизанную на ветку заячью тушку. Когда он успел разделать добычу? — В караване обзывали Беяз Фаре, бледной мышью. Купец решил, что это мне подходит. Это я сейчас немного загорела, а так и правда бледной была, как в караван попала.

Степняки переглянулись, и все, как один, нагнулись ближе рассматривая меня в свете костра.

— Она загорела, — фыркнул рыжи, медленно поворачивая заячью тушку. От мяса уже шел умопомрачительный запах, заставляя сглатывать слюну. Все же, соленые куски, что колдун нарезал до того, мне не очень шли, застревая в горле. — Я таких загорелых за всю жизнь в степи не встречал.

— Но это правда, — несколько удивленно покачала я головой, не ожидая такой реакции.

— Не важно, — махнул рукой рыжий, — дальше рассказывай. Нас давно не веселили хорошей историей.

— Так кто тебе сказал, что история хороша? Она простая и не очень интересная, как и всякая женская судьба.

— Твоя история еще не закончилась, а ты о ней уже тоскуешь, — покачал головой хмурый. — Как тебя дома звали?

— Дома? Давно это было. При рождении, кажется, Светлой нарекли. Только мать больше все «бедняжкой» кликала. Сетовала, что дочь родилась.

— Почему так?

— Девка в доме — лишний рот, — в этот момент рыжий протянул мне вертел с зайцем, словно подтверждая сказанные слова. Удивленно вытаращив глаза, я смотрела на мужчин. — Все мне?

— Сколько съешь, — пожал плечами рыжий. — Только дальше рассказывай.

— Мать все грустила, — прожевав первый кусок горячего, сочного мяса, продолжила я. — Дочь вырастить дорого, а толку мало. Чтобы замуж хорошо выдать — приданное нужно, а у меня его нет. Не было. Да и потом, до замужества не всякая доживает. Вот как я.

— И что с тобой случилось? Умерла? — участливо спросил рыжий, заставив остальных тихо засмеяться.

— Нет, что ты. Меня в храм и отдали. Брат заболел. Младший. А он опора и надежда родителе на старость. Денег в тот год совсем не было, корова и та, одна осталась. Вот меня и отдали, чтобы вычтец брата спас.

— Спас хоть?

— Конечно. За такую цену попробовал бы не спасти, люди из деревни бы потом ему на две недели перестали подаяния носить, — уверенно кивнула я.