Пташка

К счастью, Айфэ оставался в вотчине отца и с готовностью помогал Гнеде освоиться в новом для неё мире. Он увлечённо принялся обучать девушку речи своего народа, познакомил её с домашней чадью38, провёл во все закоулки двора и ближайших окрестностей.

Гнеда почти не видела Фиргалла после приезда, и когда сид, наконец, потребовал её к себе, девушка разволновалась. Сид принял её в светлой повалуше39. Сидя в высоком кресле, он молча указал Гнеде раскрытой ладонью на скамью, застеленную узорчатым покрывалом.

– Ты успела обжиться?

После улыбчивого и приветливого Айфэ трудно было вновь смотреть в бесстрастные глаза его отца.

– Да, благодарю тебя.

Девушка едва удержалась, чтобы не добавить «господин». Фиргалл выглядел столь величественно, что она ощущала себя жалкой просительницей в княжеских палатах. Неприметный дорожный наряд остался в прошлом, и нынче сид был облачён в чёрный шёлк и сверкающее шитье. Схваченные сзади волосы безупречными волнами спускались на плечи. Серебряные наручи40 и перстни подчёркивали холёность его рук. Вернувшийся к своему привычному облику Фиргалл показался девушке ещё более чужим, чем строго и без излишеств одетый незнакомец, месяц назад вторгшийся в её жизнь.

– Пришла пора поговорить. У тебя было время, обдумала ли ты своё будущее?

Гнеда несколько раз моргнула, сбитая с толку его напором. Конечно, она не могла не размышлять о своей судьбе, но едва ли ожидала, что сид станет учинять ей допрос. Опустив глаза и прокручивая подарок Катбада на пальце, девушка, кашлянув, ответила:

– Ты сказал, что все дороги открыты мне, но… Мой отец мёртв и у него не осталось родичей. Мой дед жив, но не желает знать меня. Двоюродный брат хочет сжить меня со свету. Что ж, я не понимаю, какие дороги ты имел в виду. Мне некуда идти, и остаётся только спрятаться.

По лицу Фиргалла проскользнула презрительная усмешка.

– Тебя насильно лишили родителей, крова, собственного имени, а ты желаешь трусливо отсидеться? Ты хоть понимаешь, что можешь стать княгиней Ардгласа?

– Я не думала об этом, – прошептала Гнеда, не поднимая глаз от собственных коленей. Ей недоставало украс родной понёвы. В новой одежде, надетой по приказу сида, девушка чувствовала себя самозванкой.

– Так подумай! – раздражённо бросил Фиргалл.

– Но ведь для этого, – тихо начала девушка, нерешительно обращая глаза на собеседника, – я должна выйти замуж.

– Пустяки, – отмахнулся сид. – Найти удобного мужа не такая уж и задача. Гораздо более лёгкая, чем завоевать расположение Аэда.

Щёки Гнеды залило горячей волной.

– А что, если я не желаю его завоёвывать? Он отказался от меня, я не была ему нужна все эти годы. Зачем я ему сейчас? Зачем он мне?

Фиргалл слегка подался вперёд и пристально посмотрел на Гнеду. Его губы сомкнулись в жёсткую черту, очи сузились. Девушке стало очень неуютно под этим взором, и она опять принялась теребить кольцо, но сид выдохнул и откинулся на резную спинку. Когда Гнеда осмелилась вновь поднять глаза, на челе Фиргалла не было ни следа гнева.

– Я не прав. Нельзя требовать от тебя невозможного. Ты всего лишь сирота, выросшая в заброшенной на краю света деревеньке. Испуганная девочка, желающая, чтобы всё было как раньше, без страшных всадников и неприветливых незнакомцев. Все эти люди, князья и княгини, о которых я толкую, для тебя только бесплотные имена.

Гнеда приподняла брови. Наконец-то сид говорил что-то дельное. То, что, действительно, имело к ней отношение.

– Нельзя в одночасье стать княжной Яронегой, если до этого всю жизнь была Гнедой из Перебродов.

