Праздник Дрейка

– Заходила.

– Перешла?

«Или умерла»? После визита к ним человек был либо «1», либо «0», где «1», соответственно, «жив».

– Передумала.

– Передумала Переходить?

– Да.

– Каким образом?

– Я переубедил.

– Ты?

Стейн не стал ничего пояснять. Пусть Эвери домысливает.

Очень яркие серые стены, глубинное объемное восприятие – Эст шагал по знакомому коридору и видел его впервые. Все видел иначе – оборудование, перегородки, мебель; из него впервые изливалось наружу вполне ощутимое тепло, почти жар.

Конец

Праздник Дрейка

Глава 1

Залитые солнечным светом стены кабинета очень контрастировали с тем, что я видела в воображении и испытывала в собственном теле – чужие чувства.

Она с детства ненавидела воду. Еще с тех пор, как упала со скользкого берега в пруд и едва не захлебнулась. Теперь ее голова находилась в емкости с холодной водой (в тазу?), держала за шею в попытке не то утопить, не то «научить» чья-то жесткая рука. Сознание меркло в панике – лишь бы не сделать вдох, не захлебнуться. Удары сердца гулко отдаются в ушах, уже не удары – похоронный марш гигантских барабанов. Последние секунды; кажется, из орбит под закрытыми веками лезут глаза, и уже почти стерлась грань между тем, где заканчивается жизнь и начинается смерть…

Теперь Дрейк это часто практиковал – прямую трансляцию. Вместо того чтобы многословно объяснять исходные данные, он попросту виртуально помещал мой разум в чужое тело и позволял взглянуть на сторонний опыт изнутри. В данном случае стрессовый.

– Она умерла?

– Нам это не важно.

Оставаясь Бернардой, я все еще ощущала себя той женщиной, которую топили. В каком мире это происходило, зачем? За что? Все еще чувствовала неумолимые пальцы на собственной шее и дрянную воду, которую «терпеть не могла». И временно не разберешь, где свои чувства, где чужие.

– Тебе нужно понять, – вещал тем временем от доски Дрейк – вел урок, – что в стрессовой ситуации нужно в первую очередь остаться сторонним наблюдателем. Не поддаваться чувствам, потому как они помещают тебя в «картину», «киноленту», откуда управлять ситуацией невозможно. Потому что ты становишься актером, участником фильма. Ты начинаешь верить в него. Управляет же всем режиссер. Так вот, на месте этой женщины, куда бы ты сразу предпочла сместиться, в какой вариант?

Я полагала, что женщина должна была действовать. Например, огреть державшего ее за шею мужчину вазой по голове или же воткнуть ему ножницы в бедро. Но Дрейк говорил не об этом, он уже какое-то время учил меня смещаться не физически, то есть не телепортировать собственное тело за пределы зоны опасности, но телепортировать саму опасность. То есть смещать кадры текущей реальности. Причем быстро.

Я же смотрела на Учителя в серебристой форме и понимала, что не хочу становиться этой женщиной – мне было слишком хорошо жить. На дворе поздняя весна, почти лето; передо мной красивый мужчина в форме, и чужие панические мурашки растворялись – мол, все верно, мы пойдем, ибо мы не из этой реальности.

Когда-то я полагала, что связь между двумя людьми, которые давно вместе, постепенно меркнет. Что ее нужно «подогревать», освежать, или как это называется? С Дрейком было иначе: с ним «связь» крепла сама, новизна чувств не угасала, сохранялись и желания, и острота восприятия ощущений. Не чудеса, норма. В его случае точно. И потому я, откинувшись на спинку стула, охотно теряла лоскуты воображаемой картины – чужое женское тело, таз, давление на шею, – как остатки сна поутру.

Куда интереснее мне был тот, кто стоял напротив.

– Я не дождался твоего ответа, Ди. А ведь это важно.

Важно. Но он сам говорил, что времени нет, что «я все всегда успею». И сейчас я хотела посвятить это самое время любованию его ладной фигурой, плечами, линией подбородка. Зачем мы отправились в Реактор так рано? Могли бы позавтракать дома, занятие провести на пару часов позже.

Начальник тем временем неспешно приблизился к моему столу, оперся на него рукой, наклонился. Подался вперед настолько, что я ощутила, как колышутся мои волосы от его дыхания.

– Бернарда… – Тихий голос рядом с ухом. Секунда застыла, превратилась в отдельный мир. – Знаешь, чем ты сейчас пахнешь?

