Страница 4 из 6
– Очень много, я даже просто затрудняюсь перечислять. Мне не нравиться «хеви-металл» это все, что я могу сказать. Мне в принципе нравятся группы такого несколько электронного звучания. Нравится Дэвид Боуи. Нравиться «Roxy Music», нравится Джексон. Дело в том, что это сегодня у нас концерт такой, левый, я сижу на стуле, играю на гитарке, а на электрические концерты приезжайте посмотрите. Там уже идет речь о костюмах, о свете, о гриме.
– Когда вы вообще начали, когда пришла идея записи?
– Идея пришла сразу. Записываться, ну я думаю, что любому человеку, который даже не пишет песни, а который просто играет на любом инструменте, ему всегда хочется записаться. Поэтому идея сразу же появляется у всех. А начали мы… я ответить затрудняюсь… Я начал играть примерно в 80-ом, в конце 81-го года, в общем, или в середине 81-го. То есть я написал эти 15 или 16 песен, которые и вошли в первый альбом, вот. В 82-ом году мы их записали.
– У тебя жилплощадь имеется? Адрес какой?
– Жилплощадь? Имеется. Спасибо… Я живу не в коммуналке, но тоже достаточно стесненно. В проходной комнате. Нет, не на Васильевском. В новом районе.
– Расширение не требуется?
– Жилплощади? Требуется (смеется).
– А как Вам Андрея Макаревича работы?
– Сейчас очень модно ругать Андрея, так все говорят. Все это ерунда… пора кончать. Я на самом деле считаю, что он конечно, оставил свой след.
– Или оставляет?
– Нет, оставил, конечно. И след достаточно яркий в истории русской рок-музыки. Но то, что он делает сейчас – я не знаю. Его вообще не слышно. Иногда он приезжает в Ленинград, но так просто, по каким-то другим делам.
– Человек абсолютно занятой, это правда?
– Правда.
– А Вам приходила когда-нибудь в голову мысль записи для Курёхина?
– Не знаю. Нет, вместе мы не писались лично никогда.
– Очень сильно влияет на Ваши песни творчество Гребенщикова.
– Ребята, мне, на самом деле я предоставляю, судить об этом вам. Потому что мы, у нас такая коалиция своя, мы все, мы втроем такие приятели, вот. И часто очень встречаемся, общаемся.
– А вместе играете?
– Играем. Ну как вместе. У нас бывают концерты например такие вот втроем. Одно отделение играю я, они мне там подыгрывают. Второе отделение играет Майк, мы там с Борькой подыгрываем, третье отделение играет Борька, мы с Майком там ему подыгрываем (смех, аплодисменты).
Это, как правило, очень интересные концерты такие.
– В каких ты городах побывал с концертами?
– Очень много в Москве, в городах, которые, пригороды, в соседних городах, в городах вокруг Ленинграда играем.
– А дальше Новосибирска не забирался?
– Нет.
– Впечатление от Новосибирска или еще нет?
– Нет, есть некоторые впечатления. Дело в том, что у нас в Ленинграде уже на протяжении месяца не появляется ни кусочка синего неба нормального. И мне очень было приятно и очень запомнилось, здесь сегодня такой был день очень светлый, очень. Вот по этому пока самые приятные.
(…неразборчивый вопрос о местном новосибирском музыканте…)
– Нет, Майк с ним общался как-то один раз, как зовут…
– Гена.
– Вот, а я как-то… Они у нас были на гастролях, а я в то время чем-то был занят. В общем…
– А он, кстати, о Вас хорошо отзывается.
– Я знаю (смех, аплодисменты). На самом деле он, мне кажется, судя по тому, я правда мало слышал, ну, со слов Майка немножко, мне кажется, что он человек здравомыслящий и пишет, в принципе талантливый человек, который пишет интересные песни. Во всяком случае то, что я слушал.
– У нас есть группы получше его.
– «Урфин Джюс» не очень нравиться. Всегда трудно говорить о группах, которые тратят очень много энергии…
– А Вы в Новосибирске в первый раз?
– Да. В Новосибирске впервые.
– А Вы слышали группу «Ломбард»?
– «Ломбард»? Нет.
– «Проходной двор»?
– Вот название такое «Проходной двор» я слышал. Не помню где.
