Страница 8 из 26
Будучи студентом-медиком, доктор Конан Дойль научился наблюдать, а врачебная практика в качестве терапевта и специалиста дала ему – человеку, наделенному зрением, памятью и воображением, – возможность отточить это умение. Глаза, способные видеть, уши, способные слышать, память, способная удерживать и воспроизводить впечатления органов чувств, воображение, способное сплетать версии и соединять порванные цепочки, распутывать запутанные клубки, – таковы орудия диагноста, которыми он владеет сполна. А поскольку наш доктор к тому же прирожденный рассказчик, ему остается только выбирать, станет ли он писать детективные рассказы или прибережет свои силы для большого исторического романа, такого как «Белый отряд». Сайм, один из самых крупных специалистов, когда-либо обучавших хирургической диагностике, любил приводить сравнение, которое, будучи традицией его школы, наложило отпечаток на метод доктора Конан Дойля: «Старайтесь изучить облик болезни или повреждения так же точно, как помните облик, походку, жесты ближайшего друга». Друга вы различите сразу даже в толпе; пусть вокруг много одинаково одетых людей, у всех похожие глаза, носы, волосы, руки и ноги; пусть все их отличия состоят в мелочах, и все же, зная эти мелочи, вы с легкостью установите диагноз или узнаете близкого человека. Так же обстоят дела и с болезнями души, тела или морали. Расовые признаки, наследственные черточки, акцент, работа или ее отсутствие, образование, среда – все эти незначительные обыденные воздействия постепенно формируют индивида, оставляют на нем подобие отпечатков пальцев или следов резца, которые способен распознать эксперт. Общие признаки, даже на беглый взгляд свидетельствующие о сердечных заболеваниях, чахотке, хроническом алкоголизме или длительной кровопотере, способен распознать и самый зеленый новичок в медицине, однако лишь мастер своего искусства оценит сотни примет, которые говорят о многом, но только тому, кто умеет их услышать. Недавно вышла объемистая и очень толковая книга об одном-единственном симптоме – пульсе; любому, кроме опытного врача, это сочинение покажется таким же нелепым, как бессмертный трактат Шерлока Холмса о ста четырнадцати разновидностях табачного пепла. Самое большое достижение последних лет в области медицинской профилактики и диагностики – это бактериологические исследования, позволяющие различать микроорганизмы, которые распространяют холеру и лихорадку, туберкулез и сибирскую язву. Важность этих бесконечно малых организмов трудно переоценить. Достаточно отравить колодец в Мекке бациллами холеры, и святая вода, которую увозят в бутылках пилигримы, инфицирует целый континент, и все морские порты христианского мира ужаснутся лохмотьям жертв моровой язвы.
Привыкнув замечать и оценивать мелкие детали, доктор Дойль понял: чтобы заинтересовать неглупого читателя, нужно сделать его доверенным лицом, раскрыть свои методы работы. Он создал сообразительного, проницательного героя, наполовину врача, наполовину музыканта, располагающего свободным временем и цепкой памятью, а кроме того, наделенного едва ли не главным даром – умением освобождать свой мозг от бремени ненужных подробностей. Холмс говорит Ватсону: «В чердачке своего мозга следует хранить всю мебель, которая может тебе пригодиться, а остальную выставить в чулан своей библиотеки, откуда ее можно достать в случае надобности». Притом его живейшим образом интересуют незначительные следы, отпечатки, отметины, оставленные средой, трудом, ремеслом, поездками, – все, что может послужить пищей его ненасытной любознательности, едва ли не бесчеловечной, поскольку она не направлена на человеческую личность. Автор присваивает герою роль сыщика-любителя, свободного по этой причине от ответственности; к нему обращаются по множеству разнообразных поводов, и мы узнаем, каким образом он справляется с задачей. По воле автора герой объясняет добропорядочному Ватсону банальные, или мнимо банальные, звенья в цепи доказательств. После этого они становятся столь незамысловаты и очевидны, что простодушный читатель тут же говорит себе: я тоже так могу; жизнь – не такая уж скучная штука; я буду бдителен и до многого докопаюсь. Золотые часы с поцарапанным отверстием для ключа и отметками ростовщиков поведали ему все о брате Ватсона. Пыльный старый котелок сообщил, что его владелец уже не первый год попивает и вчера постригся. Крохотный шип и зловещий отпечаток ноги, оставленный не ребенком и не обезьяной, помог Холмсу опознать и поймать туземца с Андаманских островов. Но, несмотря на все это, вы говорите: тут нет ничего чудесного, мы тоже так можем.
