Невеста решает бунтовать

Глава 1

Из окна второго этажа я смотрю, как мой муж обнимает другую женщину. Его ладони скользят по её спине, задерживаются на бёдрах, пальцы сжимаются, и женщина болезненно взвизгивает, но тотчас заливается смехом и игриво ударяет моего мужа по плечу. Её звонкий голос ввинчивается мне в уши.

Муж нехотя отпускает женщину и подаёт руку белобрысому карапузу, их сыну.

Я прижимаюсь лбом к стеклу, но холод не приносит облегчения.

— Рей…, — выдыхаю я.

Злости нет. Моя душа осыпалась пеплом восемь дней назад, и не осталось ничего, кроме горечи вины и сожаления.

Разве папа не говорил мне присмотреться к другим ухажёрам, подождать? Он говорил, что дворянин без титула, живущий на скромное жалованье мелкого чиновника для меня, дочери богатого княжеского рода, не пара, говорил, что выскакивать замуж в девятнадцать лет слишком рано, а Рей дарил стихи, улыбался и на балконе под луной признавался в чувствах, кружил голову тайными записками.

Я горела любовью и… сгорела дотла.

Горло сдавливает спазм.

Я вспоминаю, как папа отказал Рею, и Рей, ни капли не расстроившись, по-рыцарски встал перед парадным крыльцом на одно колено, прижал правую руку к груди, склонил голову. Всего-то… Как же дёшево я продалась. Помню, как сейчас — я выбежала из дома и там, на улице, под взглядами любопытных зевак тоже опустилась на мостовую, тем самым не оставив папе выбора: в “Светской хронике” обо мне вышла целая статья, полная злых насмешек, моя честь была бы опорочена, продолжай папа отказываться от брака. Свадьбу сыграли спешно…

Любовь… Рей клялся мне в верности мне, в уме планируя очередной визит к любовнице. На тот момент у них уже был сын, и тогда же, чуть больше года назад, Рей в храме Белой богини признал отцовство, дал сыну свою фамилию.

Теперь Рей привёл любовницу и бастарда в дом.

Обман?

Беды, одна чернее другой, обрушились на нас сразу после моего замужества.

Сперва брат, единственный наследник. Безупречный молодой князь, и вдруг найден мёртвым в одном из низкопробных заведений столицы. Именно Рей посоветовал пригласить следователей из Тайной канцелярии. Я до последнего не верила, когда следователи нашли доказательства государственной измены и подготовки мятежа. Восемь дней назад… Восемь дней назад папу обезглавили.

Не выдержав потрясений, мама скончалась там, у позорного помоста…

Если бы я только не вышла замуж за Рея…

Внезапное осознание опаляет мой разум. Словно повязка с глаз падает. Череда несчастий?! Но именно Рей мог заманить брата в ловушку, именно Рей мог подбросить поддельные письма и всё то, что следователи представили на суде. Какой слепой дурой я была! Я сползаю вдоль стены на пол и захожусь в смехе пополам с рыданиями, бездарно трачу на истерику остатки сил.

Не знаю, сколько я просидела на полу под окном. Когда я прихожу в себя, я чувствую себя мёртвой. Я всех подвела, моя семья уничтожена, сердце разбито. Это конец.

— Ха…

Я зажмуриваюсь, а когда открываю глаза, случайно взгляд цепляется за накрытый стол. Овощи давно увяли, хлеб зачерствел, а на мясе погребальным цветком расцветает плесень. Кажется, я отказалась от еды неделю назад? Иногда я пью воду… И никто, ни муж, ни слуги не проявляют беспокойства. Слуги… Наверное, они больше не считают меня хозяйкой. Они даже не убирались семь дней. И камин не топлен.

Мне холодно.

Уйти следом так легко… Я впиваюсь отросшими ногтями в ладонь, раню тонкую кожу. Телесная боль слегка отрезвляет. Пусть я жалкая, но я всё ещё Исидара Кокберг. У меня ещё осталась гордость. Нет, я не уйду легко, я не доставлю врагам такого удовольствия. Я заставлю их сполна заплатить.

Сжав зубы, я кое-как встаю на четвереньки, затем — на ноги. Цепляясь за стенку и спинки кресел, я доползаю до дивана. От столь простого действия я задыхаюсь, сердце бешено стучит.

Чтобы сражаться, нужны силы.

