Страница 5 из 14
Об этом свидетельствует и героическое поведение Степана, сплотившего якутов для борьбы с воровскими набегами татар. При всей справедливости борьбы Степана он терпит не "военное", а моральное поражение, ибо понимает, что его вмешательство принесло только вред всем жителям улуса. Сознавая это, он покидает заимку и уходит на золотые прииски.
Однако этот вывод противоречил волевой и активной натуре писателя и публициста, неутомимого искателя истин, могущих быть руководством к действию. Вот почему "объективный" подход к изображению своих героев, позволивший писателю увидеть героизм и величие духа Маруси и Тимохи, не отменял для Короленко и "субъективной" их оценки, то есть оценки с точки зрения идеала, живущего в сознании писателе. И с этой точки зрения Маруся и Тимоха далеко не соответствуют высокому представлению писателя о гармонически развитом человеке.
В целом ряде своих произведений Короленко обращается к таким малоисследованным явлениям человеческой психики, как интуиция, подсознание, таинственные и неосознанные порывы и влечения, которые вообще указывают на самую тесную связь человека с природой и его далекими предками. Причем именно природа человека во многом определяет его нравственные нормы, и он "инстинктивно", "стихийно" стремится к правде, добру, свободе, свету.
В рассказах 80-х годов эта тема чаще всего звучит как некий парадокс, ибо общественные условия, в которых живут герои Короленко, таковы, что должны были бы заглушить у них всякое стремление к свободе, правде, справедливости. Но в какие бы гибельные условия ни был поставлен человек, подчеркивает Короленко, эти его природные свойства неистребимы, и он вдруг, неожиданно, проявляет их, и часто вопреки разуму и логике.
Таков крестьянин Яшка из одноименного очерка (1881) - человек, живущий "для души", неколебимо отстаивающий свои убеждения, "свой прав-закон". Не желая ни на шаг отступить от своих взглядов, Яшка бросает хозяйство, семью, хотя и твердо убежден, что правды ему "не увидать".
С "неразумными" и "нелогичными" поступками обитателей далекого, затерянного в Сибири уголка знакомит нас Короленко и в рассказе "Убивец" (1882).
Один из героев этого произведения, станционный смотритель Василий Иванович, человек деградировавший, так как за свое вольнодумство спускался медленно, но верно с верхних ступеней общественной лестницы на нижние, рассказывает о недавно назначенном следователе по особым поручениям Проскурове, который пытается бороться с нравами сибирской администрации. В этой борьбе Василий Иванович оказывает всяческое содействие Проскурову, впрочем, как и целый ряд местных жителей, делающих все, чтобы столкнуть с пути честного чиновника "один, другой камешек". Вместе с тем и Василий Иванович, и местные жители заранее уверены в полном провале деятельности Проскурова. Вот если бы новый следователь, считают они, "обходцами ползать умел, величие бы являл, где надо, а где надо - и взяточкой бы не побрезгал", тогда бы его миссия могла быть успешной. "Только... черт возьми! Тогда не было бы сочувствия..." - вдруг, неожиданно для себя, делает парадоксальный вывод "сибирский вольтериянец". Так сталкивается Василий Иванович с "нелогичным" проявлением природы человека, заставляющей его вопреки разуму откликаться на любой честный поступок, даже заведомо безрезультатный.
А в написанном тремя годами позднее рассказе "Соколинец" автор-повествователь, выслушав длинную историю беглого каторжника, до предела насыщенную страшными подробностями каторжного быта, смертельно опасного побега, задает себе вопрос о странном, парадоксальном восприятии им этой истории: "И почему, спрашивал я себя, этот рассказ запечатлевается даже в моем уме - не трудностью пути, не страданиями, даже "не лютою бродяжьей тоской", а только поэзией вольной воли?" Потому, наверное, что в рассказе беглого каторжника проявилось стихийное и не всегда осознанное стремление человека к свободе. И оно отозвалось в душе писателя глубоким сочувствием: "нелогичность" восприятия услышенной им истории автор объясняет тем "инстинктивным сочувствием" "всякой смелой попытке вырваться из глухих стен на вольную волюшку", которое, по мнению Короленко, обусловлено самой природой человека.
"Нелогичный", "парадоксальный" герой, который не укладывается в теорию подчинения человека среде и обстоятельствам, с самого начала становится одним из персонажей, проходящих через все творчество Короленко.
Повинуясь неясным для него самого влечениям, хотя и ненадолго, но покинет привычный мещанский уклад и своих заказчиков сапожник Андрей Иванович ("За иконой", 1887), отличавшийся в своих поступках "быстротой, решительностью и некоторой парадоксальностью" и потому на пути своем за иконой беспощадно обличавший купцов и вообще всех неправедно живущих. Он осмеливается даже, правда, с целым рядом оговорок ("по крайней мере", "как бы то ни было", "все-таки") выступить перед грозной женой в защиту своего спутника, писателя Галактионыча, указывая на то, что писатель не чета его заказчикам, - он "человек образованный, книги сочиняет".
Таков и Тюлин из рассказа "Река играет" (1891) - вдруг преодолевающий свою лень и апатию, казалось бы, навсегда сковавшие его, и внезапно проявляющий мужество, активность, силу духа.
То, что герои Короленко, подобно горьковским, не вмещаются в рамки своей среды, "выламываясь" из нее, часто объясняется "таинственным", "неведомым" зовом, идущим из глубины души, который слышит, например, Вася из рассказа "В дурном обществе": "...то неведомое, что подымалось из глубины детской души, по-прежнему звучало в ней несмолкающим, таинственным, подмывающим, вызывающим рокотом". Тогда "навстречу этому неведомому и таинственному во мне из глубины моего сердца что-то подымалось, дразня и вызывая". И Вася остро осознавал убожество окружающей его обстановки и "инстинктивно бегал и от няньки с ее перьями, и от знакомого ленивого шепота яблоней в нашем маленьком садике, и от глупого стука ножей, рубивших на кухне котлеты".