Мы не навсегда

– Давайте. Только совсем немного, мало ли… Не удивлюсь, если главный разбудит меня среди ночи и вызовет к этому… к этому… В общем, из-за него погиб Паша. С ним мы столкнулись тогда…

– Матерь Божья… – старик грузно оседает на табурет. Наливает в чайные чашки коньяк – себе и мне. Выпивает залпом. – Но ты не переживай, Сонечка. Ты ведь себе не принадлежишь. Ты врач, связанный клятвой. Знаешь, как врачи поступали на фронте? Они ведь и врагов оперировали. Эх… Он человек, Барсов этот. Что с ним приключилось-то?

– Не поверишь, пап. Авария. Все-таки бог есть… Все он видит.

– Ну, не надо ему зла желать. Неспроста ведь следователи не признали Барсова виновным в аварии с Павликом. Да и Паша… Он же нетрезвый был. Что уж теперь… Ох, ох… – сетует старик.

– Как Барсик, пап? Гуляли сегодня? – произношу бодро. Коньяк разливается по телу приятным теплом.

– Да, он спит уже. Я укол сделал.

Мы желаем друг другу спокойной ночи. Папа Паша пробирается по темному коридору в спальню, я юркаю в душ. Включаю горячую воду и энергично трусь мочалкой, словно стремясь очиститься от дурных мыслей. Если ты только вода могла их смыть… Закрываю глаза, переносясь мысленно в снежную новогоднюю ночь, нарядно украшенный зал, пушистые ели, выстроенные вокруг загородного клуба, как солдаты… Павлик фотографирует меня возле пылающего камина, а я сжимаю пальцами хрупкую ножку бокала с шампанским.

– Софа, выпрями спину, – командует он. Приседает на одно колено и щелкает меня. – Ну вот, покажу на кафедре фото своей жены, чтобы молоденькие аспирантки меня не домогались. Нет, лучше не так, – широко улыбается он, запуская пальцы в густую челку. – Я его распечатаю и поставлю в рамку на столе. Ты у меня такая красавица, Сонечка… Я тебе люблю.

– Ну что ты выдумал, Тарасевич. Ты кремень – уж мне-то не знать.

– Зато ты, Сонька, все время держишь мужа в тонусе. Вон, Арзамасов опять на тебя, как побитая собака смотрит… Любуется. Того гляди, слюни потекут от желания.

– Перестань, Паш. Не ревнуй. Я только тебя люблю.

Муж подает мне руку, помогая подняться с широкого бархатного кресла, целует в щеку и увлекает в роскошный зал. Мы кружимся в вальсе среди танцующих пар, улыбаемся, говорим друг другу нежности, целуемся… Мы счастливы. Но нашему счастью скоро придет конец. Счет остается на часы…

– Черт! Барсик, ты меня напугал. – Вздрагиваю, завидев большую морду и смешные кривоватые лапы, стоящие на бортике ванны. – Как ты зашел? А, разбойник?

После смерти Павла заболел наш старый любимый пес. Артрит, глаукома, ожирение, в общем, целый букет болячек… Барсик с трудом передвигается и плохо видит. А я продлеваю его счастливую собачью жизнь, стараясь заботиться и лечить его должным образом.

Барсик скулит, а я прислушиваюсь – вибрирует телефон. Точно он! Так и знала, что и ночью меня достанут!

– Слушаю, Антон Валерьевич.

– Соня, дуй в отделение живо!

– Сегодня не моя смена, с какой это стати?

– Сиди с Барсовым и держи его за руку, Сонечка. Не губи, прошу тебя, милая. Там его… мегера, то есть жена скандал закатила, что с ее мужем никто не сидит.

– Антон Валерьевич, в отделении нет медсестры? Дежурного врача?

– В том то и дело, что Борисенко не выходит на связь. Выручай, Софья Васильевна. Заступи на дежурство.

Я быстро сушу волосы, оставляя кудри в их первородном буйстве, напяливаю джинсы, белую рубашку с длинными рукавами и вызываю такси. Свекры спят, Барсик грустно скулит, провожая меня до дверей.

– Пока, дружок. Дождись меня, ладно малыш?

Прохладный августовский воздух ласково овевает щеки и теребит волосы, качает верхушки деревьев и качели на детской площадке. Прыгаю в такси. Еду, любуясь ночным городом – деревья центрального сквера украшены яркой разноцветной подсветкой, на аккуратных газонах сверкают яркими пятнами цветы. Как же давно я никуда не выбиралась… Просто так, без спешки и в приятной компании.