Сид улыбнулся, и это вмиг преобразило его наружность. Такой Фиргалл – сильный, но великодушный – вполне мог быть родным отцом Айфэ. Его глаза излучали медовое свечение, располагая к себе и заставляя желать понравиться. Гнеда почувствовала то же, что и в краткий миг, ночью, у реки, когда на одно шальное мгновение приняла его за своего отца. Сердце защемило одновременно болезненно и сладко. Фиргалл не её отец, но, кто знает, может быть, он сможет заменить его? Если только она сумеет заслужить его любовь…

– Что же, – ворвался в мысли девушки звук его голоса, и Гнеда сморгнула пелену, начинавшую застилать глаза, – попробуем взяться с другого конца. Я намереваюсь вступить в переговоры с твоим дедом, и кто знает, сколько это может занять времени. Времени, которое нельзя терять. Я буду давать тебе уроки. Научу языку своего народа и другим умениям, которые могут тебе пригодиться. Расскажу о твоих предках.

– Расскажи мне об отце.

Слова вылетели прежде, чем Гнеда успела задуматься, и изменившееся лицо собеседника подтвердило, что она совершила ошибку. Как если бы резким выдохом задула лучину, и на смену свету пришла зябкая темнота.

– Забавно, – еле слышно пробормотал сид, и в этом отстранённом и высокомерном муже не было более ничего от только что дружелюбного Фиргалла. – Тем лучше. – Он вышел из мимолётного оцепенения и продолжал ровным бесцветным голосом. – Что ты желаешь знать?

– Кем он был? – несмело спросила Гнеда.

Сид скрестил на груди руки.

– Ингвар происходил с севера. Когда-то давным-давно твой далёкий пращур и тёзка твоего отца по прозвищу Бориветер, носивший маленького сокола-пустельгу на стяге, женился на залесской княжне. – Фиргалл позволил себе усмехнуться. – Влазень? Кажется, так это называется у вас. Он пришёл в дом тестя, обделённого сыновьями, чтобы в своё время стать следующим князем. И он в скором времени стал, приведя со своей родины дружину и приближённых. Среди них был и Гуннар, предок Войгнева, пресёкшего род Бориветра.

Многие невзлюбили свеннов, как сами называли себя северяне. Им пришлось пройти через многое, чтобы утвердиться на престоле, но не зря этот народ выживает там, где не растёт ничего, кроме мха и кривых берёз. Они вплелись в Залесье, связали себя накрепко с его сильнейшими семьями узами крови, скрылись за личинами залесских имён и пустили корни. Но потомки свеннов никогда не забывали, откуда они родом. Говорят, каждый северянин рождается с кусочком льда в душе. Иногда его даже можно увидеть – в холодных голубых глазах. Но чаще, – сид вдруг перешёл на шёпот, – они скрывают его в самом сердце.

– Пожалуйста, – Гнеда осознавала, что преступает запретную черту, что Фиргалл, наверное, возненавидит её, но какая-то непреодолимая сила толкала девушку попросить, – расскажи, как они встретились, – Гнеда сглотнула, – отец и мать.

Её тихий голос звучал пугающе громко в гулкой тишине.

Янтарные глаза сида вспыхнули и тут же погасли рыжеватыми огоньками. Он медленно кивнул и начал свой рассказ.

12. Сокол и горлица.

В чертоге было полно народу. Под потолок поднимался смрад от множества горящих светочей и жировиков. Шум одновременного говора людей, разделённых теперь на отдельные кучки, слышимый тут и там перестук соударяющихся чаш и громкий хмельной смех наполняли гридницу41 таким гулом, словно застолье происходило в пчелином улье.

Бескрайний стол был загромождён необъятных размеров блюдами с разорёнными кушаньями. Кое-где виднелись кровавые пятна пролитого вина, в которые влипали своими бобровыми рукавами полупьяные вельможи. Всё говорило о том, что праздничная трапеза постепенно переходила в ту беспорядочную попойку, которая являлась неизбежным завершением всякого пира.

Повсюду мелькали излюбленные знатью алый аксамит и меха, тускло и порочно светилось золото, свисая толстыми змеями с могучих шей. Здесь собрались самые удачливые люди княжества, предводители дружин, выходцы из знатнейших семей, вятшие42 мужи.

Музыка звучала громко и весело. Скоморохи пыжились, во всю задувая в рожки и надрывая струны, ломаясь, выплясывали, выгибая податливые восковые тела. Слуги бегали без устали, оседая под тяжестью огромных братин и жбанов.

38

Чадь – домочадцы.

39

Повалуша – горница, неотапливаемая спальня, холодная кладовая; помещение для пиров и приёма гостей.

40

Наручи, наручень, наручье – браслет.

41

Гридница, гридня – большое помещение в княжеских хоромах, где собирались дружинники князя, гридни, устраивались пиры и торжества.

42

Вятший – знатный, родовитый.