Страница 9 из 12
Вариант вернуться отпал, на часах 17:40, она опять выбралась к реке, и опять не туда, еще одно узкое русло, почти неотличимое от предыдущего. Ноги и руки пульсировали, постепенно тяжелея, если она постоит еще чуть-чуть или, не дай бог, сядет, встать ей больше не удастся. Мария стряхнула с энцефалитки шелуху от четвертой подряд шишки, сплюнула кожуру. От сладковатых орешков начинало подташнивать. А может, и от усталости или шока. Интересно, сейчас у нее шок?
Сообразив, что осталась одна, она испытала ужас. Вот прямо так, без преувеличения, настоящий ужас. Паническое состояние бегства только-только отпустило, и мутная пленка сползла с сознания, обнажая весь скопившийся страх. Прооравшись, она немного успокоилась, но ее тут же догнало осознание того, что крики могли привлечь медведя, и накатила вторая волна. Чуть погодя Мария успокоилась снова и начала судорожно думать, что делать дальше. После – тяжелый подъем и спуск, физическая нагрузка на время приглушила и эмоции, и мысли, плюс ее тащила вперед надежда, почти уверенность, что вот-вот впереди появится знакомый берег. Теперь же стало окончательно ясно, что она потерялась.
Нет, все же не шок. Мария сдвинула вниз каремат и села на осыпушку, распрямляя ноги. Легла на мелкие камни спиной, но почти сразу села обратно, от земли шел холод, ощутимый даже сквозь тонкий слой брезента, флиску и термобелье. Что же делать дальше? Идти вниз по течению, выходить на прибрежку в надежде столкнуться со вторым отрядом? Здесь все крупные водотоки рано или поздно впадают в одну реку… Если, конечно, она не перевалила через хребет. От бухты до базы всего двадцать километров. Но до бухты тоже еще надо дойти, они стояли в пятнадцати километрах, на одном из притоков, а она сейчас… Черт знает где. И не факт, что ее не сожрут по пути. Медведи. Их здесь уйма. Так. Может, остаться тут? Тоже не вариант, она понятия не имеет, где это самое тут находится. Или идти вниз по течению и надеяться на лучшее, или… Или можно попробовать выползти на возвышенность.
Мария оглядела скальную стенку, склон уходил вверх довольно круто, редкий кедрач и невысокие березки вперемешку с ольхой. Скорее всего, достаточно высоко, можно будет осмотреться и найти лагерь. Уже почти шесть. Она успеет до темноты? А если и нет, какая разница, одинаково опасно и идти, и сидеть здесь.
Паническое состояние бегства только-только отпустило, и мутная пленка сползла с сознания, обнажая весь скопившийся страх.
Идти не так холодно, карабкаясь вверх по скользкому руслу ручья, Мария почти совсем согрелась. Ручей был один в один как тот, по которому они поднимались в первом маршруте, и так же вывел ее к почти плоской вершине сопки, лишенной растительности, если не считать лишайника, покрывавшего выщербленную скальную поверхность. Каждый такой подъем здесь вознаграждался сигаретой, обязательным совместным ритуалом; некурящих в партии почти не было, только студентка и один из старших геологов, Олег Евгеньевич, который бросил, когда работал в разведке на золото в Перу. С началом повальной экономии стали курить одну на двоих или даже троих, но ритуал выполнялся обязательно. Сейчас Мария чувствовала сильное фантомное желание, привычно дернулась рука, и в воздухе как будто проявился едва уловимый запах дыма. Тщетно, у нее нет с собой даже зажигалки, перестала носить, когда вышли все три блока, зря.
Резкий ветер рванул капюшон энцефалитки, Мария с силой натянула его обратно, напрягаясь от внезапно усиливающегося холода. К головной боли добавилась все нарастающая тошнота. Мария сплюнула на землю противную слюну, отдающую бледно-зеленой желчной горечью, с трудом встала и пошла к вершине.
Уже почти стемнело, только вдали над морем тяжелый облачный покров, бессменно давящий на землю несколько последних недель, чуть чуть подсвечивался бледно-желтым. Вокруг была тундра, буро-зеленое плоско-волнистое пространство, ограниченное с запада прибрежными обрывами. К востоку оно приподнималось, прорастая более высокими холмами-сопками и лысыми хребтиками.