– Приехали, хозяйка. – Кряхтит таксист.

Протягиваю деньги и выхожу из машины, окунаясь в объятия ночной прохлады. В отделении тихо. Надеваю чистую больничную пижаму и бужу дежурную медсестру.

– Зинуль, как Барсов?

– Ой, Сонечка Васильевна, вас все-таки этот ирод Антон Валерьевич заставил вернуться? Да стонет он, больно…

– А… что жена? С ним в палате?

– Нет, уехала. Фыркала тут ходила, всеми командовала и домой спать поехала.

В палате душно и пахнет лекарствами. В свете полной луны видится мужской силуэт на больничной койке. Большой мужчина, высокий… Беспомощный. Лоб мокрый от пота, на лице мученическая маска, глаза приоткрыты. Наркоз отошел, и вернулась боль. Он не спит – тихонько постанывает и ерзает на месте.

– Что вас беспокоит? Где болит? – касаюсь прохладной ладонью его огненного как печка лба.

– Везде болит. Я пить хочу. Вы кто? – медленно произносит он.

– Я врач. – Отвечаю, слегка отвернувшись. В темноте он меня все равно не узнает.

– Не убирайте руку, пожалуйста. Мне… жарко.

– Я марлевую повязку на лоб положу. Не волнуйтесь, я вас сейчас обезболю.

– Хорошо. Только не уходите… – шепчет он и вновь проваливается в забытье…

Глава 2.

Марк.

Меня пробуждают жажда и пульсирующая боль во всем теле. А еще… ощущение тяжести в районе паха. Разлепляю глаза и вижу женскую голову, лежащую на моих бедрах. Волосы русые, волнистые, прикрытые медицинской шапочкой. Ночью ведь ко мне приходил врач? Выходит, не привиделось? Черт, сегодня ведь столько дел намечалось. И все их я про… В общем, пропустил. За окном светает. Солнце льется сквозь толщу молочных облаков, запуская любопытные лучи в мою палату. Они скользят по белым крашеным стенам и оседают на женском лице. Доктор блаженно спит – ее веки в опушке длинных темных ресниц подрагивают. Мне бы полежать спокойно, послужив милой женщине подушкой, но нестерпимая боль оказывается сильнее…

– Ммм… – тихонько постанываю и невольно дергаюсь. Она сразу же просыпается. Шапочка спадает с головы, открывая взору копну густых волнистых волос до плеч. Постойте-ка, ведь я ее знаю! Не может быть…

– Ой. – Врачиха напяливает шапочку и переводит взгляд в окно. – Извините, я заснула. Черт, уже утро…

– Софья Васильевна, вы? Что вы здесь делаете? – произношу вымученно и пытаюсь приподняться на локтях. Невероятное совпадение! Не думал, что судьба вновь столкнет меня с этой боевой особой!

– Лежите, Барсов. Не то швы разойдутся. – Строго произносит она и собирает волосы в хвост. – Как вы себя чувствуете?

– Вы меня оперировали? – спрашиваю недоуменно.

– Да. Пришлось. Поверьте, у меня не было выбора, – со вздохом отвечает она и прячет взгляд.

– Спасибо, что не убили.

– Очень смешно. Убивать – это по вашей части. – Пикирует гневно.

– Софья Васильевна, я не виноват. Вы же сами это знаете. – Отвечаю, стиснув зубы. Плечо, закрытое марлевой повязкой, неимоверно болит. – Можно мне… обезболивающее? Пожалуйста…

– Конечно, нет. Вы будете лежать и мучиться, вспоминая, как умирал мой муж. – Дрогнувшим голосом отвечает она. – Как его реанимировали врачи прямо на грязном асфальте и он… Он… По вашей вине.

– Хорошо, доктор. Я потерплю. – Стискиваю зубы и зажмуриваюсь, отгораживаясь от ее боли и ненависти. Они жалят как комары.

– Простите меня, Барсов. Что-то на меня нашло… Я сейчас вас осмотрю, а потом обезболю.

– Софья Васильевна, я же не одет!

– Я все там видела, Барсов. Ваши опасения слегка запоздали, не находите? – жалостливо произносит Софья и отбрасывает одеяло.

– Меня зовут Марк.

– А для вас я Софья Васильевна.

На мне чёрные трусы с крупными ярко-розовыми «губками». Черт… Получается, Лена мне тоже не привиделась? Это она напялила на меня трусы. Кажется, Софья замечает, как я покраснел. Ну где это видано – взрослый мужик в таких трусах… Причем жена прекрасно знает, что я их терпеть не могу.