Страница 8 из 14
Невеста содрогнулась от отвращения.
– Да я лучше за Хозяина болота выйду, чем за тебя!
Бран в ответ… расхохотался, и смех подхватили многие из пришедших.
– Удумала, тоже! Да нужна ты ему!
– Ишь, невеста выискалась!
– А за Отца-Небо что ж сразу не захотела?
– Такую тощую и леший не возьмёт!
Мать стояла рядом как в воду опущенная. Ясно: дочь принесла позор в семью. Теперь не отмоешься. Ждут её пересуды да сплетни. И как защититься, когда вся деревня единым махом признала девицу лгуньей?
Ива и спорить не стала. Она подняла руку и стянула с головы куколь – зелёные густые пряди потекли по плечам ряской.
Ива подняла пустой равнодушный взгляд на свидетелей сватовства и произнесла:
– Уже взял. Ныне я невеста Хозяина болота.
Им бы согласно охнуть, но над толпой повисло безмолвие, какое случается только на мёртвых болотах. Окрепший голос зазвенел в тишине – теперь-то Иве терять нечего!
– Я один раз молвила правду, не солгала и вдругорядь. Не бывать мне женой насильника. Староста, – она обратилась к Нору, – рассуди. Назначь Брану справедливое наказание!
Старик судорожно пригладил бороду и ощупью потянулся за чаркой с брагой. Все знали: любимого гнедого Нора, не дающегося в руки никому, кроме хозяина, только Бран и мог подковать. И он же ставил крепкие замки в доме старосты. Как с таким ссориться? Пока судья цедил сквозь зубы водку, Бран решил вставить слово. Не дело отмалчиваться, когда твоя судьба решается!
– Ты бы ещё водой поклялась, дура! Никогда не бывало, чтобы в Клюквинках кого-то неволили! А тут – на тебе! – выискалась! Первая красавица никак?
Кузнец и не понял, что ляпнул. Водой клялись разве что очень, очень давно. Ныне никто уж не прибегал к божественному суду. Разве что в спорах иной мог упомянуть, мол, хоть водой поручусь! Да не всерьёз, конечно, а как последнее средство. Дескать, чем хочешь меня пытай!
А всё потому, что божественный суд жесток. Не раз и не два живым из него выходил только правый. Ан не забылся, остался в памяти. Где-то в сараях, если поискать, может и клетушки, нарочно для этого сколоченные, нашлись бы.
А что делать девке, не доискавшейся справедливого людского суда? Если из-за её глупости, из-за гордости, страдать придётся всему роду?
Ива произнесла сначала тихо, а там повторила так, чтобы все услышали:
– Может и поклянусь… Ты, кузнец Бран! Слушай же! И вы, добрые люди! Коли нечем мне доказать вам свою правду, коли никто не желает верить, а виновник не сознаётся в содеянном… Я призываю в свидетели богов! Я вызываю Брана на суд водою!
Потом сплетничали, что Лелея упала замертво от пережитого бесчестья. На деле же женщина лишь схватилась за сердце и осела наземь. Креп же, выпустив наконец мать кузнеца, замахнулся на дочь: вбить в глотку безрассудные слова. Да так и опустил руку. Что уж теперь? Сказанного не воротишь.
Бран побелел.
– Ты что это?
Ива не ответила. Она уж сказала всё, что хотела. Не засмеяли бы только, не решили, что девичья блажь толкнула её на страшную клятву.
– Отступись! – прошипел кузнец.
Ива покачала головой.
– Одумайся, дура! Не выйдешь сухой!
«Не выйдешь сухой» – все знали, что это значит. Ныне так посмеиваются над теми, кто измарался в каком-то деле, опалил хвост на непосильной задаче. Но старухи помнили: раньше так сказывали про тех, кто не вернулся с божьего суда живым.
И Ива понимала: правда. Куда ей под воду против здоровенного широкогрудого парня? Ей, и плавать-то толком не умеющей, куда нырять?! Бран же рассекал воду, точно в ней и родился. И обходился без воздуха дольше, чем кто-то другой. Но разве может божий суд допустить, чтобы лгун победил?
К тому же… Улыбка Ивы стала жуткой, как улыбка покойницы. Даже если она не выживет, бесчестье с семьи смоет. Никто не осмелится сказать Лелее и Крепу, что дочь оклеветала ни в чём не повинного парня.
