Страница 2 из 158
Я совсем расстроился. И зря. Потому что тут случилась станция и сели два таджика, старый и молодой. Они потолковали с проводником, и в нашем купе появился чайник.
— Иди к нам чай пить, — говорит старый.
Я с удовольствием присоединяюсь. На столике появляются лепешки, яблоки. Все прекрасно. Это дядя и племянник. Дядя — учитель. Племянник едет поступать в институт.
Мы пьем чай. Дядя и племянник возбужденно обсуждают что-то.
Говорят они примерно вот что:
— Шавран савон ФИЗИКА — ХИМИЯ. Сопунанда вшор буд ПРИЕМНАЯ КОМИССИЯ.
— Зиргидандор?
— Чоршанбе сормадони КОНКУРС.
— Фикра нолабур СТИПЕНДИЯ?
— Табассум.
— Бигзада васваса аз ДИРЕКТОР ИНСТИТУТА?
— Табассум.
— Почему чай не пьешь? — говорит мне дядя.
— Я уже напился.
— Чай не пьешь — откуда силы берешь? — удивляется он. — Пей еще.
Я наливаю пятый стакан, а дядя с племянником так, наверно, по десятому. Дядя берет газету.
— Порсоштани ГАЗЕТА? — разворачивает он ее. — Дар СТАДИОН «СПАРТАК» галабаш ФУТБОЛ сарсухан КО МАНДА КЛАССА «Б»…
Я уже не могу видеть чай. А они все пьют. Третий чайник.
— Откуда силы возьмешь… — сокрушается обо мне дядя.
Но вот и они напились. Укладываются. Гасим свет. А рано утром меня расталкивает проводник:
— Приехали.
С толпой прибывших выхожу на привокзальную площадь.
В третий раз начинается Азия.
Стою в нерешительности. Таких городов я еще не видел. Все незнакомо. Низенькие, обмазанные глиной домики розовеют от рассветного солнца. Налево сад и чайхана. Направо — автобусная остановка. Прямо под вывеской «Такси» к столбику привязан осел. По площади снуют люди. Всех мыслимых национальностей. Во всевозможных костюмах. Разные языки. Пестро, шумно.
Я стою в раздумье, как и куда тронуться.
За мной что-то лязгает. Я вздрагиваю и оборачиваюсь: тетка в шинели запирает на цепь ворота, через которые я вышел на площадь.
Я вошел, и ворота за мной закрылись.
— Где тут отдел кадров?
— Прямо и налево.
Прямо и налево. Темный коридор. В коридор распахнута дверь. Из нее на пол ложится полоса света. Прикрыв дверь, читаю: «Отдел кадров». То, что нужно. Снова открываю дверь, вхожу. Шкафчики. Железный сундучок на полу. За столом белокурый гигант с мужественным лицом. Сосредоточенно что-то выстригает ножницами. Подхожу вплотную, смотрю. Из красного листа выстригается огромная буква Щ. Это становится ясно через некоторое время. Гигант сосредоточен. Наконец с могучим вздохом он завершает последний хвостик. Отставив руку, смотрит, щуря глаз.
— Так… — говорит он. — Ну, что?
— По-моему, хорошо, — говорю я.
Гигант вздрагивает, недоуменно смотрит на меня, краснеет.
— Вы что, читать не умеете? — рычит он.
— Умею, ща, — говорю я.
— Ну, так выйдите и прочтите, что написано на двери, — говорит он уже спокойнее и доброжелательней.
Выхожу, читаю. Возвращаюсь.
— Ну и что? — улыбается гигант.
— Написано «Отдел кадров».
— А ниже? Ниже! — Он улыбается еще шире. Выхожу, читаю. Возвращаюсь.
— «Посторонним вход воспрещен», — говорю я.
— Вот видите, — смеется он, — подойдите к тому окошку.
Действительно, в стене маленькое окошко с решеткой. Захожу со стороны окошка.
— Вот, — говорю.
— Ну, что? — гогочет гигант.
— Мне бы начальника отдела кадров…
— Это я. Так что?
— Вот, приехал…
— Налево и прямо. Подпишите заявление у начальника.
— А почему вы за решеткой?
— Чудак, — смеется он, — документы… Налево и прямо. Стучусь. Вхожу.
За столом толстый седой человек. Я решительно подхожу вплотную к его столу. Толстый подымает на меня глаза. Я долго объясняю, кто я и что я, зачем и почему. Я решился объясниться столь обстоятельно, чтобы меня больше не разыгрывали. Он слушает меня внимательно, разглядывает меня своими голубыми глазами. Он мне нравится. И вот я все рассказал.
