Страница 31 из 32
Тем не менее, сейчас на какое-то время он остался один в пустующей квартире. Звуки детского музицирования смолкли задолго до исчезновения служанки. Когда же это девочка-то успела ускользнуть?
— Эка, пропустил, — заметил про себя Моцарт и помотал кудлатой головой.
Он снова впал в некую прострацию. Ясно дело, так все что угодно пропустить и упустить несложно. Не то что тихую и неприметную девочку.
Наконец приподнялся. Ну, понятно, еще раз потянулся. Вскочил на ноги и так энергично встряхнулся, что все поплыло перед глазами от резкого движения. Постоял. Пришел в себя. Огляделся и поплелся на кухню. Непритворенная дверь легко поддалась. Но со скрипом.
На кухне было так же светло. Даже еще светлее, если не сказать — ослепительнее. Моцарт снова зажмурил глаза.
Постоял в дверном проеме, оглядывая тесное пространство, плотно заставленное столами, многоярусными шкафами и плитой. Тут ему было все знакомо. Буквально все. Он, не торопясь, выпил молока, облизался и вскочил на прочный, основательный, хорошо срубленный-слаженный просторный кухонный стол, покрытый поблекшей от времени и интенсивного употребления клеенкой. В центре она выцвела и вытерлась абсолютно, но по свисающим краям все еще сохраняла нехитрый и грубоватый деревенский узор в стиле греческого меандра. Моцарт знал этот стиль. Вы, конечно, можете удивляться (а чуть позднее взаправду удивитесь!), но он действительно знал.
Теперь надо было решить. Выбор ему представлялся не то чтобы уж очень обширный. Скорее рутинный. Можно было оставаться в доме и весь день предаваться медитациям, растворяясь в обволакивающем облаке уюта и многочисленных признаках обитаемого пространства. А можно было, не теряя ни минуты, сигануть в окно, благо этаж невысокий. К тому же прямо внизу, как раз под этим местом, весьма удачно располагалась разрыхленная клумба, смягчавшая прыжок. Моцарт глубоко задумался, застыв на выпрямленных ногах и легко пошевеливая хвостом.
Да, я забыл сказать, что Моцарт — это кот. Поминал ли я это раньше? Да? Нет? Не припомню.
Так вот.
Был он вполне приятным, упитанным и незлобивым существом кошачьей породы. А что?
Ведь тот же Бетховен — пес. Огромный, лохматый, на крупных мягких лапах. Мягких-то мягких, но сухое постукивание когтей по паркету за километры извещало о его незлобном приближении.
“Да, явный ущерб природе, — думал Моцарт. — Когти-то не убираются. Хотя и с такими вполне комфортно можно проживать. Ведь живет же. А в принципе — ничего, неплохое, вполне терпимое животное. Несколько вонючее, но не вредное. Хотя Моцарт-то мог к нему подобраться совсем неслышимо. Но у того взамен обоняние. Унюхал бы. Так на так и выходит. Одно стоит другого. Вот и имя у него подходящее — Бетховен. Нечто такое лохматое, тяжелое, неговорливое”, — думалось Моцарту.
Глюк же, между прочим, но только с маленькой буквы (для тех, кто не знает), — нечто зависшее или неожиданно, страшно и удручающе выскочившее на экран компьютера. И вовсе не думающее исчезать, уходить или растворяться в тех же пространствах, откуда, незваное, явилось — мука и душевная маята! Отсюда и глагол — глючить. То есть выскакивать из неких неухватываемых таинственных компьютерных глубин. Недаром предки оборонялись от всего подобного, внешнего, чуждого и неведомого всякого рода магическими обрядами, длительными ритуалами, охранными узорами да орнаментами. Вроде, помогало. Ну да это не по моцартовской части. Он и сам, если уж рассуждать глобально, — часть этой вышеназванной внешней чуждости, временно притворившейся внутренней и свойской. Но лично, сам по себе, Моцарт, конкретно, никем не притворялся. Он был как был. Ну, это понятно. Никому объяснять, надеюсь, не надо.
