Страница 6 из 25
Лесная тропа довела их прямо до реки. Отсюда к жилью шёл неглубокий каменистый брод. Как же сладостно было окунуться уставшими ногами в студёную воду после целого дня ходьбы! Гнеда и Катбад весело переглянулись: кажется, их путешествие заканчивалось благополучно. Гром почувствовал их настроение и весело поскакал вперёд по мокрым валунам.
Перейдя на правый берег, они поднялись вверх по крутому холму. На деревню уже спускались сумерки. Скотина была загнана, над домами ровными столбиками курился дым. Приятно пахло речной сыростью, остывающим после жаркого дня песком и свежим хлебом. Эти запахи напомнили Гнеде Переброды, и она почувствовала тоску по дому. Кто знает, суждено ли ей вернуться?
Под деловитый лай собак спутники дошли до места. Дом Твердяты стоял на высоком берегу. Внизу уютно журчала Листвянка. Из-за плетня доносилось нежное благоухание шиповника. Двор потихоньку погружался в полутьму, люди и звери готовились к вечерней трапезе и сну. Лишь собака, почуяв чужаков, разрывалась злым осипшим лаем.
Не успел Кузнец остановиться у ворот, как из избы выпорхнула тень.
– Батюшки, Катбад, ты ли это? – всплеснула руками маленькая женщина, появившаяся перед ними. Гнеда сразу узнала голос своей кормилицы, который совсем не изменился со временем. – А я слышу, Раскат заливается, думаю, кто же это пожаловал!
Твердята разглядывала своих гостей, беспокойно заправляя выбившуюся прядь под повойник11. Её стан был по-девичьи хрупким, на загорелом, уже тронутом морщинками лице проступали обветренные скулы, ясные голубые глаза озабоченно перебегали с Кузнеца на девушку.
– Батюшки, Гнеда, деточка! – Твердята, скорее догадалась, чем узнала свою молочную дочь.
– Твердята! – Девушка не смогла сдержать радости и заключила женщину в объятия. – Вспомнила меня?
– Да как забыть, доченька! Какая же ты большая выросла, – воскликнула Твердята, вскинув руки и отстраняя от себя девушку, чтобы разглядеть её. – Заневестилась уж, поди! В понёву впрыгнула12… – Твердята сложила руки на груди, подперев одной из них подбородок, и мелко закачала головой. – Как же скорёхонько время бежит, батюшки мои. Уж даве-то тебя на руках нянчила!
Гнеда счастливо засмеялась. Твердята залюбовалась ею. Девушка уже перешла грань детства, её тело начало приобретать мягкость, но глаза оставались ребяческими. Длинная вороная коса доходила до пояса, вокруг которого, действительно, была обёрнута красно-зелёная понёва.
– Да что ж мы тут прохлаждаемся! – всплеснула вдруг руками женщина. – Идём в избу!
– Погоди, – понизив голос, остановил её Кузнец. – Мы не просто в гости пришли. Сможешь ты приютить девку на время?
– Отчего ж не приютить, – удивлённо ответила Твердята. – Мы ведь как раз зимусь13 старшую выдали в Дубно, пашня да сев на носу, там и страда, лишняя пара рук как раз ко двору!
– Ну вот и славно, – удовлетворённо кивнул Катбад.
Все домочадцы были в сборе за столом, когда Твердята ввела в сруб гостей. Женщина торопливо что-то прошептала мужу, который лишь молча кивнул и встал, здороваясь с вошедшими.
– Мир твоему дому, Вячко! – поклонился Кузнец, не впервые бывавший в этой семье. – Хлеб да соль!
Пока мужчины обменивались словами приветствия, Гнеда переглядывалась с детворой, разрывавшейся между любопытством к вновь прибывшим и досадой от задерживаемого ужина. Гнеда в свою очередь низко поклонилась хозяину дома и старичку, видимо, отцу Вячко, и Твердята поспешила усадить её на лавку.
– Пчёлка, а ну пододвинься. Небось, и не помните друг дружку, а ведь от одной груди кормились, – засмеялась она и потрепала по головам Гнеду и её соседку. Это была вторая дочь Твердяты, молочная сестра Гнеды. Пчёлка приветливо улыбнулась и подала гостье ложку.
Гнеда была так полна впечатлений от переживаний и дороги, что остаток вечера, проведённый в доме кормилицы, вспоминался потом словно в тумане. После ужина детей отпустили спать, взрослые же остались за беседой. Уходя, Гнеда кинула прощальный взгляд на Кузнеца, но тот с сосредоточенным видом обсуждал что-то с Вячко.
