Журнальные публикации (сборник)

— Я продаю Виталию все дело, — Виталий был компаньоном по бизнесу. — Тебе открыла отдельный счет, деньги все переведу туда. Насчет квартир сам помнишь. — Он помнил. Сдавали две новокупленные. В третьей же, большой и дорогой, в самом центре, жили сами. — Только, ради Бога, будь осторожнее. А то вечно с тобой что-нибудь происходит.

— Что со мной?.. — привычно встрепенулся он, но понял нынешнюю неуместность подобного. Ничего иного же сказать не мог. Не был приучен. Не выработалось в обиходе их совместной, достаточно долгой уже жизни.

Японец протирал инструменты своего производства, искоса поглядывая на них. Они отдыхали. Сидели, выпрямив спины и молча глядя в сторону вечереющего моря. Расплатились. По обычаям дофеминистского времени заплатил он. Она не возражала. Медленно побрели в сторону своего жилья.

После долгого сидения в ресторане он как бы заново научался ходить. Ее движения стали не столь решительны и порывисты, но мягки и пластичны. Ему это понравилось. Ни о чем не заговаривали. Она взяла его под руку. Он прижал ее кисть к своим достаточно-таки ощутимо выступающим под рубашкой ребрам.

— Не колется? — поспешил отреагировать он.

— Что? — не поняла она.

— Мои обнаженные ребра не очень травмируют?

Она тихо улыбнулась в ответ. Она была настроена лирически. Он почувствовал это и захотел сказать что-то, попадающее ей в тон. Но, оказывается, не умел. Да, да, не умел! Так за немалую свою жизнь и не научился. Промычал что-то. Она взглянула, прижалась головой к его плечу.

Все было ясно.

Пришли на территорию нынешнего обитания. Поднялись на общий открытый балкон второго этажа. Было уже темно. Проходя мимо своей комнаты, она остановилась, не отпуская его руки, и легонько потянула в направлении двери. Он замер. Потом поспешил:

— Я сейчас. Сейчас. Я должен Юле сказать.

— Юле? — в темноте не было видно ее лица, но по голосу чувствовалось если не замешательство, то недоумение.

— Ну, в смысле убрать там… Корм… Сейчас.

И вот жена слегла. Все было ясно. И ей, и ему. Она нисколько не капризничала, но силы явно оставляли ее. Кожа потемнела и постепенно, день за днем, все глубже уходила в провалы костей. Голова с повылезшими волосами напоминала трогательный одуванчик. Она оказалась на удивление легка, когда он нес ее, молчаливую и не сопротивляющуюся, в ванную и там медленно обмывал. Ее кожа стала неимоверно чувствительной, даже легкие омовения доставляли если не мучения, то явное беспокойство и неприятность. Она морщилась.

— Что? — испуганно спрашивал он.

— Ничего, ничего, — бормотала она.

Друзья навещали редко. Их можно было понять. Приходили поодиночке, даже визит двоих ей был уже утомителен. И все-таки она на удивление легко и прямо-таки весело реагировала на их появление. Оживлялась, приподнималась на подушках и слабым голосом выспрашивала о подробностях своего бывшего бизнеса, их жизни, не поминая и не останавливаясь на деталях и подробностях собственного теперешнего состояния. Да это и не требовало оговорок. Все было налицо. Она уставала быстро, откидывалась и замирала. Засыпала? Просто ли дремала?

Он уходил с визитером на кухню. Долго молчали. Потом заводили разговор на какие-то отвлеченные темы. Но недолго.

— Старик, может, чем помочь нужно? Деньги?

— Нет, нет. Ничего. Деньги есть, — денег действительно было больше чем достаточно.

— Ну, я побежал, — и убегал.

Он совсем уже не выходил из дома. Только за продуктами и болеутоляющими. Сидел у ее кровати. Читал старые, проверенные книги. Она молча слушала.

— Вот, вся жизнь впустую прошла, — как-то прервала она его чтение.

— Ну, почему впустую?

— Потому что впустую, — прежним, не терпящим возражений голосом взрослого человека остановила она его и слабо откинулась на подушки.

Регулярно приходила молодая деловитая медсестра, встряхивала шприц, прищурившись на фоне окна, сердито рассматривала его и, решительно, но в то же время и деликатно повернув жену чуть набок, стремительно делала обезболивающий укол. Ее визиты становились все чаще и чаще.