Мария простояла на вершине еще немного, уже почти стемнело, но ни огонька не появилось на истаивающем в полумраке осеннем ковре, ни проблеска. Полная тьма упала внезапно, и стало ясно, что спускаться вниз – самоубийство. Но и оставаться на вершине было невозможно, ветер становился только сильнее, от холода начинало потряхивать. Пришлось спуститься на несколько метров и устроится в развилке кедрачовых ветвей. В безветрии стало чуть теплее, но ненадолго.
Опираясь спиной о сплетение жестких стволов, Мария сцепляла и расцепляла клейкие от смолы пальцы. Было так темно, что даже кисти рук просматривались с трудом, мелкие ссадины и порезы пощипывали и пульсировали, это не было неприятно, скорее наоборот, помогало зафиксироваться на происходящем и не заснуть. Головная боль отступила, скапливаясь тяжестью в затылке и плотным обручем на висках, похоже на начало мигрени. Не хотелось есть и пить, только курить. В голове то и дело щелкала зажигалка, рождая маленький огонек, обращающийся в живительное пламя. Было холодно.
В серой рассветной полутьме Мария спускалась с сопки. По тропинке. Откуда в густых кедрачах тропинка, кем протоптана и куда ведет, ей было неизвестно. Может, кто-то из оленеводов гонял через эту сопку свои стада, может, охотники ходили тут к морю. Воздух был напоен влагой, водяная завеса лишала возможности видеть что-то, кроме очередного изгиба тропы. Так продолжалось почти до самого подножия.
Она вышла на ровную тундру и пошла вперед, ни реки, ни ручья, только кочкарь, буро-коричневый, равномерный, мягкий. Сапоги утопали в нем почти до самых колен, но влажного чавканья слышно не было. Было тихо, разведенная в воздухе мелкая водяная взвесь глушила любые звуки. Мария чувствовала, как туманная вата забивает ей не только уши, но и нос. Приходилось дышать через полуоткрытый рот, неглубоко и часто, глотая вязкий воздух маленькими порциями. Холодало стремительно, так что скоро к «вате» добавилась приставка «стекло-». Дышать становилось легче, мелкие кристаллики льда хрустели на зубах и под ногами, постепенно прояснялось. Впереди расстилалась ровная тундра, странно, вчера она не видела ничего подобного, может быть, спустилась с другой стороны, но и там… Тундра вдали постепенно выцветала, коричневый сменялся серым и светлел до линялой почти белизны. Под ногами уже хрустела плотная ледяная корка, подошвы сапог почуяли более плотную опору, Мария перестала проваливаться, мох и траву постепенно заносило снегом. Горизонт совсем прояснился, на самой кромке его выросла узкая полоска белоснежного горного хребта.
По хрусткому снегу навстречу Марии шли собаки, целая стая разномастных лаек, приятно пахнуло мокрой шерстью. Мария не успела испугаться, впрочем, она никогда не боялась собак, ближайшая черно-белая хаски ткнулась мордой в ее протянутую руку, шершавый язык обнял ледяную кисть. Множество разноцветных глаз смотрели на нее, не мигая, Мария продолжала идти вперед, собаки обступили ее и пошли следом. Справа выросла из снега высокая яранга, из круглого отверстия в крыше уходил вверх тонкой ровной струйкой белый дым. У входа стоял, опираясь на воткнутые в снег лыжи, высокий коряк в оленьей рубахе мехом наружу, его длинные волосы были собраны кожаной полоской, украшенной парой черных вороньих перьев. Коряк жевал юколу, но, заметив Марию, отбросил недогрызенный кусок в снег. Собачья стая тут же бросилась подбирать нежданное угощение.
– Эй, Миты, посмотри-ка, какие у нас гости! – крикнул он, оборачиваясь ко входу в ярангу.
Оттуда донесся раздраженный женский голос, и следом за ним появилась одетая в меховую шапку-кухлянку голова.
– Тебе лишь бы меня от работы отвлекать. Чем болтать, лучше иди и добудь нам жира… Ой, и вправду гостья. Что ты здесь делаешь?
– Потерялась.
Худощавая и маленькая ростом даже в объемном меховом комбинезоне корячка вылезла из яранги и встала рядом с коряком. Он улыбнулся и вновь обратился к Марии: