Десница Пращура

— Вы не можете повторить то, что создали ваши предшественники? — ехидно осведомился всё ещё злой нав.

— Мы можем, — спокойно ответил ему Альдира. — Мы уже спели Зрячие песни. Но прежний образ Голкья жил и обрастал подробностями сотни лет, а новый едва народился. Ему нужна дюжина лун, чтобы отразить основные черты мира. А потому сейчас мы станем искать это место иначе. Мы найдём, не сомневайся.

Мудрый снова запел над изображением асура, начавшим, было, затуманиваться. Вернул картинке ясность — буркнул себе под нос.

— Белый Камень-алтарь! И где же у нас обитали такие затейники?

Ромига уточнил:

— Цвет имеет значение?

— И цвет, и порода. Вот такую — нечасто встретишь. Я догадываюсь, откуда эта глыба. Камень-то бродячий: мог убрести далеко от места, где его добыли и зачаровали. Но Камни не любят пересекать моря. Я почти уверен: белый Камень родом с Марахи Голкья, там и пребывает. Подходящие горы там одни. Дикая Стая.

Вильяра как-то по-детски ойкнула, Альдира усмехнулся:

— Да, горы Дикой Стаи высоки, круты и опасны. Там никто не живёт, никто не дерзает объявлять их своими угодьями. Джуни туда, мало, что не ходят, так стараются лишний раз не глядеть в ту сторону. Сказывают, те горы — не для живых. Будто само Солнце присаживается отдохнуть на заоблачные пики и беседует со щурами, а стихии и звери сторожат их покой. Любому незваному гостю — смерть. Но то Джуни! Наритья давным-давно добывают в предгорьях Дикой Стаи медь, золото и яркие камушки для украшений. Считают их благословением самого Пращура.

Ромига заметил, как мудрая вздрогнула и опустила глаза, а мудрый очень старательно не обратил на это внимания. Асур ведает, что между ними творится! Нав переспросил Альдиру.

— Что за Пращур?

Альдира чуть пожал плечами.

— Мы, мудрые, знаем о нём гораздо меньше, чем нам следовало бы знать. Он — единственный хранитель снов, кто не лишился голоса после заклятья Одиннадцати. Он — даритель новых, неслыханных песен, добрый советчик и надежда отчаявшихся. Сказывают, будто он обладает особой властью над жизнью, смертью и удачей тех, кого касаются его длани. Многие считают его первопредком всех охотников. Но чем дальше, тем сильнее я сомневаюсь, что это действительно так, — мудрый сделал многозначительную паузу. — Уж не почивает ли некто, именуемый Пращуром, на белом Камне-алтаре, на высочайшей из гор Дикой Стаи? Отзовись мне, о Асми!

Вильяра охнула и прижала ладони к щекам. Расширенные зрачки полыхнули не обычным её звериным огнём — отблеском Света вековечного. Ромига сморгнул и уставился на мудрую, пытаясь понять: правда, или показалось? А Вильяра пялилась на Альдиру, как пришибленная, потом вдруг встрепенулась и заговорила… Никогда её глубокий, богатый обертонами голос не звучал столь чарующе!

— Ты прав, о мудрейший из мудрых. Из всех, рождённых под солнцем Голкья, ты один догадался верно. И как ты поступишь теперь, о Голкира Великий?

Нав узнал эти вкрадчивые интонации! Асур явился на зов Альдиры, превратив Вильяру в своего медиума. Как? Почему? Не время разбираться! Только надеяться, что это ей не слишком повредит, и слушать. Очень внимательно слушать! Не упустить возможности, вовремя ввернуть своё веское слово. И так уже светлый поганец перехватил инициативу.

Альдира склонился перед Вильярой, то есть перед тем, кто говорил через неё. Склонился почтительно, но не слишком низко.

— Я поступлю, как должно, а прежде выслушаю тебя, о Асми. Почему ты, пришелец, чужак, лежишь на нашем Камне-алтаре, ни жив, ни мёртв? Кто уложил тебя туда? Зачем?

Вильяра ответила, горделиво вскинув голову, сияя глазами и улыбкой. Никогда прежде она так не улыбалась, не выглядела такой величественной, ошеломляюще красивой — и чужой.

— Никто не властен надо мной, о Голкира. Я сам возлёг на этот алтарь, сам пронзил себе сердце, чтобы спасти твой мир от ужасной, неминуемой гибели.

Мудрый глядел теперь исподлобья, угрожающе:

— А что за дело тебе до нашего мира, о чужак?

Улыбка Вильяры из ослепительной стала печальной:

— Я отдаю старый долг.

— Он подразумевает, что однажды едва не угробил Голкья, а теперь будто бы исправляет содеянное, — вклинился Ромига.

Альдира приоткрыл рот, собираясь что-то сказать…

— В словах Иули есть доля истины, — без тени смущения перебил его асур. — Но, если бы не я, не моя жертва, Иули давно отравили бы Голкья своим присутствием и разрушили. Я храню равновесие.

Альдира больше не гнул шею перед собеседником, ухмыльнулся дерзко:

— Не слишком-то у тебя получается, о Асми! Или ты скажешь, что миру не хватает второй, равной тебе опоры во Тьме? Ведьма Нархана случайно подсобила, но её изуверство над Иули Онгой — не совсем тот обряд, который нам всем нужен?

Вильярин голос прозвенел сталью о лёд:

— Я восхищён твоей мудростью, о Голкира! Ты снова догадался сам. А ты уже придумал, как достичь искомого?

Мудрый расхохотался, сцапал Ромигу за плечи и встряхнул так, что у того зубы лязгнули.

— Асми, ты считаешь, эта дохлятина ещё на что-то годится? Или ты знаешь, где нам взять другого Иули? Ты, правда, уболтаешь кого-то из них на добровольное жертвоприношение?

Вильяра посмотрела на Ромигу… Нет, это асур в силе взирал на подранка-нава. Вильяриными глазами, однако спутать невозможно! Ощущение присутствия ярче, чем в круге, ярче, чем во сне — и сразу же дурнотный, парализующий страх. Всё, на что Ромига оказался способен — выдержать взгляд, не зажмуриться. И то, возможно, зря.

— Он пока не убалтывается, — издевательски протянул асур. — Однако довольно будет соблюдения внешней стороны ритуала. Вильяра поможет ему лечь на алтарь и не промахнуться ножом. Заодно, она проделает с Иули то, что Иули сделали с ней самой, и тем исцелит свою рану.

— Звучит заманчиво, — хмыкнул Альдира. — Но ты не договорил чего-то важного. Ты бы не явился на мой зов и не почтил беседой, если бы не рассчитывал получить нечто от меня. Не от Иули, не от Вильяры — именно от меня. Что тебе нужно, Асми?

— Твоя догадливость продолжает восхищать меня, о Голкира! Призови алтарь Нарханы. Моя Тень подсказывает мне, что Вильяра уже пробовала, и у неё не вышло.

— Время имеет значение? — деловито уточнил мудрый, не вдаваясь в подробности.

— Для меня уже почти не имеет. Для твоего мира — чем скорее, тем лучше. Ты же не хочешь, чтобы снова началась кутерьма с Повелителями Теней и Солнечными Владыками?

— А она начнётся?

— Непременно. Одной лишь Солнечной опоры мало для истинного равновесия.

— Я услышал и понял тебя, о Асми, — сказал мудрый. — Мне нужно несколько дней, чтобы подготовиться.

— Хорошо, Голкира. За несколько дней не произойдёт ничего существенного. Я подожду.

Альдира смотрит на Ромигу: долго, пристально. У мудрого мучительно тяжёлый взгляд — и совершенно не читаемый. Лицо, тело тоже не дают никаких подсказок. Нав ждёт приговора. Ну, а чего ему остаётся ждать? Конечно, он попробует увильнуть от жертвоприношения: с Онгой же получилось. Но тогда он был в лучшей форме, и мудрые — на его стороне, а не против…

Альдира, безо всяких прелиминарий, отвешивает Вильяре мощную оплеуху. Колдунья отлетает, спотыкается, падает на лежанку. Тут же вскакивает и, рыча, кидается на обидчика. Альдира больше не бьёт её, просто отшвыривает — раз, другой, третий — и что-то истошно вопит… Поёт? Вильяра останавливается посреди комнаты, пьяно пошатываясь. Трясёт головой, хлопает глазами. Опасливо проверяет, на месте ли скула и челюсть?

— Альдира, я не поняла! Что? Здесь? Сейчас? Произошло?

— Что произошло? А… Мы тут славно побеседовали с тем, кого сказители именуют Пращуром. Вильяра, ты совсем ничего не помнишь?

Колдунья берётся за голову и со стоном садится на лежанку. Альдира присаживается рядом и обнимает её за плечи: жестом, единым для всех миров и рас. Она приникает к нему так же недвусмысленно.

Ромига убил бы их обоих, если бы мог. Не из ревности: ревновать он так и не выучился. Да и самочка голки в любовницах у нава — тот ещё анекдот. Но ядовитый сплав ярости, безнадёги, страха хочется на кого-то выплеснуть, чтобы не жёг изнутри! Больное тело едва держит накал: в ушах — звон, в глазах — круги… Ого! Здравствуй, обморок.