Страница 3 из 23
Пролог 2
Юлька Маслакова и Игорёк Онуфриев теперь вместе ходили домой из школы. Оно получилось как-то само собой — после того вечера во дворе игорева дома.
И после того, как она, Юлька, ученица 5-го «а» класса 185-ой ленинградской школы, стала причастна настоящей, великой Тайне. Тайне, от которой заходилось сердце и прерывалось дыхание. Тайне, о каких Юлька раньше читала только в приключенческих книжках (какие удавалось достать в школьной библиотеке).
И это было здорово. Здорово, как ничто иное. Оно и впрямь заставляло забыть обо всём, ну, почти.
О том, что папа ушёл.
О том, что Юлька с мамой жили в огромной коммуналке (еще восемнадцать соседей, одна уборная, одна ванна) — но в небольшой комнатке всего в двенадцать квадратных метров, разделённой на две части платяными шкафами — в одной стояли вешалка, обеденный стол со стульями, за которым Юлька обычно и делала уроки, висели хозяйственные полки; в другой, светлой, с двумя окнами были мамин диван, Юлькина узенькая постель в самом углу, книги, швейная машинка, здоровенный кульман — мама часто брала работу домой, денег вечно не хватало — да старенький черно-белый телевизор.
В уборную вечно приходилось ждать своей очереди, а в ванну нечего было даже и пытаться прорваться — Юлька с мамой ходили в бани, чего Юлька ужасно стеснялась.
…До окончания пятого класса оставалось всего ничего; последние дни мая выдались тёплыми, лето заманивало, соблазняло, но Юлька более, чем хорошо — это всё неправда. Стоит начаться каникулам, как сразу же резко похолодает, наползут низкие и серые, словно половая тряпка, тучи, начнет сеять мелкий нудный дождик — словом, «типично ленинградский июнь», как в сердцах говаривала мама. Ни то, ни сё. Снова натягивай противные колготы, а то и штаны.
Но сейчас Юлька ни о чём подобном не думала, не вспоминала — словно ножом отрезало. Они с Игорем после уроков, не сговариваясь, как-то сами по себе, рядом, бок о бок, вышли из школы, повернули направо, по Войнова, потом ещё раз направо — на проспект Чернышевского, повернувшись спинами к Неве и маячившим на другом берегу её знаменитым Крестам.
По левую руку оставался магазин «Бакалея», ларек с мороженым (мороженого Юльке очень хотелось, но пятнадцати копеек на «крем-брюле» у неё отстутствовали), пирожковая «Колобок», хлебозавод, где всегда так вкусно пахло — аж слюнки текли.
Можно было поехать на метро, от «Чернышевской» одну остановку до «площади Ленина», но школьная проездная карточка у Юльки была только на трамвай — потому что на месяц она стоила рубль, а не три, как та, что с метро.
Эх, тоже жалко. Кататься на эскалаторах и вообще под землёй Юлька тоже любила.
И потом они с Игорьком шли дальше, мимо сероватого вестибюля станции, туда, где проспект Чернышевского упирался в улицу Салтыкова-Щедрина и где ходили трамваи. Сесть можно было на любой — «17», «19» или «25». Они все поворачивали направо по Литейному, шли через Неву, минуя Военно-медицинскую академию; но лучше всего — если повезет и быстро подойдет «25»-ый. Потому что он, проехав мимо Финляндского вокзала — или «Финбана», как его звали родители и вообще взрослые — свернет налево, оставит позади мост через Большую Невку и серую тушу «Авроры», и, наконец, доберется до узкого ущелья улицы Куйбышева, что идет прямо к Петропавловской крепости.
…Им везло. «Двадцать пятый» исправно подходил первым. Ехать на нём было довольно долго, вагон в середине дни почти пустовал, можно было забраться вдвоем на сиденье и наговориться всласть.
И они говорили. Точнее, говорил в основном Игорёк, а Юлька завороженно слушала.
Слушала про небывалые, невообразимые вещи — про потоки времени и про миры, очень-очень похожие на наш. Особенно — про один мир, в котором Пушкин не пал на дуэли, а русский флот не погиб при Цусиме. Мир, в котором живут бравые кадеты Федя Солонов, Петя Ниткин и Костя Нифонтов.
— Игорёха, а что ж… это выходит, что и у нас они тоже есть? Ну, наши Солонов с остальными?
— Может, и есть. А, может, и погибли. В гражданскую или в войну… — Игорёк глядел в окно трамвая, медлительный ленинградский «слон» погромыхивал, осторожно спускаясь по Литейному мосту.
— Они ж старички уже у нас должны быть, — пригорюнилась вдруг Юлька. — Как твой деда…
— Угу. Даже ещё старее.
— Интересно, а найти-то их можно было б?
— Не зна-аю… в горправку ж не пойдешь, верно? Да они могли где угодно оказаться, война знаешь, как людей раскидывала?
— Они особенные, — вздохнула Юлька. — Ну совершенно на нас не похожи!
— Вот и моя ба говорит, что мы совсем-совсем другие…
Дом, где жила Юлька, стоял в середине Куйбышева, Игорька — подальше, на самой площади Революции. Не сговариваясь, они доехали до самой Петропавловки, и потом медленно, нога за ногу, приплелись до Юлькиной подворотни.
Постояли там. Домой Юльке тащиться не хотелось совершенно. Что у них там сейчас, в их коммуналке? На кухне тётка Петровна опять небось кипятит бельё — она его всё время кипятит, так, что пар по всей кухне и штукатурка обваливается, а ей хоть бы хны. Соседка Евгения Львовна наверняка урезонивает своего великовозрастного сынка, который пьёт и больше двух месяцев ни на одной работе не задерживается. Пенсионер Ефим Иваныч, разумеется, как всегда, ругается с пенсионеркой Полиной Ивановной, из-за чего — неведомо, они каждый день бранятся. Наверное, просто скучно.
И тут Юльку взяла вдруг такая тоска, что, наверное, именно она и зовётся в книжках «недетской». И, наверное, с той тоски она и сказала вслух такое, что девочке говорить ни в коем случае не полагалось:
— Игорёх… а можно к тебе сейчас пойти?
Но Игорёк этому ничуть не удивился.
— А то! Пошли, конечно же! — сказал решительно.
Дверь Игорь отпер своим ключом и с порога завопил радостно:
— Ба! Ба, мы дома! Мы… с Юльк… то есть с Юлей Маслаковой! — нет, до конца его бравады не хватило, чуток смутился; Юлька же вдруг совсем застыдилась и покраснела. Как это так, явилась домой к мальчику, да ещё и сама напросилась!..
Из кухни появилась бабушка Игорька, и, словно ничего иного она никогда и не ожидала, положила обе ладони Юльке на плечи.
— Юленька! Дорогая моя, проходи, проходи. Какая ты молодец, что зашла! Голодная небось? Садись, садись, у нас сегодня пирожки — и с мясом, и с капустой, и с вареньем…
Юлька
Тем более пирожки. Пирожки были деликатесом. Мама не пекла — попробуй спеки что-нибудь в коммуналке!