Нет.

Это слово даже не слетело с моих губ – Дрейк уловил ответ-мысль. Запах его нового парфюма действовал на меня исключительно одинаково – отключал голову сразу же, как только долетал до ноздрей. Тепло, светло, солнечно. Зачем нам какая-то женщина и чужой стресс?

– Ты пахнешь желанием касаний. Вожделением.

Когда он произносил эти слова тихо, что-то складывалось и раскладывалось внутри меня. Моментально отключились все центры сопротивления, остались только рот, полный слюны, и чувственная готовность всех рецепторов.

– Ты пахнешь, – голос обволакивающий, такой же бархатный, как и аура Дрейка, – желанием принять. Добровольно. Отдать все.

Последние слова с ноткой жесткости. Едва уловимой. Так случайно отблескивает сталь ножа, которым режут для букета цветы. Очень красивые цветы.

– И знаешь, что во мне это пробуждает в ответ?

Нет. Очередная жадная, игривая мысль.

– Много всего…

Я забыла про урок. Про стены Реактора, про надобность слушать учебный материал – рядом с тем, кто стоял сейчас близко, создалось отдельное пространство.

– Например?

– Агрессию. – Шепот не потерял мягкости. – Ту древнюю, очень глубокую, которую я никогда не выпускаю наружу. Желание обладать. Это будит во мне собственника, который хочет клеймить. И еще огромную нежность – как каньон, как трещину. Она делает меня уязвимым. Эта любовь к тебе.

– Ты не бываешь уязвимым.

«Бываю, когда это касается тебя».

Моей шеи коснулись губы. Мягко-мягко. Под мочкой уха. Спустились ниже – проложили дорожку из трех поцелуев. А после настиг коварный вопрос:

– Но мы ведь тратим время не на то, правда? Я так и не дождался от тебя ответа.

По теме урока. Точно… Вот только не давалась сегодня мне эта тема, внимание смещалось не туда. Нет, бывало, я совершенно спокойно воспринимала Дрейка как учителя, но не сегодня.

– Мне просто нравится на тебя смотреть.

Начальник отстранился, и взгляд его сделался хитрым.

– Может, сменить тебе преподавателя? Чтобы ты на него не реагировала?

– Если хочешь, чтобы мы в первый раз поругались, смени.

Дрейк выпрямился. Теперь на его губах играла та самая улыбка, которую никто и никогда не мог разгадать.

– Кстати, – я легко пожала плечами, – мы ведь и правда никогда за всю нашу историю не ругались. Ни разу. Прямо совсем не как «обычная пара».

Он взял стул, поставил напротив, сел за мой стол с обратной стороны. Отзеркалил мой же взгляд ленивой расслабленной кошки, вот только в его глазах, в отличие от моих, плескались под двойным дном странные выражения.

– Думаешь, это хорошая идея – иметь со мной конфликты? Не забывай, я все-таки всемогущ. – Об этом сложно было забыть. – И, если спокойная жизнь тебе однажды наскучит, я с удовольствием внесу в нее эмоциональное разнообразие. Но только в качестве игры. Потому что настоящая ссора между нами чревата большими последствиями.

– Вздрогнут Уровни?

– Возможно, не только они. – Дрейк, увлеченный, как мальчишка, вдруг снова подался вперед. – Хочешь, я покажу тебе?

– Что именно?

– Нашу ссору.

Очередная «прямая трансляция»?

– Хочу.

Я сама не знала, зачем ответила так. Наверное, из любопытства, потому что настоящих ссор между нами я никогда не желала и даже не верила, что смогу хоть одну из них спокойно пережить. Мы и правда необычная пара, и такие, как мы, не сходятся для того, чтобы сотрясать землю пустыми склоками.

Он коснулся моей руки. Положил свою ладонь сверху, и мир тут же вздрогнул. Я увидела себя, сидящую в маминой квартире на кровати. На Земле, в своей старой комнате. И сердце мое было порвано в клочья. Оно, избитое и раненное неправильными словами, ощущалось отекшим, разбухшим от боли. Мир накренился, как битое пыльное стекло в ссохшейся раме. И, помимо своей собственной боли, ввинтился в меня жгут чужой боли – Дрейковой. Она была в разы сильнее моей, острее, ужаснее. Она была Вершащей, могучей, как черная дыра, и практически неуправляемой. Она была Антивселенной, убийцей.