Выровняв дыхание, я дотягиваюсь до колокольчика. Пальцы пачкаются в тонком налёте невесомой пыли. Я встряхиваю кистью, и раздаётся звон. Мне дважды приходится повторить, прежде чем дверь открывается и на пороге появляется Лали, моя горничная.

— Госпожа? Нас, слуг, представляли новой экономке, — оправдывает она задержку, словно нарочно стараясь ковырнуть рану на сердце.

Но любовница мужа меня не заботит…

— Новая экономка заставила тебя несколько суток простоять в холле? — удивляюсь я.

— Госпожа?

Лали недоумённо хлопает ресницами.

Почему я чувствую фальшь?

Несколько раз ударив ногтем по подлокотнику, я задумчиво спрашиваю:

— Лали, что ты видишь на столе? Если новая экономка узнает, разве тебя не уволят?

— Госпожа, я боялась вас тревожить. Простите! Я сейчас же уберу.

Качнув головой, я останавливаю Лали:

— Сперва принеси мне чаю. Скажи на кухне, чтобы приготовили куриный бульон, — и, немного подумав, добавляю. — С яйцом.

Думаю, я осилю выпить.

Лали смотрит на меня странно, долгое мгновение она просто столбом стоит на пороге и уходит лишь после того, как я вопросительно приподнимаю бровь. Лали плотно закрывает за собой дверь.

А девочка изменилась…

На комоде мерно тикают часы.

У Лали на выполнение поручений уходит подозрительно много времени, но в конце концов она действительно приносит чай, не забыв разместить на подносе сахарницу и тарелочку с сухим печеньем. Я приказываю поставить поднос рядом со мной прямо на диван. Да, это немыслимое нарушение этикета, но до стола я не доползу.

— Как скоро будет готов бульон? Принеси мне влажное полотенце, Лали, — я не в состоянии принять ванну, но хоть оботру лицо и руки.

— Бульон начнут готовить, — неопределённо отвечает Лали, не скрывая полнейшего безразличия.

Хах, она больше не на моей стороне.

Лали приносит полотенце и забирает со стола испорченные продукты. Она уходит… и больше не возвращается, ни через полчаса, ни через час, ни с бульоном, ни без него.

За окном сгущаются сумерки. Я хмурюсь. Что происходит? Какую бы власть в доме ни получила так называемая экономка, помешать мне выгнать личную горничную она не сможет. Я отправляю в рот последнюю печеньку и медленно рассасываю. После перекуса мне стало капельку легче. Вместе с печенье кончается и терпение, я поднимаю колокольчик, звоню.

Шагов не слышно, тишину тревожит только звон.

Сколько бы усилий я ни прикладывала, никто не приходит на зов. Возможно, мне следует перебраться в будуар, взять украшения и… покинуть дом? Я думаю, я смогу добраться до врача, отдать драгоценности за лечение. Со всеми остальными проблемами я буду разбираться после того, как поправлюсь.

Я отбрасываю колокольчик. Стихает жалобный звяк.

Сейчас я встану… Нет, не встану — что-то слышу.

Шаги. Тяжёлые, дробные. Идущие, их двое или трое, будто гвозди заколачивают.

Предчувствия самые нехорошие — видимо, с побегом я опоздала. Дверь распахивается. Первым входит Рей, и за ним следуют два бородача неприглядной наружности. Оба заросшие, обрюзгшие и вносят в комнату вонь дешёвого курева. Тот, что повыше, обезображен рваным шрамом. Низкорослый крепыш сжимает в лопатообразных ручищах верёвку.

Сглотнув вязкую слюну, я стараюсь скрыть охвативший меня страх. Вид у бородачей откровенно бандитский. Думаю, я знаю, для чего им нужна верёвка, и знаю, что после стольких дней отказа от еды я слишком слаба, чтобы сопротивляться троим. Отчаяние захлёстывает с головой, но мой голос звучит достаточно равнодушно, ровно:

— Рей?

— Твоя служанка сказала, что ты захотела бульон? — он спрашивает как будто дружелюбно.

— Хм?

Он качает головой:

— Я хотел позволить тебе уйти мирно.

Может быть, мне попросить прощения? Вынуждаю беднягу марать руки. Я усмехаюсь и жалею, что на подносе нет ножа, только чайная ложка — умереть в один день было бы сказочно, не так ли?

— Я хочу уйти… в монастырь, — надежды нет, но я цепляюсь за призрачный шанс.

— Нет, Дара. Пока я зять мятежного князя, пока ты жива, в каком бы монастыре ты ни пряталась, мне не подняться по карьерной лестнице.