— Так… — говорит он. — Так это вам к начальнику. — И показывает на маленького, черненького, совсем мальчика, который сидит за соседним столом.
Я вспотел. Подошел ко второму столу. Начальник не поднимал головы, читал какую-то бумагу. Я вытащил направление и положил ему на бумагу. Он продолжал читать.
— Ничего не понимаю, — сказал он вдруг. Поднял на меня глаза.
— Ах, это ваша? — Глаза усталые, скорбные.
— Моя.
— Раньше чем через неделю рабочего места не могу предоставить.
Зазвонил телефон.
— Так что приходите через неделю, устроим, — сказал он, поднимая трубку. — Да, я. Да, начальник. Ну сколько можно вам говорить, что сейчас не могу! Спать хочу, понимаете! Да убирайтесь вы… — Он швырнул трубку. Ну и мальчик! Поднял на меня глаза.
— Вы еще здесь? Через неделю. Я замялся.
— А-а-а… понимаю. У вас нет денег?
— Нет, что вы! Есть! — почему-то сказал я.
— Ага, тогда вам, наверно, негде спать.
— Смешно, — сказал я, — пол-Азии родственников!
— Гм, ну что ж, тогда через неделю. Я вышел. Куда идти?
— Э! — окликнули меня. Это был белокурый гигант из кадров. — Вы, наверно, тут ничего не знаете? Пошли вместе. Кстати, я вам покажу, где здесь самое лучше пиво…
Он показал мне и гостиницу, и пиво. Через три дня у меня кончились деньги.
Я шел по одному адресу, который раскопал в своей книжке. Это был один товарищ, русский. Мы познакомились с ним в поезде, еще на пути сюда.
«У него и поем», — думал я.
Это была совсем новая улица, на которой он жил, и никто не мог мне объяснить, как к ней пробраться. Один было объяснил, и я долго вышагивал по старому городу…
Улицы метровой ширины и дома двухметровой высоты. Я шел, чуть не царапая плечами дувалы слева и справа. В гладких боках улочек время от времени были прорублены дырки и вставлены дверцы. У дверей сидели босоногие, в ярких платьицах девчонки с сорока косичками, в серьгах, с накрашенными пальцами рук и ног и возились со своими толстыми братишками; или у дверей никто не сидел, а она была распахнута, и можно было видеть коридорчик между двумя дувалами, словно это еще более крохотная улочка, и там еще распахнутую дверь, а за ней садик, и в нем та же девчонка возилась со своим братишкой; что-то кипело в котле на треножнике, свисал виноград с деревянной решетки, был вынесен в садик топчан и расстелен ковер, а откуда-то из закутка выглядывал мотоцикл…
Я шел по старому городу и никак не выходил на нужную мне улицу. Я стал снова спрашивать, и оказалось, что иду я не в ту сторону.
Я повернул обратно, ругаясь про себя и вслух, со злостью вспоминая того типа, который указал мне неверно дорогу. В воспоминаниях он казался особенно жирным, самодовольным, и я ругал его сытость и самодовольство. Я награждал его все новыми недостатками и уродствами, пока не успокоился и это не превратилось просто в игру под ритм шага.
А в животе было так пусто… Я ощущал там своды. Как в храме. И словно там жили гул и эхо. И во рту перегорело.
Я выбрался на магистраль. Мимо бегали автобусы. Я мог бы сесть в любой из них и ехать, так как очень устал, но у меня не было и на билет. Стоял самый что ни на есть зной. Не полуденный, как почему-то считается, — тогда сносно, — а послеполуденный, часа четыре. Я проходил мимо кваса, мороженого, газированной воды, стараясь не глядеть: они ранили мне сердце.
Но все имеет конец. И вот я у цели.
Я отыскал и улицу, и дом.
Здесь меня накормят и напоят.
Я отыскал его самого во дворе. Он возился там с машиной. Он не ожидал. Он приветствовал меня слишком бодро и радостно, чтобы мне это показалось. Мне это не показалось. У него протекал масляный фильтр, и лицо его было скорбно. Он очень извинялся и просил меня подождать немного, потому что он уже начал и когда еще соберешься взяться. Он залезал с головой под капот в забывал обо мне, а вылезая, видел меня, внезапно вспоминал, по лицу его прошмыгивала тень, и он начинал меня развлекать. Эти его вопросы и слова делали еще более неуютным мое сидение на табуретке около машины, гораздо более неуютным, чем когда он забывал про меня. Если бы он меня не «развлекал», я бы тоже забывал про него — да и про все на свете — в терпеливом и тупом ожидании еды.