А Вагнер? Нет, Вагнер — это уже серьезно. Это уже не до шуток и не до всякого рода смешливых ухваток и приколов. Вагнер — это ведущий и самый высокооплачиваемый футболист одной из знаменитых московских футбольных команд. В нападении играет изобретательно и результативно. И в защите надежен. Хотя его амплуа атакующего игрока середины поля не обязывает его к тому. Но нет, он надежен и в защите. Да, здесь Моцарт ему не соперник. А ведь Вагнер в критических случаях и голкипера может подменить.
Вообще — надежный он. Очень надежный.
Хотелось бы получше, да
«Октябрь», № 9 за 2007 г.
В ночь с 15-го на 16 июля 2007 года Дмитрия Александровича Пригова не стало.
Верстка этих стихов легла на редакторский стол утром 16-го вместе с печальным известием. Понимаем, что выглядит это клишированным приемом, но, к сожалению, это правда.
Теперь по-особому звучит заголовок подборки — “Хотелось бы получше, да…” и отточие — как горький привкус слез по ушедшему навсегда поэту.
Хотелось бы… Да куда уж! И возраст не тот. И сама система, так сказать, порождения стихов уж настолько отлажена, даже, вернее, замылена, что просто воспроизводит самое себя в неких беспрерывно повторяющихся актах или, как говорится — артефактах. Хорошо еще, если в артефактах!
Так что же может улучшиться в области версификации, тропов, эвфонии и словосочетаний, словаря, принципа отсылок, цитат и аллюзий, вкрапления прозаизмов и квазинаучных пассажей, а? Ну если только кое-что обнаружится за пределами перечисленных позиций стихосложения — например, в области количественной, жестовой, в области фиксации и объявления мощности личностного мифа.
Ну хоть на это понадеемся.
Как отвратительный дракон
Идет и алкогольным дышит
Подлец
Духом
И где же подлецу закон
Кто в книгу вечности запишет:
Вот он, подлец, в лицо дыхнул
И через то, подлец, отнял
Может быть
Два наидрагоценнейших невосполнимых отрезка моей
жизни
Мы долго плыли вдоль Ванзее
Взбивая легкие следы
И птицы странные глазели
Как рыбины из-под воды
Когда же подплывали к пристани
Приблизил я к воде лицо
И пригляделся к ним попристальней –
Так это ж лица мертвецов
Вернее, утопленников местных
Глядели на меня
Волен зи тотален криг? –
Геббельс как-то их спросил
И в ответ единый крик:
Даааа! — раздался, — что есть сил
Будем до последней капли
Биться! — и таки погибли
Практически
Все
На горном кладбище в Италии
Весною расшумелись птицы
У них любовные баталии
С того и мертвецам не спится:
Что там за шум? о чем галдят? –
Поднимут головы, глядят
А вспомнить, что это значит, — уж и не могут
Очень долго мы летели
Удаляясь от земли
Потеряли тяжесть в теле
Потеряли что могли
Кто ж такие вы, ребята? –
А мы совсем не космонавты
Как вам подумалось –
Мертвецы мы
Я помню нежных октябрят –
Подстрижены под ноль головки
Они как ящерицы ловки
Скользили, прыгали меж парт
В школе
И я, и я был среди них
Однако же уже в живых
Осталось, видимо, из них
Немного
Вот я остался, например, немногий
Земля неверная вздымается
В Москве
Как будто бы под ней ползет
Какой-то мощный паразит
Наружу выбраться пытается
В центре
Но мне порядок местный вверен
Тайный
Сакральный
Я говорю ему: — Не время
Еще!
Сиди там! –
Сидит
Кто в Средней Азии бывал
В горах глухих — тот не забудет
Как никогда не забывал
И я тех мест, где полулюди
И полудемоны бродили
И в ухо дули, и ты или
Сам становился полудемоном