Страница 20 из 30
Антон положил руку Соне на плечо, призывая замолчать. Она оглянулась, желая что-то возразить, но, встретив мягкий взгляд зеленых глаз, передумала и зашагала вперед, больше не оборачиваясь.
К этому времени совсем рассвело. Серая мгла окутывала непроницаемым одеялом путников, заслоняла их от любопытных глаз, но и мешала двигаться быстро. Мэтью останавливался каждые десять минут и присаживался на корточки, изучая только ему одному ведомые знаки, оставленные на песке кем-то или чем-то. Иногда Анна меняла направление пути, слушаясь советов своего любовника. Соня больше не спорила, она брела с угрюмым видом и думала о чем-то невеселом.
На пороге камеры возвышался человеческий силуэт, занимавший весь проход. По сравнению с этим громилой их обычный тюремщик был просто маленьким мальчиком. Оборотень держал в руках тусклый керосиновый фонарь, который раскачивался в такт его дыханию. Он внимательно осмотрел застывших пленников, повернул голову назад и бросил через плечо:
– Хор ду хас?[3]
– Болхрен[4], – ответили ему из коридора. Алине показалось, что это говорил их охранник. О чем шла речь, узники понять не могли, так как принятый на Эрагаджуа язык был им совершенно незнаком, но никто не сомневался, что неожиданный визит таит в себе опасность.
Гигант сделал несколько шагов к центру комнаты. Он подслеповато щурил круглые угольно-черные глазки.
«С такими глазищами только в птеродактиля обращаться», – подумала Алина, стараясь не зацикливаться на страхе.
Оборотень мельком оглядел Пашу и корчащуюся в углу Аню. Потом перешел к трем оставшимся девушкам. Алину он изучал на мгновение дольше, чем ее подруг.
– Хас нейх вашаро[5], – пробормотал он себе под нос.
Маша и Катя привлекли взгляд гиганта надолго. Под прицелом черных глаз молодая вампирша вся скорчилась, словно старалась уменьшиться или вовсе исчезнуть. Алина видела, что девушку бьет мелкая дрожь, и искренне пожалела Машу, которая в свое время так обрадовалась свалившемуся на голову бессмертию. Теперь-то она, небось, жалеет о спокойной жизни содержанки. Кто бы ни оплачивал ее расходы, он не занимал много ее времени, пусть и надоедал своими разговорами о финансовых сделках, опостылевшей жене и прочей чуши, которую Маша никогда не слушала. Катя, наоборот, встретила взгляд вампира с гордо поднятой головой. Ни один мускул не дрогнул на бледном лице, ни единая эмоция не промелькнула в светлых глазах. В отличие от институтской подруги, она была профессионалом. И это чувствовалось в каждом ее движении и даже в его отсутствии.
– Хас дир касата![6] – рявкнул оборотень, тыча пальцем Кате в грудь. Она не шелохнулась, ожидая своей участи. – Гоу вис аш!
Слова удивительно походили на английский, но акцент был настолько чудовищный, что ни один коренной англичанин не узнал бы в этом шипении родного языка. Оборотень, видимо опасаясь, что его не поймут, сопроводил свою реплику весьма убедительными жестами. Он схватил Катю за локоть и изо всех сил потянул на себя. Вампирша покорно встала на ноги и в упор посмотрела на Пашу. Алина не сомневалась, что они мысленно обсуждают ситуацию. Слышать их, к сожалению, ни она, ни Маша не могли, так как мыслеречь доступна исключительно членам одной группы и объясняется родством их душ, переплетенных в единый рисунок знака. Серебряная заметила, как Катя упрямо поджала губы. Она знала этот жест, так часто появлявшийся на лице подруги в былые времена. Паша едва заметно отрицательно качнул головой. Но, судя по всему, Шемякина не унималась, и Коледов вынужден был сдаться. В конце концов, так в их взаимоотношениях было всегда, за исключением одного-единственного раза, который и привел сюда их обоих. Паша не умел сопротивляться воле своей жены и сейчас лишь закусил губу.
Оборотень рыкнул и подтолкнул вампиршу к выходу. Она спокойно пошла вперед, не выказав ни страха, ни покорности. Полуголая, грязная пленница сохраняла достоинство королевы и была больше чем когда-либо похожа на саму себя много лет назад.
