Страница 2 из 8
Они не могли завести детей, потому что родителям было суждено их пережить, не могли обосноваться в одном месте на продолжительное время, потому что окружающих рано или поздно начинал тревожить тот факт, что старость не трогала их лиц. Александр и Алина были вынуждены бежать, меняя имена, паспорта, жить без планов на будущее, потому что всё, чем они обладали, словно в наказание за дар и прошлые ошибки, это — настоящее и одиночество, поделенное на двоих.
— Завтра твой день рождения. Куда пойдём? В ту пекарню в центре?
— Можно не праздновать.
Ответ был до простоты одинаков каждый год. Но даже оказавшись в ссоре, Алина отправляла ему открытку и подарок, а если сильно злилась — через связь ворчала «С ещё одним витком вокруг меня, придурок», но смех в ответ был ей домом всю вечность и сглаживал шероховатости характеров и немых битв.
— Только не говори, что у тебя развивается кризис среднего возраста. Если поделить твой возраст на человеческий, то ты входишь в эту категорию, — Алина сохраняла смешливость, но затем она покинула её глаза. — Я слишком много читаю. Когда-то это перестанет быть моим оружием.
Как-то Александр рассказал ей, что рассудок вскоре может начать дробиться под тяжестью и количеством воспоминаний. У неё было ещё века три, у него времени вовсе не оставалось. Она сжала его пальцы бережливо, но крепко, напоминая, что он не один.
— Даже думать не хочу об этом. Мы отпразднуем мой день рождения и переедем в Италию. — поцеловав её в висок, Морозов ничем не выдал своей отрешённости. — Как тебе?
— Ты же знаешь, что я за тобой на конец света последую? Знаешь?
Александр кивнул.
В конце концов, и в горе, и в радости. Во тьме и при свете солнца. В жизни и в забвении. Как и обещали когда-то ещё в отстроенной заново часовне, чей потолок однажды сравняли с землёй, навеки повязав друг друга цепями.
========== про вещи, которые я могу себе позволить, и вещи, которые позволить не могу ==========
Комментарий к про вещи, которые я могу себе позволить, и вещи, которые позволить не могу
Помню, что стоит AU: без магии, но наступил новый год, с чем я вас, кстати, искренне поздравляю, а потому толика магии никому не помешает.
P.S. У меня замыленный взгляд, могла упустить ошибки, если что, буду рада стукам по ПБ.
Алина знала, что стоит ей войти в аудиторию, как все взгляды, точно по чьей-то отмашке, прикипят к ней, почти приварятся, препарируя презрением, непониманием или осуждением, поэтому замерла перед дверью, как вкопанная. Осуждения, к слову, в её ранее серых буднях стало с излишком. Допрос авроратом, разбор полётов у Багры, чья степень бешенства поразила Алину своим существованием (все считали, что, кроме презрения, ненависти и гнева, в женщине больше нет ничего), холодная отчужденность профессора Боткина, у которого они с Зоей на пару слыли любимицами. И на пару стали слыть заклятыми нарушительницами, переходящими все грани вседозволенности.
Их выходка в Запретном лесу стала фееричной и громкогласной: их чудом взашей не выгнали из Хогвартса, зато запретили подходить к друг другу больше, чем на пять метров, за исключением учебных аудиторий; наложили что-то вроде домашнего ареста, но в масштабах школы, и изъяли с её лёгкой магической подачи все работы Ильи Морозова из библиотеки. Его литература в принципе считалась литературой дурного, разлагающего толка для ещё неокрепших умов студентов, но её не спешили убирать с полок или накладывать запрет на чтение. Алина и подумать не могла, когда решилась использовать на Зое безобидное, но чужеродное заклинание, что последствий, наваливших снежной лавиной, будет не разгребсти — это заклинание едва не причислили к непростительным, и это выбило её из колеи прямо под мысленно мчащийся на всех парах Хогвартс-Экспресс.
Зоя же обошлась лёгкой взбучкой, выступив скорее в роли жертвы, чем зачинщицы, и лишилась доступа в библиотеку на долгие две недели, а также запланированных рождественских каникул во Франции. Но также по школе ходили слухи, что её мать, чистокровная Сабина Назяленская, пылала огнём сильнее, чем венгерский хвосторог, показывая нерадивой дочери как разочарована её поведением. И на Зое с тех пор не было лица: она также находилась в центре внимания, но не шипела больше обычного, не стала агрессивнее, а затихла, точно Чёрное озеро перед бурей, поэтому Алина, в отличие от остальных, не спешила обманываться чужим спокойствием и оставалась начеку, уверенная, что однажды Зоя появится на пороге гриффиндорской гостиной и потребует реванша.
