Маги

Не дожидаясь ответа, Нара повернулась и вышла из комнаты.

Лоренца сидела в гостиной, закрыв лицо руками; в голове ее бушевал хаос мыслей, и ей казалось, что она сходит с ума.

Очевидность указывала ей, что с той минуты, как она потеряла сознание, до того времени, как очнулась в склепе, произошла необыкновенная перемена во всем, что ее окружает.

Она ясно помнила, как вернулась к гондоле, наполненной цветами, которые в изобилии бросал ей Нарайяна во время корсо на Большом канале.

Она с трудом таила свою страсть к обольстительному Нарайяне, который был чужеземцем только по происхождению, но по костюму, манерам и даже христианскому благочестию ничем не отличался от венецианских синьоров, за исключением, может быть, своей щедрости сатрапа. С какой деликатной изобретательностью находил он всегда возможность осыпать ее подарками с тех пор, как сделался ее любовником!

После этого чудного вечера настала ужасная ночь. Муж устроил ей бешеную сцену. Она с дрожью вспомнила искаженное лицо, налитые кровью глаза, смотревшие на нее с дикою ревностью, и ледяные пальцы Марко, которые, как клещами, сдавили ее горло.

Все это произошло всего лишь несколько дней тому назад, а между тем великолепный дворец обратился в развалины, улицы изменили свой вид, костюмы прохожих не были похожи на те, к

которым она привыкла, и даже эта комната, куда привел ее неизвестный покровитель, дышала чем-то новым, неведомым. Все было ей чуждо здесь, начиная с огня, горевшего в каких-то стеклянных трубочках, и кончая мебелью странной формы, обтянутой атласом.

Острая боль сдавила ей череп и она, как разбитая, поникла головой на стол.

Прикосновение чьей-то руки заставило Лоренцу вздрогнуть. Она выпрямилась и вскочила на ноги.

– Мадонна Нара! Это вы?! – пробормотала она и тотчас же сконфуженно умолкла.

– Да, это я, мадонна Лоренца! Пойдемте в мою комнату и там мы можем объясниться.

Смущенная Лоренца послушно пошла в будуар Нары, где на маленьком столике была приготовлена еда, состоявшая из овощей, молока и хлеба, тут же стоял кубок вина.

– Прежде всего, подкрепите едой свои силы, – сказала Нара, заставляя сесть свою посетительницу.

Вид кушаний сразу возбудил аппетит Лоренцы. Она выпила вина и отведала всех блюд. Но когда она хотела начать объяснения, Нара остановила ее.

– Прежде, чем приступить к беседе, вам необходимо взять ванну и переменить платье. Никто не должен видеть вас в этом костюме. Итак, пойдемте в мою уборную.

Лоренца молча повиновалась, чувствуя себя утомленной и неспособной рассуждать. Она послушно разделась и погрузилась в ванну, куда Нара налила что-то из небольшого флакона. Пока ее гостья с наслаждением мылась, Нара принесла из гардеробной белье и приготовленный для нее пеньюар, так как не хотела будить камеристку.

Ванна освежила Лоренцу, а когда она надела батистовое белье и широкий шелковый пеньюар, отделанный кружевами, то почувствовала себя совсем хорошо.

– Теперь надо поспать, – с улыбкой сказала Нара.

– Но прежде я поблагодарю вас за вашу доброту ко мне. Я так мало заслужила ее и очень виновата перед вами, – пробормотала Лоренца, краснея и опуская глаза.

– Вся ваша вина передо мной прощена и забыта, так как с умершими не считаются. Для первого объяснения многих вещей, которые кажутся вам непонятными, я должна сказать вам, маркиза, что ваша летаргия длилась гораздо дольше, чем вы предполагаете. За это время Нарайяна умер…

Лоренца страшно побледнела и вскричала глухим голосом:

– Нарайяна умер, а я жива!

Заливаясь слезами, она продолжала отрывисто:

– Зачем Господь дал мне пережить его! Как ни преступна моя любовь, она связывает меня с ним всеми фибрами моего существа. Ради него я готова была все перенести.