— Как ты без меня… — звучал ее тихий голос посреди его бодрых рассуждений. Он останавливался и растерянно глядел не нее. — Ну, продолжай, продолжай.

Она засыпала. Он облегченно вздыхал.

Ее уже невозможно было носить в ванную, но только обмывать мокрой теплой тряпкой прямо в постели, тихонько приподнимая и подползая рукой под спину. Ей это доставляло мучение. Ему тоже. Она почти потеряла голос и ничего не говорила. Только внимательно слушала. От нее стал исходить специфический запах.

Кошка, поначалу не сползавшая с ее постели, в один из последних дней спрыгнула и сидела теперь рядом с ним, внимательно разглядывая жену.

— Правильно, Юленька, — чуть слышно и хрипло произнесла она. — Вот, вдвоем остаетесь. Ты уж проследи за ним. Кошка согласно склонила голову. Японское выражение ее лица не давало возможности проглядеть в нем что-то большее, нежели просто спокойствие и непричастность ко всему происходящему. Но это было явно не так. Они оба знали о том. Оба знали ее.

Он вошел в комнату. Юля смотрела на него.

— Сейчас, сейчас, — бормотал он, меняя ей туалет и насыпая корм. — Я тут ненадолго. Не пропадешь без меня? — вопрос его был несколько бессмыслен.

Быстро подошел к столу и мелким разборчивым почерком записал что-то в свой блокнотик. Весь день за прогулками и разговорами как-то не случилось времени совершить этот привычный рутинный ритуал. Сделал. Закрыл блокнот.

Осмотрелся. Подумал, переодел рубашку. Вынул и проверил завтрашний билет на рейс. Да, вечерний. 20.45. Приехать нужно было за час, и дорога до аэропорта занимала не больше 20–25 минут. Юлия тоже улетала вечером, но гораздо позднее. Значит, завтра времени до 19.00. Он спрятал билет, поправил на столе книжки и еще раз внимательно поглядел на кошку. Она сидела на подушке его постели и смотрела.

Он вышел.

Друзья и даже малознакомые партнеры жены очень помогли ему в мучительных похоронных делах. Они были просто неожидаемо заботливы и корректны. Говорю быстро, почти скороговоркой. Возможно, это заслуживало бы и более пространного описания. Но так уж получилось.

Незамужняя сестра, премного помогавшая ему в последние дни болезни жены, после похорон на несколько дней переехала к нему. Помогала по хозяйству. Он уже отвык от столь жесткой опеки, но в данном случае это было и лучше. На время сестра несколько смягчила резкость своих оценок его образа жизни. Юля, до сей поры не очень жаловавшая ее вниманием во время редких визитов, на эти дни перебралась к ней на колени. Тем более что сестра устраивалась на привычном кухонном месте жены — боком к окну и спиной к холодильнику.

— Ага, признала.

Но лизать ее кошка не решилась — сестра была достаточно сурова с ней.

Друзья же убедили его поехать на Канары. Он долго сопротивлялся. Даже не сопротивлялся, а как бы отлынывал от ответа, уклоняясь от их увещеваний. Целыми днями он просиживал с Юлей на диване. Она внимательно следила за перелистыванием страниц.

В результате убедили.

Одна из знакомых жены оказалась владелицей небольшого туристического бюро. Все совершили быстро, без малейших усилий с его стороны. Друзья же сделали необходимые кошачьи прививки и оформили документы на транспортировку Юли. Та тоже ничего не имела против. Собственно, она не проявляла никакого явного предпочтения. Ей, как и ему, было безразлично.

Их довезли до аэропорта и почти посадили в самолет. Сказали, что точно так же и встретят по приезде. Сомневаться не приходилось.

Вид долговязого неподвижного мужчины с кошачьей клеткой среди аэропортного мельтешения был достаточно странен.

Когда ранним утром, чуть подрагивая, крадучись, он осторожно повернул ключ в двери своей комнаты и вошел внутрь, Юля по-прежнему строго и торжественно восседала на его подушке. Ровно в той же позиции, как он ее и оставил вчера вечером. В комнате стоял густой, почти тошнотворный запах. Он подошел и увидел, что вся подушка под ней была насквозь мокрой. Он хотел что-то сказать, но только поморщился. Юля даже не пошевелилась.