– Ты супротив меня не выстоишь! – уверенно заявил кузнец.
– Боги помогут, – покорно отвечала девица.
– Ну и как хочешь! Раз свет белый надоел… Я принимаю суд!
И тогда прозвучал незнакомый голос. Мужчина стоял у калитки спокойно, будто бы с самого начала наблюдал за сватовством. И от него веяло холодом.
– Я гляжу, в вашей деревне принято выставлять супротив богатырей несмышлёных девок?
Он огляделся, ни на ком не задерживая ледяного взгляда, и двинулся по тропинке к Иве. Никто не окликнул его, не поймал за рукав.
Пришелец неодобрительно поцокал языком и небрежным жестом приказал Брану убраться с дороги. Тот послушался, не сразу поняв, почему. Позже ни кузнец, ни его приятели нипочём не сознались бы, что от чужака веяло такой жутью, что спорить с ним поистине не хотелось.
Мужчина наклонился к ногам Ивы, не отводя от неё зелёных глаз, и аккуратно снял с лежащей на земле стопки верхний блин. Скатал в трубку и надкусил.
Он был страшен, этот чужак. Был ли он красив? Навряд. Крупные черты лица, широкий рот и узкие губы, искривлённые в усмешке, крючковатый сгорбленный нос, торчащие во все стороны колючие волосы, будто бы измазанные углём. Он походил на нахального грача, хозяином прохаживающегося по вспаханному полю. Но каждое движение его, каждый жест – излом ли брови, длинные пальцы, утирающие масло из уголка рта – всё говорило… кричало: я лучше вас.
– Ну так что же? В ваших краях только девок водой пытают или не побоитесь выступить против кого посильнее?
Он обвёл взглядом гостей, и никто не решился ответить. Взгляд остановился на кузнеце.
– Помнят ли у вас обычаи?
– Помнят… – нехотя кивнул тот.
– Чтят ли?
– Чтят.
– А помнят ли, что вместо истца на суде может выступить любой, кто поручится за него жизнью? Ты, староста! – Он не глядя ткнул пальцем в старика, и тот поперхнулся надкушенным пирогом. – Истину ли говорю?
Нор поспешно закивал, жестами показывая, чтобы ему постучали по спине.
Чужак сильнее прежнего поджал узкие губы, и ни от кого не укрылось то, что сделал он это брезгливо.
Он повернулся к Иве и насмешливо склонил голову.
– Тогда, девица, принимай поручителя. Согласна ли ты, чтобы я прошёл суд воды заместо тебя?
Сказал бы кто – не поверила. Но он стоял прямо перед ней, среди обычных живых людей. Чёрная вязкая жижа не стекала с его тела, а болотный смрад не следовал по пятам. Но глаза были всё те же – глаза Хозяина болота.
Она отказала бы. Сама накликала беду – сама и отвечай. Но знакомец растянул в улыбке узкие губы и спорить сразу расхотелось.
– Я принимаю твой дар, чужой человек, – с трудом выговорила Ива. – Будь моим заступником.
Чужак развернулся на пятках и первым вышел за калитку. Стоило ему покинуть двор, сборище восторженно загудело. Они явились на сватовство, но нашлось развлечение куда веселее! Люди вереницей потянулись к реке, туда же, куда ушёл заступник. И никто не докумекал, что дорогу чужаку никто не показывал.
Когда двор опустел, а щенок-подросток с восторженным урчанием принялся стягивать со стола брошенное угощение, слепая бабка Алия, о которой в суете забыли, бессильно опустилась на крыльцо. Наверняка ей почудилось, иначе и быть не может. Да и лет прошло сколько…
Но она могла бы всеми богами поклясться, и даже сама присягнуть на воде, что уже слышала этого голос.
Глава 6
Божий суд
Небесное светило медовыми каплями стекало на частокол леса. Дурное время для божьего суда: ночью вылезают из укрытий твари лесные, сильнее становится нечисть. Однако ждать никто не стал. Куда там! После признания несостоявшейся невесты никто глаз до рассвета не сомкнёт, да трижды обойдёт избу по кругу с горящей лучиной, дабы впущенное ею лихо не пробралось в соседние дома!
Невеста Хозяина болота… И ведь не скажешь, что сболтнула! Волосы Ивы взаправду позеленели, то всякий видел. Хотя Лелея и отшучивалась, что выкрасить косу кто угодно может.