Дверь закрылась, лязгнул замок. От резкого звука Алина вздрогнула. Маша затряслась еще сильнее, вжимаясь в стену.
– Я буду следующей, следующей, – шептала она, вырывая на себе волосы.
– Заткнись, а! – посоветовала Алина, которой до колик надоели стенания темной. – О чем вы говорили с Катей? – поинтересовалась она у Паши, истуканом замершим рядом.
– Заметила, значит, – не удивился Коледов. – Пытались решить, стоит ли пытаться бежать прямо сейчас. Я считал, что лучше умереть, чем хоть одному из нас подвергнуться унижению. Она настаивала, что разумнее пойти с ними. Тогда, возможно, ей удастся разузнать что-нибудь важное. Катя убеждена, что сможет заставить их вернуть ее в нашу камеру.
– Будем надеяться, – прошептала Серебряная.
– Вы слышали, он говорил на английском. Он знает земные языки! Они могут нас подслушать! – завопила Маша, безумно вращая глазами.
– На английском, не на русском, – устало поправил Паша. – Думаю, нас они не понимают. Но если хочешь, мы можем объясняться на французском или испанском, правда, Алина?
Воительница кивнула.
– Я не знаю этих языков! – возмутилась Маша.
– Твои проблемы, – отрезал Коледов. Переливать из пустого в порожнее он был совершенно не настроен.
Больше никто не заговаривал. Время отсчитывало минуту за минутой, но Катя не возвращалась. Паша метался по камере, словно раненый зверь, бросаясь грудью на стены. Маша тряслась в углу, Аня оставалась в своем забытье, и лишь Алина лихорадочно думала, пытаясь найти выход из создавшейся ситуации. Она раз сто пробовала связаться со Стасом по мысленной связи в поисках если не помощи, то хотя бы совета. Но докричаться до генерала оказалось невозможно, словно глухая стена выросла между ней и окружающим миром. Ни Катя, ни Паша за все время их заточения также не смогли связаться ни с Кирой, главой их группы, ни с генералом Маргариты.
Серебряная знала, что рассчитывать можно только на себя, а потому изобретала один план за другим. Каждый следующий был невыполнимее предыдущего, и девушка тут же отбрасывала его, переходя к новому пункту.
Еды пленникам в этот день не принесли, так что последняя надежда получить хоть какую-то информацию или решиться на отчаянный побег растаяла. Когда, по прикидкам узников, над землей поднялась луна, Паша окончательно распсиховался. Он молотил кулаками в дверь, перебирая самые грязные ругательства, которые подцепил еще во дворе от пацанов с района, и когда последние силы иссякли, упал на пол, обхватив голову руками. Алина могла бы поклясться, что его плечи вздрагивали от беззвучных рыданий. Самым тактичным было не замечать расстроенных чувств товарища по несчастью. Серебряная перебралась к раненой и принялась копошиться вокруг, с нарочитой неаккуратностью доставая флягу с остатками воды и крохи черствого хлеба, припасенные еще с позапрошлой кормежки.
Неожиданная боль в шраме заставила Алину вскрикнуть, с громким стуком уронив железную флягу на твердый пол. Игла пронзила голубую нить, но боль была мимолетной и больше не повторилась. Серебряная привалилась к стене, глубоко дыша. Ее друзья в опасности, а она ничем не может помочь даже себе. Напряжение последних дней рвалось наружу, раздирая на части внутренности. Алина судорожно вздохнула, обхватив себя обеими руками за плечи. Слезы бессилия и ярости покатились по щекам, она их не останавливала, предоставляя соленой влаге полную свободу падать на грязную землю под ногами.
– Жива? – Соня подошла к распростертой на земле Лизе, на ходу вытирая меч от черной крови убитого оборотня. Голубая слабо кивнула и приподнялась на локтях. Голова немного кружилась, кости предплечья были сломаны, но ничего серьезного – досадные мелкие травмы, которые заживут очень быстро, особенно на той, кто умеет неплохо врачевать.
3
Которая?
4
Блондинка.
5
Эта не вампир.
6
Вот эта девица!