…неразборчивый вопрос из зала…
– Я к нему отношусь отрицательно. Точно так же как вот…
…неразборчивый вопрос из зала…
– Нет. Никакого предубеждения. Просто нам, ни мне, ни Майку, ни Борьке, ни группе «Дом» всем… (запись обрывается)
Иван Степанов:
Осенью 1984, согласно советской традиции, первый курс студентов Новосибирского государственного университета им. Ленинского комсомола выезжал на сбор урожая картофеля. Но не всем студентам повезло испытать это удовольствие. Меня, например, в первый же день заезда выгнал, без права возвращения обратно, сам начальник этого мероприятия. А еще две группы математиков были оставлены работать на складах УРСа Советского района города Новосибирска (Управления рабочего снабжения). Это были группы «академгородошные», в них входило большое число жителей Академгородка. В тот год дети многих уважаемых людей поступили учиться. Может в этом и был секрет этой странности.
Три первокурсника отбывали «картошку» на военной кафедре. Один, Влад, по письму академика Ершова, директора ВЦ, так как его ценные консультации для Вычислительного Центра Сибирского отделения Российской Академии Наук (ВЦ СО РАН), требовались ежедневно. Я, так как меня выгнали безвинно с нормальной «картошки», а где-то мне числиться, и что-то сделать со мной было надо. Ведь неучастие в этом мероприятии влекло за собою автоматическое отчисление из состава студентов. И еще был Вадик, человек с нестандартным мышлением из Бердска. Третий год подряд успешно поступавший на мехмат НГУ. Два раза его почему-то отчисляли. Но он набирался опыта и полезных знаний, и третий раз пошел сразу отбывать «картошку» на военную кафедру. Справедливость же должна быть! Он уже два раза был на «картошке»! А положено было в НГУ только один раз, на первом курсе, для дружбы и сплочения. Так что, как он оказался на военной кафедре, я до сих пор не знаю и никогда уже не узнаю.
Вся моя 421 «ФыМыШацкая» группа была в полях, а комнаты, где люди жили, в моем распоряжении и под моим строгим контролем. Я был в то время, пожалуй, самым значительным «комнатовладельцем» в общежитии 8–1 НГУ. Хотя я и был первокурсником, но в среде других первокурсников, оставшихся в этом самом общежитии, слегка выделялся. Да и более старшие студенты на равных общались со мной. Ведь я был опытный, «прожженный» товарищ. Школа ФМШ в прямом и переносном смысле давала ряд конкурентных преимуществ. А уж опыт и пронырливость в решении бытовых вопросов внушали священное уважение другим первокурсникам. У меня было несколько личных тазов для стирки, ведро, много посуды и столовых принадлежностей. Дополнительные одеяла, электрочайник, плитка, утюг, да и много других очень полезных вещей! А главное, опыт добывания всего, что надо, и создания комфорта.
Осень 1984 года, ранний вечер. В «восьмерке» (так все называли наше общежитие) была блочная система – две комнаты по два человека, две – по четыре, душ и туалет, два умывальника на всю эту компанию в блоке. В «двушках» жили старшекурсники, женатые студенты и другие заслуженные люди, но комнаты были маленькие. Первый курс же жил по три-четыре человека в большой комнате. Так что абсолютно пустые большие комнаты были в моем распоряжении. А в «двушке» жил аспирант Андрей с женой и маленьким ребенком. Он зашел ко мне и предложил посетить выступление Виктора Цоя, которое состоится внизу, в переходе между восьмеркой первой и второй. Говорил, что друган его приехал, хочет спеть перед ребятами, а молодежь на «картошке», хорошо бы набрать людей, а то неудобно будет, если в пустом переходе петь. Сказано – сделано! Человек пятьдесят нам удалось найти. Уселись на стульях и стали ждать концерта. Пришел Цой с гитарой. Он так аккуратно с ней обращался, так бережно, что у меня это вызвало какое-то удивление и раздражение. Гитара, какая бы она ни была, это просто инструмент. Но, может быть, у музыкантов другие отношения с инструментами, свои, особенные. Ведь это их продолжение и средство выражения себя. Спел две песни: «Я сажаю алюминиевые огурцы…» и «Восьмиклассница». Скромно похлопали, и Цой, аккуратно сложив гитару в чехол, ушел недовольный. А что он хотел?! Стал петь, так пой песен десять хотя бы! Но десяти песен, которые бы с интересом слушали специально собравшиеся люди, на тот момент у него не было. Андрей спросил меня, нет ли у меня лишней койки в комнате, а то негде спать Вите. У него самого в «двушке» маленький ребенок с женой, некуда положить. Андрей, конечно же, знал, что найти койко-место для меня на ночь в нашей общаге вообще не проблема. Я пообещал ему это все устроить. Он же предложил мне посидеть в компании, попить чаю. Назвал комнату, куда я и прибыл вскоре. Компания была небольшая, человек 7, судя по разговорам, все друг друга хорошо знали. Пили не чай, вернее не только чай, но и водку. Предложили налить и мне водочки, я отказался. В шестнадцать лет я бросил пить совсем, даже кефира опасался. Так что пил чай. Беседа была неспешной и неинтересной мне. Единственная песня, которую я помнил из тогдашнего репертуара Виктора Цоя, была «Эта странное место Камчатка». Я, как камчадал, поинтересовался, жил ли он там? Как оказалось, не жил. Соответственно общих знакомых-приятелей из камчатских кланов Сон, Ли, Ким у нас не могло быть. Тексты его песен, прослушанных мной этим вечером впервые, были слабыми. Группа «Примус», в те времена, пела «Девочка сегодня в баре», и «Восьмиклассница» была подражанием, да еще и тема школьниц младше меня мне была абсолютно не близка. Мне нравились тогда девочки на год – два – три взрослее меня. Про «алюминиевые огурцы» вообще, какая-то фигня. Я таких текстов написать мог в любое время сколько угодно, на любую предложенную музыку. Интеллект будущего кумира миллионов и глубокое его переживание мира не бросились мне в глаза. Сидел пил, закусывал, все как все. Темы для общения не было, было скучно. Я принес заранее ключ от пустой комнаты. Мне надоело скучать, и я предложил Цою отнести вещи и гитару в его комнату, где он может переночевать. Я собирался покинуть эту теплую, но не мою компанию. Виктор отказался туда отнести вещи, видимо, веры в людей и сохранность своих вещей в незнакомом месте у него было мало, а опыта жизни много. В то время в нашем общежитии точно не воровали, я знал об этом наверняка. Но это его вещи, его гитара, его дело. Один пятикурсник из компании позвал меня с собой и дал мне два комплекта общежитского белья. Мол, мне пригодится, мне еще учиться и учиться, а это все – из списанного. Постельные принадлежности были новыми. Я показал Цою дорогу к комнате, кровать, где ему предстояло спать. При нем я быстро поменял белье, отдал Виктору ключ и ушел к друзьям. Миша, мой друг, играл на гитаре, пел песни. Хорошие, любимые нами песни. Мы пили чай. Ели хлеб с маслом и сахаром. Я критиковал Цоя за то, что тот так трясется над инструментом, Миша же его защищал. Мол, гитара очень дорогая и очень хорошая. Миша тоже был музыкантом, а я нет, и не понимал этой тонкой материи. Вечер, как всегда, удался. Утром сосед вернул мне ключ, я сходил в комнату, где должен был спать Виктор. Спал он ночью или не спал – было непонятно. Следов его пребывания не ощущалось, это было хорошо, убирать комнату не было надобности. Я обратно поменял белье на кровати. В результате оказанной услуги, у меня образовалось два дополнительных комплекта белья, что в условиях общежития было совсем неплохо. Визитом Виктора Цоя в Новосибирский Академгородок я был доволен! Как-то мой друг Сергей, лет пятнадцать назад просил свидетельствовать меня о том визите Виктора Цоя перед его подчиненными. Те не верили своему начальнику! Для истории вопроса привожу список свидетелей. Анисимов Михаил, Кузнецов Сергей и я, ваш покорный слуга. Были, конечно, и другие, но всех не упомнить. Хотя, что такого, концерт из двух песен в 1984 году Виктора Цоя в Новосибирском Академгородке?! Вот, у Андрея Макаревича за 2100 рублей в 1985 году был куплен видеомагнитофон «Акай-777», воспетый в песне «Этот видеомагнитофон». Третий, на тот момент в Академгородке. Но это уже другая история…