Твердята отправила девушек ночевать в сенник. Перед тем, как улечься, Пчёлка вдруг спохватилась, что не показала своей новоявленной сестре недавно родившегося телёнка. И долго перед сном они гладили нежную бархатистую шёрстку пахнущего молоком и сеном малыша под неодобрительным взором рогатой мамаши.
Пчёлка никак не могла наговориться – все братья и сёстры были гораздо младше, и теперь у неё вдруг появилась сестра и подруга одновременно. Но Гнеда, свернувшаяся калачиком в подстеленном на сено овчинном кожухе, уже не разбирала слов. Речь Пчёлки постепенно сливалась с переливом реки внизу. Шумные вздохи коровы, печальный скрип коростеля на лугу, непривычная сытость и запах чего-то родного, давно забытого и вновь обретённого заставили её уснуть самым сладким за долгое время сном.
5. Семья.
На другой день Гнеда не сразу поняла, где находится. Сквозь дрёму она услышала звуки льющейся воды и тихий женский голос. Девушка пошевелилась, и щёку слегка укололо сеном. Из хлева доносилась утренняя возня, поквокивали куры, тихонько стукало ведро о корыто и хлюпала пойлом корова. Твердята что-то ласково говорила ей, а, может быть, телёнку. Чуть в отдалении скрипнули ворота и фыркнула лошадь, прошуршали колёса телеги.
Гнеда с усилием стряхнула с себя сонную негу и приподнялась на локтях. Рядом посапывала Пчёлка, утренний свет мягко очертил её умиротворённое лицо, вишнёвые губы и светлые ресницы. Девушка потеребила подругу за плечо.
– Ты чего? – спросонья удивилась Пчёлка.
– Мать уже скотине корм задаёт, а мы всё дрыхнем.
– Ааа, – вяло пробормотала девушка и, махнув рукой, перевернулась на другой бок. – Она меня бережёт. Говорит, в молодухах ещё наработаюсь.
Последние слова Пчёлка уже мямлила сквозь сон.
Гнеда вздохнула и принялась спускаться. Тихо, чтобы не разбудить спящих по-летнему в клети детей, она прошла в избу. Печь растопилась, дрова уже догорали, и устье зевнуло на девушку жаром, когда она наклонялась к стоящей рядом бочке напиться.
– Батюшки, ни свет, ни заря. Ступай досыпать, дочка! – удивлённо засмеялась вошедшая Твердята. Она была в чистой рубахе, опрятно закатанные рукава обнажали тонкие загорелые руки. На шее краснела рябиновая низка.
Гнеда только улыбнулась в ответ:
– Пойду, воды натаскаю. – Она взялась за дверь, но тут вспомнила. – А где Катбад?
– Да они втроём чуть свет орать14 вышли. Жаворонок да жаба уж давно песни поют, выгоняют в поле15.
Подхватив коромысло, девушка направилась вниз к реке, миновала амбар, прошла огород, который, как и поле, ждал со дня на день принять в себя семена будущего урожая. Поленница на краю подворья была по-хозяйски полна дровами на любой случай: и жаркие берёзовые, и еловые, смолистые и трескучие, и ольховые, которые в мыльне любую хворь выгонят из тела. А вот и сама баня, почти у самой воды.
Дойдя до реки, Гнеда первым делом умылась и причесалась. Она переплела косу и перехватила волосы очельем16. Набрав полные вёдра, девушка склонилась над одним из них. Из дрожащего зеркала на неё глядели насмешливые карие глаза. Румянец на щеках проступал даже через закопчённую злым весенним солнцем кожу.
Гнеда не любила своего отражения. Её лицо было слишком угловатым, глаза недостаточно большими и слегка раскосыми, нос, напротив, казался чересчур велик, а уж тёмные волосы и брови напоминали ей и всем окружающим, что она чужачка. Но в это утро девушка на удивление нравилась себе. Улыбнувшись смуглянке в ведре, Гнеда легонько шлёпнула по воде ладонью, и её образ разошёлся колеблющимися кругами.
11
Повойник – головной убор замужних женщин у славян.
12
Выпрыгнуть в понёву – обряд, обозначавший у славян вхождение девочки в пору девичества.
13
Зимусь – прошлой зимой.
14
Орать – то же, что пахать.
15
Жаворонок да жаба уж давно песни поют – одна из примет, по которой выгадывали сроки пашни.
16
Очелье – налобная повязка.