Квалифицированные врачи и хирурги каждый день, принимая самых скромных пациентов, проделывают схожие рассуждения, в меру своих сил, кто быстрее, кто медленней; опытные – почти автоматически, новички – с трудом, часто наугад, но каждому требуются те же простейшие средства: органы чувств, чтобы воспринимать факты, а также образование и ум, чтобы использовать полученные сведения. Одной только остроты зрения и слуха недостаточно. Следопыт-индеец расскажет вам, что следы на листве оставлены не краснокожим, а бледнолицым, потому что судит по форме отпечатка, но только эксперт, разбирающийся в коже для обуви, способен определить, где эта обувь сшита. Зоркий сыщик замечает отпечаток грязного или испачканного кровью пальца на бархате или зеркале, но необходимы познания такого специалиста, как Гальтон, чтобы проявить и закрепить выступы и бороздки на пятне и затем по их рельефу установить подозреваемого вора или убийцу. Шерлок Холмс обладает необходимой остротой чувств, а также специальной подготовкой и знаниями, позволяющими извлечь пользу из наблюдений; и он может позволить себе ознакомить нас с секретами своего метода. Но созданием героя доктор Дойль не ограничился; в своих замечательных произведениях он проявил себя прирожденным рассказчиком. Ему хватает выдумки, чтобы создать отличную интригу и усложнить ее интересными поворотами; его язык – подлинный, мощный, свободный от вычурности англосаксонский; к тому же он не грешит многословием. Он понимает, сколь приятна краткость и как скучны затяжки, и потому создал истории, которые успеваешь прочитать между обедом и кофе, не рискуя забыть начало, прежде чем доберешься до конца. Обычные детективы, от Габорио и Буагобея до новейших сенсационных романов, заставляют читателя совершать ненужные и утомительные усилия, чтобы удержать в памяти все обстоятельства преступления и возникающие на каждом шагу ложные следы. У доктора Дойля вы не забудете ни одного происшествия и не упустите ни одной важной детали.
Часть I
(Из воспоминаний доктора медицины Джона Х. Ватсона, бывшего хирурга Военно-медицинского управления)
Глава I
Мистер Шерлок Холмс
Получив в 1878 году в Лондонском университете диплом доктора медицины, я прошел затем в госпитале Нетли подготовку к службе армейским хирургом. По завершении курса меня, в звании помощника хирурга, записали в Пятый нортамберлендский стрелковый полк. В ту пору полк находился в Индии, и, прежде чем я успел туда добраться, началась Вторая афганская война. Высадившись в Бомбее, я узнал, что мой корпус преодолел горную местность и значительно углубился во вражескую территорию. Однако я, вместе со многими другими офицерами, оказавшимися в таком же положении, сумел благополучно добраться до Кандагара, где нагнал свой полк и приступил к новым обязанностям.
Афганская кампания принесла многим ее участникам славу и чины, на мою же долю выпали одни злосчастья. Из моей бригады меня перевели к беркширцам, с ними я участвовал в роковом сражении при Майванде. Там меня ранило в плечо пулей из джезайла, которая раздробила кость и задела подключичную артерию. Я попал бы в руки кровожадных гази, если бы не преданность и мужество моего ординарца Марри: он погрузил меня на вьючную лошадь и благополучно доставил в расположение нашей пехоты.
Страдающего от раны и изнуренного долгими невзгодами, меня, вместе со многими другими бедолагами, перевезли в главный госпиталь в Пешаваре. Там я окреп, мог уже ходить по палате и даже нежиться на веранде, но вскоре подхватил брюшной тиф – истинное проклятье наших индийских владений. Несколько месяцев моя жизнь висела на волоске, а когда я наконец пришел в себя и начал поправляться, медицинский консилиум, ввиду слабости и истощенности пациента, определил, что его надлежит немедля отослать обратно в Англию. Так я взошел на борт войскового транспорта «Оронтес» и месяцем позднее высадился на причале Портсмута. Здоровье мое оказалось безвозвратно расстроено, однако благодаря отеческой заботе властей мне было дано девять месяцев, чтобы его поправить.