Диссертация

– С такой-то матерью?! Конечно!

– Это ты виновата, ты во всём виновата! – Алевтина плакала и кричала на мать. – Зачем ты заставила меня родить это отродье?! Зачем я только слушала тебя?! Ты во всём виновата! И ему, и мне было бы лучше, чтобы его не было. Не могу я его любить и никогда не могла, он противен мне.

– Он ребёнок, хороший мальчик, он не отвечает за отца. Ты накрутила из ничего и сама виновата, что так к нему относишься.

– Из ничего?! Тебя там не было, – в бешенстве зашипела на неё дочь. – Это не тебе, мама, приставили нож к горлу, не тебя насиловали! Как тебе понять, что я чувствую?! Так вот знай, что каждый раз, глядя Марку в лицо, я слышу в своей голове хриплый голос насильника и вспоминаю всё, что он со мной сделал. Сын не отвечает за отца?! Ещё как отвечает! Иди спроси у Марка, отвечает ли он за отца, который о нём даже не знает и которому он также не нужен. Я ненавижу его и мщу ему, как сыну маньяка, из-за него я потеряла жениха и возможность иметь нормальную семью.

– Ты сама виновата! Зачем не послушалась и пошла на танцы?! – упорно стояла на своей версии Галина Фёдоровна.

– Не смей! – кричала на неё дочь. – Ты меня никогда не любила, раз не можешь понять, какой ужас и унижение я пережила, когда маньяк насиловал меня с ножом у горла, с которого капала кровь, и мне нечем было дышать, мне было больно, страшно, стыдно, меня рвало от омерзения. А потом я должна была потерять всё, на что рассчитывала, вынашивать мерзкий зародыш, и вот он четырнадцать лет напоминает мне каждый день, каждый час о том, кто он и откуда взялся. Да, я не люблю его! А почему я должна его любить?! В его жилах течёт кровь маньяка, уничтожившего во мне всё доброе. Откуда мне взять эту любовь?! И ты всё это время попрекаешь меня танцами! Разве можно равнять девичью беспечность и зверство? Я выжила только потому, что не рыпалась, как он хотел. А сколько девушек находили с перерезанным горлом?! Я так думаю, тебе было бы приятнее, чтоб я сдохла, может, тогда бы ты поняла, что эта мразь со мной сотворила.

Марк больше не в силах был это слушать. Бледный как снег, он тихо вышел за дверь и, держась рукой за стену, побрёл вверх по лестнице, ему хотелось спрятаться, уединиться, и он, сам не понимая, куда идёт, вышел на крышу через чердак. Мальчика колотило нервной дрожью, он сел, прислонившись к трубе, обхватив колени руками.

У подростка очень тонкая психика, всегда на грани, обострённые ощущения, преувеличенные впечатления. Как легко сбить его с толку, как он раним. Достаточно одного слова. А тут вся правда, жестокая и беспощадная, вылилась на нежную неокрепшую душу ребёнка.

– Мама, – шептал он в исступлении, – мама, прости меня, я же не знал. Ты права, не стоило меня рожать, ты должна была меня убить. Я на твоей стороне, знай, мама. Я думал, что ты просто злая женщина, а ты так пострадала, я не должен был появляться на свет и портить тебе жизнь. Ты стала такой из-за меня, из-за того человека, которого и отцом назвать нельзя.

Марк почувствовал отвращение к самому себе, такое же, какое испытывала к нему мать, и гнев на бабушку за то, что она не понимала свою дочь.

– Мерзкий зародыш, – бормотал, обливаясь слезами, мальчик, – отродье маньяка, гнида, ты такой и есть. Тебя не должно было быть на этой земле. – Марку было больно оттого, что один его вид причинял матери столько страданий, и он верил ей, что и сам он такой же, как его отец-насильник. Он чувствовал, что больше никогда не сможет смотреть ей в глаза. – Я избавлю тебя от страданий, – решительно сказал он и бросился к краю крыши, но, взглянув вниз, затормозил. – Слишком низко, я могу разбиться не насмерть, а лишь остаться инвалидом, а это будет ещё хуже. – Марк окинул взглядом соседние дома, присмотрел самый высокий и побежал вниз по лестнице с целью попасть на нужную крышу.