Видя, что Нара молчит, печально и задумчиво глядя на нее, Лоренца пробормотала, стараясь подавить рыдания и побороть свое отчаяние:

– Простите мне такое слишком живое выражение горя, которое равносильно для вас оскорблению. Мое единственное извинение заключается в том, что сердцу нельзя приказывать и что он говорил мне, будто разошелся с вами, что вы не любите его больше и равнодушно смотрите на его любовь к другой женщине. Правда ли это? Возможно ли не любить такого человека, как он?

– Это правда. Я не могла любить Нарайяну. Меня отталкивали от него беспутная жизнь, безнравственные принципы, измены и жестокое легкомыслие, с какими он бесчестил женщин. Его поведение по отношению к вам и вашему супругу было недостойно. Он выдавал себя за друга маркиза и воспользовался его кратким отсутствием, чтобы обольстить вас. Вы были так молоды и хороши собой, что легко могли возбудить каприз гуляки; ваш же муж искренно любил вас. Когда вы погубили его счастье и честь, он дошел до преступления и умер.

– Как? Марко тоже умер? – пробормотала Лоренца, бессильно падая в кресло.

– Да, вам остается только молиться за него и за вашего обольстителя. Господь даровал вам жизнь, чтобы вы раскаялись и посвятили остаток ваших дней молитве и очищению души.

– Скажите же, отчего он умер, и как долго я лежала в летаргии? Одним словом, объясните мне все, что произошло с того времени, как я… лишилась сознания, – робко попросила Лоренца.

– Только не теперь; на сегодня и так довольно волнений. Мне нужно будет передать многое, что сильно волнует вас, а вы настоятельно нуждаетесь в отдыхе.

Видя, что Лоренца собирается протестовать, Нара сказала властно:

– Без возражений! Примите вот эти успокоительные капли, ложитесь в соседней комнате на диван и спите. Завтра вы узнаете все, что пожелаете.

И действительно, Лоренца сама не сознавала, что силы ее окончательно истощены. Ужасный «опыт», какой вынесли ее душа и тело, давал себя знать. Поэтому, едва она легла на диван, как принятое ею наркотическое средство погрузило ее в глубокий сон.

Нара задумчиво и печально смотрела на красивое лицо, которое в течение веков было прахом, и теперь оживлено преступной волей. Тяжелый вздох вырвался из ее груди.

– Несчастная! Какие нравственные муки ждут тебя при пробуждении. Когда же, Нарайяна, поразит тебя небесное правосудие? Когда осознаешь ты преступность легкомыслия – играть страшным знанием, попавшим в твои руки? – пробормотала она.

– Ты ненавидишь меня, а потому так беспощадно осуждаешь,- произнес звучный и хорошо знакомый голос.

Нара быстро обернулась, и ее спокойный, ясный взгляд встретился с пылающими глазами Нарайяны.

– Ты явился полюбоваться на свое дьявольское дело? Неужели тебя не мучает совесть, что ты снова так жестоко поступил с этой жертвой своих прихотей?- с упреком заметила Нара. – Но, – продолжала она, – ты отлично знаешь, что я не ненавижу тебя, так как степень моего посвящения исключает такое дурное чувство. Я только жалею тебя и упрекаю, что ты, держа в руках кубок знания, предпочел ему кубок наслаждений. Мне жаль, что ты не захотел стряхнуть с себя прах пошлого человека и пользуешься обрывками приобретенных знаний только для того, чтобы делать зло и глупости. Ты сам знаешь, что на твоем прошлом лежит больше проклятий, чем благословений.

– Это ты все намекаешь на воскрешение Лоренцы?

– Не только о нем. Вспомни, сколько совершил ты оккультных злоупотреблений, забывая, что грозный, творящий и разрушающий двигатель доверен нам для того, чтобы мы были его безмолвными и верными хранителями, а вовсе не для того чтобы пользоваться им ради забавы или для удовлетворения личных

фантазий. Статус братства, членом которого ты был, строго запрещают употреблять первоначальную материю для нарушения действующих общих законов, как-то: для воскрешения мертвых, что создало бы ужасный беспорядок и вызвало бы неслыханные осложнения. Если бы каждый из нас пользовался известными свойствами таинственной эссенции подобно тебе, мы перевернули бы всю планету.

– Ты права, Нара, и, однако, все-таки заблуждаешься. Воскрешение одного существа не воспламенит мир и не поколеблет мудрого закона, обрекающего смерть все живущее. Точно так же никому не принесет вреда, что я принял несколько капель эссенции жизни.