Страница 55 из 87
Глава 11
11.
До чего же приятно принять прежний вид! Распрощавшись с Кованько и другими воздухоплавателями, несколько даже трогательно — сблизились они за общим делом, Федор уехал в Санкт-Петербург, где основательно облегчил денежный запас на пристойную одежду. Мундир пришлось оставить в чемодане — привлечет внимание шпионов. И Авдеев отсоветовал: незачем гусей дразнить — тех, которые гогочут по-немецки… Прежнее унылое пальто князь отдал какому-то бродяге вместе с шапкой-пирожком — пусть согреется, бедняга. На Невском прикупил готовый костюм-тройку английской выделки (на строительство нового просто времени не имелось), высокие светло-коричневые ботинки на шнуровке и еще широкую кепку — тоже английского образца, вдобавок трость и приличный саквояж. Доха из волчьего меха, шапка из него же — тепло, прилично и неброско. Кепка в чемодане подождет — для другой погоды.
— Новый русский. Не хватает голдов и барсетки, — прокомментировал Друг отражение в зеркале. — Пойдем, что ли, джунгли стричь?
Цирюльник, если удивился заказу лохматого господина, то виду не подал. Постриг коротко. Крашеные космы осыпались на пол, осталась темно-русая щеточка волос. Подбородок выбрил начисто, высоко подняв виски — ни усов, ни бороды, ни бакенбард. Так обычно делали актеры, чтобы собственные волосы не мешали парикам и наклеенной на лицо растительности.
В этом виде и в прекрасном настроении Федор наведался в ресторан. Отобедав, взял извозчика и велел тому везти к Финляндскому вокзалу. Дорога предстояла недолгая — в Сестрорецк.
Генштаб удовлетворил его прошение о переводе, но лишь наполовину. Тула для Юсупова закрыта — там князя караулят германские агенты. Типа, обрыдались, не дождамшись. Потому поедешь на завод, стоящий в Сестрорецке. Созданный еще царем Петром, ковал оружие для России. Город был в особом статусе, посторонних личностей туда не допускали. Там внезапно вдруг воскресший князь Юсупов ускользнет от германских глаз. Если и пронюхают, то достать непросто — хенде коротки.
Федор ехал в экипаже и глазел по сторонам. С того памятного визита в Питер, когда он столкнулся с Юлией, город изменился. И не в лучшую сторону. Появилось несметное количество плакатов и плакатиков, взывавших к единению против германского супостата.
— «Все для фронта, все для победы». А война еще не началась, — буркнул Друг. — Может быть и правильно. В моем мире слишком долго не телились. Получилось, словно в анекдоте: зима пришла, а мы не ждали.
Федор остановил пролетку и подозвал уличного разносчика газет. Отдав семишник[1], развернул пахнущие типографской краской листы. Содержание первых трех полос удивительно соответствовало увиденному на улицах. Аршинными буквами: «Разоблачен саботаж германских агентов на Путиловском заводе». Шрифтом чуть поменьше: «Инженер Шварц и механик Бергкампф, учинившие саботаж, застрелены при задержании». Далее шли заметки о повальных обысках в конторах, в банках, магазинах и на предприятиях, принадлежащих владельцам с немецкими фамилиями. В оборот брали даже Осененных с германскими корнями в бог знает каком давнем поколении. Может, кто-то и сотрудничал с властями Рейха, но даже самый ушибленный на голову горе-патриот должен был сообразить: далеко не все пострадавшие — враги. Проживание в России в течение всей жизни, браки с русскими, белорусами, малороссами, татарами, принятие православия, карьера и недвижимость — все это для подданного империи значило неизмеримо больше, чем рождение прадедушки когда-то и где-то на берегах Рейна.
— Тридцать седьмой год! — раздалось в голове.
— Так тринадцатый навроде как, — поправил Федор Друга.
— В моем мире такая вакханалия накрыла страну в тридцать седьмом. Вся Россия поделилась на тех, кто искал шпионов, и тех, среди кого искали. Находили — тысячами. Этот мир другой, но дурдом выходит похожий…
Не в силах дочитать газету, даже мирные страницы — о светских новостях, спорте, объявления, Федор оставил ее в пролетке и вышел к Финляндскому вокзалу с саквояжем.
— Знаешь, — оживился Друг, — здесь через Финляндию приехал один тип. У вокзала вскарабкался на броневик и речь толкнул. Мол, товарищи рабочие, долой буржуев, власть — Советам, и да здравствует диктатура пролетариата. С того и началось, а через двадцать лет случился приснопамятный тридцать седьмой. Хотя и до него хватило… Давай надеяться на лучшее.
Это пожелание немедленно и сбылось, только с точностью до наоборот. Привокзальные босяки вздумали ограбить прилично одетого господина. Загородили дорогу полукругом. Битюг, вставший напротив, нож достал. Двое — по бокам. Еще один, росточком поменьше обладателя ножа, занял позицию позади — он явно банду возглавлял. Скомандовал визгливо:
— Замер, господинчик! Саквояж и котлы[2] — все наземь. Доху с шапкой — тоже. Сам — тикай подальше от греха.
Федор оглянулся. Ни городового, ни кого-то из полиции нет в помине. Все шпионов ловят, шпаной заняться недосуг. Если вокзальный грабитель подойдет вплотную, ткнет пером — Зеркальный щит может не сработать. А тульский револьвер в Париже обретается, маркизу подарил. «Браунинг» стащили по пути в Россию, по глупости оставил в самолете. Кто-то из механиков прибрал…
Выросший в фабричной среде, Федор не боялся драк. Участвовал не раз. Силушкой не обижен, пару гопников раскидал бы голыми руками — сомнений нет. Но четверых — навряд ли.
— Федя! Представь, что башка уркагана, вооруженного ножом, — это как пепельница на столе у немца. Целься и стреляй! — раздалось в голове.
Ободренный советом, Федор сделал в бок шажок — громила с ножом оказался на одной линии с главарем, и вломил от души, выпростав к нему руки. Внутри словно вскипело, и этот кипяток хлынул прямо в низкий, давно не мытый лоб!
Голова налетчика откинулась назад так, будто по ней врезало лошадиным копытом. Падая навзничь, он выпустил нож и ударил главаря затылком по лицу. Оба рухнули на мостовую.
— Страх потеряли, собаки драные, на Осененного с ножом кидаться! — гаркнул Федор.
— Дык… эта… нема на вас значка… — пролепетал один из оставшихся на ногах.
— Так я еще и виноват?!
Грозный рык Федора улетел вдогонку улепетывающим. Дрянной, но длинный нож, поддетый носком ботинка, утонул в сугробе.
Больше до самого Сестрорецка приключений не случилось. В этом маленьком городке по пути из Питера в Выборг порядок поддерживался гораздо строже. Прямо на станции Федора остановил патруль. Жандармский унтер придирчиво изучил документы, а предписание прибыть в закрытый для посторонних город разве что не лизнул. И лишь затем смягчился.