Вбежав, запыхавшись от волнения, в подъезд, он помчался по лестнице на шестой этаж, но чердак оказался запертым и проникнуть на крышу было невозможно. Стукнув кулаком в стену с досады, Марк бросился во второй подъезд, но история повторилась, лишь в четвёртом ему удалось добраться до цели, но к тому времени он оказался таким вымотанным от всей этой беготни, что повалился без сил на крыше. Не надо было останавливаться, а прыгать с разбега вниз, но это он понял позже. Запал прошёл, его сменили оцепенение, усталость и болезненное безразличие.

Воспалённое сознание Марка не выдержало нагрузки, и он уснул, а когда открыл глаза, перед ним предстало звёздное небо во всей своей красе.

«Не может быть, чтобы и моё существование не имело смысла, – подумал он. – Каждый человек для чего-то создан. А что, если именно для зла, как тот маньяк? А я? Для чего я? Нет, я не знаю, – он сел. – От этого можно сойти с ума».

Домой мальчик пришёл за полночь, в комнате мамы не горел свет, а его портфель так и остался стоять в коридоре. Они не могли его не заметить и не догадаться, что он был здесь и что-то мог услышать. Снова перевернулось сознание с ног на голову, Марк не удержался от обиженного взгляда на закрытую мамину дверь, будто закрытое сердце, но он решил больше не выпускать в её сторону зло.

«Скорее бы уехать отсюда, – думал он, лёжа в кровати. – Тогда я буду свободен, начну с чистого листа». Но ждать надо было ещё целых три года.

Совсем скоро у Алевтины появился новый мужчина, Марк больше не мешал ей в её любовных делах, а когда мог, уходил из дома. Старался с ней меньше пересекаться в квартире. Все дела он обсуждал всегда только с бабушкой, она покупала ему одежду и решала его детские проблемы, для которых требовалось участие взрослого. Заметила ли мама, что он изменился по отношению к ней, мальчик не знал, бить его она уже не решалась, место злобных прозвищ и едких фраз заняло хмурое молчание и безразличие. Так и прошёл ещё один год, теперь уже в атмосфере мёртвой тишины.

И вдруг снова, как издевательство! Бабушка решила, что у мальчика юбилей. Как же, целых пятнадцать вымученных лет! Следует устроить праздник. И снова гости, угощения, подарки и лавина лицемерия, которая накрыла Марка с головой, и он захлебнулся. Он смотрел широко раскрытыми глазами на улыбающееся перед гостями лицо матери, а из её уст вылетали ласковые слова и, словно яд, проникали в его кровь. Она закипела. В разгар веселья он закрылся в ванной комнате с твёрдым намерением перерезать себе вены.

Марк прикрыл глаза, сидя на бортике, и представил, как мама войдёт сюда через выломанную дверь, а он закрылся на щеколду, и наконец искренне улыбнётся его бездыханному телу, лежащему в луже крови. Но будет играть роль убитой горем перед другими людьми, а оставшись одна, с облегчением вздохнёт, растянется на диване, закинув ногу на ногу, а руки положив под голову, и посмеётся.

Так явно он увидел эту картину и, открыв глаза, резко полоснул по запястью опасной бритвой. Но почти ничего не произошло. Наверное, он недостаточно приложил силу, лезвие чуть надрезало кожу, не задев вену. Но Марк задрожал и от этого, ведь боль была его фобией. Он почувствовал, как сам себе противен, не имея душевной силы сделать надрез второй раз, глубже, сильнее.

– Как же я жалок! – прошептал он и вздрогнул от стука в дверь.

– Марк, ты там скоро? – одному из гостей понадобилось.

– Да, сейчас, – крикнул он и лихорадочно стал заметать следы своей такой неумелой попытки самоубийства.

Намерение покончить с собой у подростка возникало внезапно, именно в день рождения и в следующие два года, но быстро проходило от понимания, что осуществить желаемое не так-то просто. Марк часто прокручивал в голове сценарии своей добровольной смерти, и это доставляло ему наслаждение, придавало смысла его существованию, но на деле всё было иначе. Подойдя к железнодорожной платформе, он в страхе шарахался, заранее чувствуя своим телом, как тяжёлые колёса ломают его кости и рвут плоть. Это была следующая попытка, через год, и она оказалась ещё более жалкой, чем предыдущая. Ещё через год – ток, удар током. Что может быть проще? Не смог.