Дьявол в голове

– Тебе сейчас стоит думать о маленьком чертике, который в ближайшее время ворвется в твою жизнь.

– Ох, порой мне кажется, что он там сидит не один, – покачала головой Магнолия и погладила живот. – Будто ношу мешок с камнями… живыми камнями.

– Не представляю, как вообще с этим справиться, – невольно подметила Алетта. – Вынашивать кого-то у себя под сердцем, подарить кому-то жизнь и быть ответственным за ребенка… Нынешние проблемы кажутся мне куда менее хлопотными, чем воспитание дитя.

– Ты будешь отличной матерью.

– Не уверена, что вообще хочу ей быть. Только не с моими нынешними проблемами.

– Ты осознаешь ответственность, и этого достаточно. Для начала.

Спорить с беременной женщиной Алетта посчитала делом провальным, поэтому просто улыбнулась. Путы ночного кошмара постепенно ослабевали, даря свободу, которой девушка наслаждалась. После завтрака – или уже обеда? – ей предстояло вновь разгребать кашу, которую она заварила несколько месяцев назад и все никак не могла расхлебать. Когда казалось, что она справилась с одной проблемой, появлялись еще две, и с каждой подобной неожиданностью ей будто невидимое лезвие все ближе прижимали к горлу.

Как и сейчас, когда в дверь спальни постучали.

– Войдите.

В присутствии прислуги Алетта предпочитала молчать, хотя прекрасно понимала, что все ее разговоры и так известны обитателям дома. Она позволила гувернантке поднести на расписном подносе аккуратно сложенное письмо, и без ближайшего рассмотрения по клейму на сургучовой печати девушка узнала отправителя.

Дверь закрылась за прислугой, а она продолжала вертеть конверт, попутно стискивая его пальцами – как бы не разорвать от приступа отчаяния. Шумно выдохнув, Алетта сорвала печать и принялась вчитываться в строки, от которых ей становилось худо с каждой секундой.

– Да он издевается… – Прошептала девушка, не в силах сдержать негодование.

– Что такое? – Кратко уточнила Магнолия.

Проклятая дрожь пробежала по телу, пришлось опустить руки, чтобы не выдать себя, но вряд ли от сестры что-то укрылось. Княгиня отвернулась к окну и влажными глазами смотрела на переливающийся свет, а затем спокойно и невозмутимо сообщила:

– Его Величество вызывает меня в Оксенфурт.

– Опять? Боги… и ты поедешь?

Алетта столь выразительно посмотрела на собеседницу, отчего та поспешно добавила:

– Да, разумеется, как же иначе. Но… в прошлый раз тебе эта дорога едва жизни не стоила.

– Причем несколько раз, но кому какое дело. Сказали ехать, значит, поеду.

– Алетта, это не безопасно!

– Не волнуйся за меня, в этот раз возьму больше охраны.

– Охрана не уберегла тебя в тот раз от стрелы…

– Уберегли кривые руки стрелка, – смяв письмо, подметила девушка, однако попыталась смягчить голос и улыбнуться: – Со мной все будет хорошо. Если тебя не затруднит, сообщи прислуге, что я скоро выйду к завтраку, а заодно и начну готовиться к отбытию.

– Хорошо… надеюсь, все будет хорошо.

– Не переживай. Единственное, за что стоит беспокоиться, что я вдруг пропущу рождение своего племянника или племянницы.

– Постараюсь сказать этим негодникам, чтобы подождали, но сама знаешь… Они тут командуют.

Сестры посмеялись, и Алетта едва не улыбалась сквозь слезы, которые уже не смогла сдержать, когда захлопнулась дверь. Когда-то она думала, что никогда не станет плакать, но за последние месяцы пролила слез больше, чем за всю жизнь.

Упав в постель, Алетта закуталась в одеяло и уткнулась в подушку, пока пальцы мяли проклятое письмо. Убийством Авредия она нарисовала на спине мишень, в которую пытался ударить каждый, кому не лень. О мести прислужников и почитателей князя она вообще не задумывалась, а теперь не только боялась выйти на улицу, но и заставляла прислугу пробовать блюда, прежде чем приступить к трапезе. У нее развивалась паранойя, которую подкрепило покушение на нее тремя неделями ранее – возвращаясь из Оксенфурта, Алетта угодила в засаду, и стрела лучника попала ей в руку. Шайку ублюдков, задумавших это безрассудство, схватила стража, и в приступе злости и страха она приказала привязать их к столбам и вспороть животы, чтобы птицы обглодали их до костей.

Теперь враги боялись ее также, как и она их.

Но куда более мощный, утробный страх вызывал у нее Радовид. Несмотря на то, что Сорбец находился на землях Редании, Алетта не лезла в политику государства, живя в своем мире. Для нее государем был Авредий Кастеон, которого она свергла и ощущала будоражащее чувство превосходства и власти, что ей по силам любые свершения. Но вокруг нее обитали куда более опасные хищники, и один из них крепко впился в нее когтями.

Пальцы непроизвольно коснулись синяков на бедрах, которые не так сильно тяготили Алетту, как психологическое давление. Она была наслышана о жестокости Радовида, но разве ее отец тоже не был жесток? А она? Девушку не пугали чужие страдания, крики жертв и жесткая политика, требующая кровопролития. Стальной рукой и холодным сердцем Бимон Валхольм привел Сорбец к процветанию.

Только в политике Радовида прослеживалась пугающая истина – он будто сеял хаос не ради победы, а оправдываясь ею. Внешняя политика Алетту не беспокоила, пусть враги хоть захлебнутся в собственной крови, но чем дольше она пребывала в компании короля, чем больше прислушивалась к сплетням, тем быстрее убеждалась в его нестабильной психике. Это, конечно, не было безумием в чистой форме, за минувшие жизни она научилась видеть их задатки.

Более менее успокоившись, Алетта вытащила из-под одеяла скомканное письмо, разгладила на простыне и прочитала еще раз.

Госпожа Валхольм,

Пребудьте в Оксенфурт как можно скорее. Не распространяйтесь об отъезде, возможно, вам придется задержаться. Причину столь неожиданного вызова объясню на месте.

Р.Р.

Подобного рода послания виделись Алетте прямым сигналом тревоги, здесь словно между строк проскальзывало «вы исчезнете тихо и бесследно». Авредию она за такое обращение бы устроила цирк, не боясь последствий, а вот с Реданским королем и шутку опасно отпустить.

– Хотя… он обещал объяснить причину. Много ли кто обещает объяснить причину? Объясняются лишь с тем, с кем считаются, – успокаивала себя Алетта, – либо чтобы потешить самолюбие…

***

Оксенфурд внушал Алетте тревогу особенно в пасмурную погоду, когда темные тучи нависали над острыми шпилями башен и каменными лабиринтами. Город выглядел голым, обнаженным, открывающим напоказ свои пороки и безумие, подчеркиваемое церковью Вечного огня. Религиозные деятели вызывали у девушки беспокойство, будто она проходила мимо роя жужжащих ос.

Но увидеть Оксенфурд в цветах багряного заката оказалось верхом. Уже на подъезде к городу Алетта задрожала как осиновый лист на ветру при виде каменных стен, по которым, будто кровь, разливались лучи закатного солнца. У нее закружилась голова, сердце забилось быстрее. Закрыв оконце кареты, девушка забилась в угол и обхватила себя руками. Мысленно она понимала, что глупо бояться простого города, но ей становилось нечем дышать.

В последнее время она боялась каждого шороха, каждого человека и каждого послания. Но куда сильнее она боялась, что люди увидят ее слабость, перестанут смотреть на нее с былым уважением и опаской. Хотя, как показывает практика, за свою репутацию беспокоиться не стоило, показательная казнь ублюдков, вздумавших напасть на нее, до сих пор обсуждалась в Гелиболе.

Алетта не хотела признавать панические атаки, которые случались с ней все чаще. Нет, только не выглядеть уязвимой, только не в сложившейся ситуации. Любой мог воспользоваться ее слабостью, поскольку ни для кого не оказалось секретом, как сильно на нее повлияла потеря Сорбеца. Дикая Охота, несущая за собой холод и смерть, промчалась по ее краю, истребив большую часть населения. Стоило держать себя в руках, но при виде разрушенного поместья и Агасфера… у нее сдали нервы. Люди Радовида видели ее раздавленной, слабой, и наверняка обо всем сообщили. Не такая уж Алетта Валхольм и Железная Леди, как хотела казаться.