Страница 22 из 23
— Мы не стреляем в парламентёров, — вдруг раздался звонкий и совсем молодой голос. — Спускайтесь к воде… Ирина Ивановна!
Она вздрогнула. Белая тряпка едва не выпала из рук.
Однако к каналу она спустилась, в неглубокую выемку, не скрывавшую её даже и до пояса.
С той стороны среди деревьев появились один за другим три фигуры в шинелях, ловкие, гибкие. Не выпрямляясь, скользнули со своей стороны к урезу воды.
— Не бойтесь, Ирина Ивановна, — сказал один из новоприбывших. — Мы можете сюда, к нам… тут доски под водой, мы устроили… Федотов, тяни, Сашка!
Они втроём потянули за скрытую в палой листве верёвку. Из-под воды и впрямь появились хитро притопленные доски скрытого мостика.
— Идите к нам, не бойтесь! — повторил говоривший.
Ирина Ивановна перешла молча, по-прежнему высоко поднимая белую тряпку.
На том берегу её ждали — трое молодых безусых юнкера. «Павлоны», первый год.
— Здравствуйте, Ирина Ивановна, — вежливо сказал юнкер, снимая фуражку.
— Здравствуйте, Леонид, — проговорила она каким-то неживым, совершенно искусственным голосом. — Леонид Воронов. Не ожидала встретить вас здесь, господин юнкер.
— А наших здесь много, Ирина Ивановна, — легко ответил Воронов. Был он весь тонок, высок ростом, и на вид казался даже хрупким; однако винтовка лежала у него в руках, как влитая. — Далеко не все на юг ушли. Да, — он обернулся к своим молчаливым товарищам, — прошу любить и жаловать. Мадемуазель Ирина Ивановна Шульц, моя учительница… в Александровском корпусе. Ещё весной на уроках у вас сидел, Ирина Ивановна… и экзамен выпускной сдавал…
— Представьте же своих друзей, — прежним неестественным голосом сказала Ирина Ивановна.
— О, простите. Это Юра Кевнарский, из Полтавского корпуса, а это — Иван Бурмейстер, из Омского. Мы тут, так сказать, за начальство.
— Что вы делаете у… у этих? — вдруг чуть ли не грубо перебил товарища Бурмейстер — низкий, коренастый, с рябоватым лицом и решительным взглядом. — Как вы… почему вы — с ними?
«Эти» и «с ними» у него получилось почти ругательствами.
— Та-ак! Господа юнкера, это, во-первых, долгая история, а, во-вторых, к тому, что я должна вам сказать, касательства не имеет, — голос Ирины Ивановны зазвенел привычным металлом.
— Пришли, чтобы предложить нам сдаться? — мрачно бросил Кевнарский.
— Послушайте меня, — Ирина Ивановна прижала руки к груди. — Таврический дворец окружен. У Временного Собрания нет сил даже на то, чтобы его удержать, не говоря уж о том, чтобы отбить город. Немецкие добровольцы… не вмешиваются. Они договорились с Петросоветом. Будут выжидать. А сюда сейчас подтянут артиллерию — на прямую наводку… сколько вас здесь, господа юнкера? Сотня? Две? А вокруг дворца — тысяч десять, это самое меньшее. И… я бы поняла, защищай вы Государя. Но этих… они же изменили присяге! Это гнусные мятежники, смутьяне, хуже любых бомбистов!.. Зачем вам умирать за них, мальчики?!
— Мы не мальчики! — немедленно вспылил Бурмейстер.
— Леонид был моим учеником, совсем недавно, — парировала Ирина Ивановна. — И… из вашего ведь возраста и другие в Павловское училище попали, так?
— Так. Степка Васильчиков, например. Он тоже здесь, Ирина Ивановна.
— Очень хорошо. Тогда слушайте меня внимательно, господа юнкера. Я устрою так, чтобы вы отсюда бы вышли. И даже с оружием.
— Даже так? — насмешливо перебил Бурмейстер. — Чтобы сбежали? Забыли присягу? Долг?
— Ваш долг, Иван, защищать Государя, — медленно и холодно проронила Ирина Ивановна. — Государя, а не этих мятежников. Не этих смутьянов. Вы разве не слышали, что я говорила?
— Царь это всё допустил, — отвернулся Бурмейстер. — Говорят, что и от престола отрекся. За что его и выпустили. Он, небось, уже кофий в Баден-Бадене пьёт. А нам за него умирать? Временное-то Собрание, как-никак — депутаты Государственной Думы!
— А «петросовет» этот — настоящие мятежники! — поддержал Кевнарский.
— Они тоже мятежники, — голос Ирины Ивановны упал до шёпота. — И, если вы сейчас будете сопротивляться здесь, вас просто перебьют. А если сдадитесь после того, как всё кончится — расстреляют. У поганого рва, как самых презренных дезертиров. Вас для этого матери растили? Или, Бурмейстер, может, вы сами слышали, как Государь отрекается? Или лично в Баден-Баденской кофейне встречали? Нет? Тогда молчите и слушайте, что я вас скажу. Собирайте всех своих. Всех «павлонов». И уходите из города. Пробирайтесь на юг, к Елисаветинску, Ростову, к областям Войска Донского. Государь будет там. Если вы ему верны — то верны должны быть не только, когда вас милостями осыпают. Или, Воронов, я вас как-то иначе учила?!
— А что ж вы сами, мадам Шульц, с красным бантиком щеголяете? — скривился Бурмейстер.
— Для того, чтобы таких дураков, как вы, Иван, из беды вытаскивать, — глаза Ирины Ивановны яростно сверкнули. — Ну, что, согласны? Я вас выведу отсюда. Я обещаю. Пойду рядом с вами и, если что-то не так — вы успеете меня застрелить. Я вам даже свой «люгер» отдам.
Юнкера переглянулись в смущении. Даже Бурмейстер как-то зачесал затылок, замигал, отводя взгляд.
— Хотите умереть за Россию? Ещё успеете. Но не сегодня. И не здесь. Ну?..
— Она права, господа, — тихо вымолвил Воронов, глядя прямо в глаза друзьям. — Скажите… скажите
— Но только с оружием! — тотчас вставил Кевнарский.
— И с пулемётами! — добавил Иван Бурмейстер.
Ирина Ивановна устало улыбнулась.
— Пулемётов обещать не могу. Но вы себе другие достанете, я уверена.