Их неприязнь не брала истоки в стереотипной борьбе двух заклятых факультетов, она исходила из личных предубеждений и конкурентного соперничества по части учёбы, но с годами укреплялась в сознании и закалялась обоюдными выпадами. Однако после недавнего инцидента приходилось сохранять нейтралитет и навязанную капитуляцию.
Заклинание, к её ошеломляющему ужасу, оставило свой след — мало того, что вырубило на долгие и болезненные три дня, так ещё выбелило волосы. Они и раньше не отличались особым блеском, но сейчас стали хуже: хрупкими, ломкими, неестественными. Женя неустанно твердила, что ей несложно заплетать их, и Алина была ей благодарна, потому что сама страшилась прикоснуться к ним, осознать, что натворила. Осознать, как далеко зашла в этот раз. Ранее поощряемая профессорами любознательность теперь вызывала у них затаённое, но читающееся в глазах беспокойство. В момент практического использования заклинания Морозова Старкова считала, что если такова цена за возможность утереть наглой Назяленской нос, то она без колебаний заплатит её, но больше не была так уверена. Зоя не чуралась высказываться о её низком происхождении, приюте и прочем, но подобное было немыслимо даже для неё. Алина, конечно же, вновь отличилась.
Толкнув дверь, она наткнулась на взгляд обсидиановых глаз — взгляд, который видела чаще обычного. Женя сказала ей, что профессор Кириган заступился за неё перед остальным преподавательским составом и представителями из Министерства, что Старкову удивило ни на шутку. Он был требовательным, чаще — сверхнормы, строгим и принципиальным, ей не особо симпатизирующим в плане покровительства, впрочем — как и всем остальным. Кириган не выделял любимчиков, ото всех требовал одинаково много, глубоко и детально, а тут подсобил и накинул ей своим участием поверх последнего забитого гвоздя в крышку пресловутого гроба пару комьев земли. Исходящие по нему слюной шестикурсницы походили на ночной кошмар, превратив рутину Алины в полосу препятствий.
Выбеленные магией волосы не добавляли ей ни очков в глазах других, ни шарма, ни обожания, лишь дополнительное внимание, колкое, неприятное и липкое. Все глаза устремились к ней, как она и пророчила, послышались шепотки, с перекрученными домыслами и искаженными фактами.
— Что ты тут забыла, полукровка? — выкрикнул кто-то из церберов Зои. Сама девушка сохраняла беспечность и крайнюю увлеченность уроком.
Усилием воли она смолчала, хотя на языке крутилась парочка нелицеприятных фраз. Сафина советовала задирать подбородок повыше, чтобы все знали, что её не сокрушить язвительными, но больно бьющими по нутру словами, держать плечи поровнее и награждать взглядом похолоднее.
Николай и Женя просияли, облегчённо вздохнув, и Ланцов, взяв её за руку на глазах у всех присутствующих подвёл к их маленькой группе. Кириган благородно прервал экзекуцию и вынудил студентов сосредоточиться на нынешнем уроке. Его и уважали, и боялись, и любили — по-другому и быть не могло. Александр сочетал в себе опасные черты: природную привлекательность и подкупающую силу и власть. Алина, признаться честно, сама подкупалась на обаяние преподавателя. Киригана хотелось слушать часами, ему хотелось нравиться, за ним хотелось наблюдать. Таким уж он был притягательным и отталкивающим одновременно, особенно, когда в щепки разбивал очередное выступление, вынуждал докапываться до истины, пока с измученного студента не начнёт стекать седьмой пот.
Половина девушек наблюдала лишь за его руками. И закатанные по локоть рукава тому лишь способствовали, а чарующий голос и вовсе вводил их в транс. По крайней мере, так казалось людям со стороны. И Алине очень хотелось бы быть этим человеком со стороны, а не относиться к той половине девушек, но реальность была сурова и глаза против воли следили лишь за отточенными движениями мужских рук.