Комиссаржевская

Не прошло и нескольких месяцев после увольнения из Консерватории, а Ф. П. Комиссаржевского уже приглашают в Смоленск «для устройства оперного отдела по случаю проезда Великого князя»[94]. В Смоленске в это время не могло быть оперного отдела в театре, потому что театра в привычном понимании, как и постоянной театральной труппы, до 1919 года не существовало. В летние месяцы антрепренёрами использовались для сезонных постановок театральные залы. Оперный отдел мог быть при музыкальном обществе; вероятно, его-то и ездил организовывать Фёдор Петрович летом 1888 года по приглашению М. К. Тенишевой (тогда Николаевой), его преданной ученицы[95]. После окончания студии М. Маркези в Париже она занималась в 1887 году с Комиссаржевским в Москве: «С Комиссаржевским у нас завязались очень дружественные отношения. Он предсказывал мне очень хорошую карьеру и даже по моей просьбе поехал на следующее лето в Смоленск для участия в любительском спектакле, который предполагали устроить по случаю приезда великого князя Владимира Александровича»[96]. Предполагалось поставить по одному действию из опер «Рогнеда», «Фауст», «Аида» с приглашением столичных артистов. Спектакль расстроился из-за светской интриги, к которой наш герой не имел ни малейшего отношения, и Фёдор Петрович остался отдыхать у Тенишевой в знаменитом имении Талашкино, занимался с ней пением и лечился водами.

Учеником Комиссаржевского во время его работы в Консерватории был начинающий актёр К. С. Алексеев — будущий великий Станиславский, размышлявший тогда о карьере певца. Он оставил о своём учителе любопытные воспоминания:

«В то время в преподавательском мире имел успех знаменитый певец — тенор Фёдор Петрович Комиссаржевский. <...> Я стал брать у него уроки пения. Ежедневно, по окончании занятий в конторе, часто не успев пообедать, я летел в другой конец города, на урок к своему новому другу. Не знаю, что принесло мне больше пользы: самые ли уроки или разговоры после них. Когда мне показалось, что мои вокальные занятия подвинулись настолько, что я могу уже выступить в какой-нибудь партии, было решено ставить спектакль. Сам Ф. П. Комиссаржевский, соскучившись по сцене, захотел поиграть вместе со мной. Наш театр-столовая пустовал, и потому было решено воспользоваться им. Я готовил две сцены — дуэт с Мефистофелем из “Фауста” (Комиссаржевский и я) и первый акт из оперы Даргомыжского “Русалка”, в которой я пел Мельника, а Комиссаржевский — князя. Кроме того, для остальных учеников были приготовлены другие отрывки, в которых участвовали настоящие певцы с голосами не чета моему. Со второй репетиции я охрип и чем дальше пел, тем было хуже. <...> Встав на одни подмостки с хорошими певцами, я понял непригодность своего голосового материала для оперы, недостаточность музыкальной подготовки. Мне стало ясно, что из меня никогда не выйдет певца и что мне нужно навсегда расстаться с мечтами об оперной карьере.

Уроки пения прекратились, но я не переставал, чуть ли не каждый день, ездить к своему бывшему учителю, Ф. П. Комиссаржевскому, для того чтобы говорить с ним об искусстве и встречаться у него с людьми, причастными к музыке, пению, с профессорами Консерватории, где Комиссаржевский заведовал оперным классом, а я ещё продолжал быть в числе директоров. Скажу по секрету, что втайне у меня была дерзкая мысль сделаться помощником Комиссаржевского по классу ритма, который я измышлял для себя. Дело в том, что я не мог забыть очаровательного впечатления, которое осталось во мне, при оперных пробах, от ритмического лицедейства под музыку. <...> Я доказывал Комиссаржевскому необходимость культивирования физического ритма для певца. Он увлёкся моей мыслью. Мы уже нашли аккомпаниатора-импровизатора и по целым вечерам жили, двигались, сидели, молчали в ритме.

К сожалению, Консерватория отказала Комиссаржевскому в устройстве проектируемого класса, и наши пробы прекратились. <...> Итак, пение не было моим призванием. Что делать? Возвращаться в оперетку, к домашним спектаклям? Но я уже не мог этого сделать. Слишком многое я узнал от Комиссаржевского о высших целях и задачах искусства»[97].

В этой развёрнутой характеристике отметим постоянное стремление Комиссаржевского говорить со своими учениками об искусстве, на практике воплощая собственные представления о функции педагога, работающего не только с голосовым физиологическим материалом, но и с внутренним миром, душой ученика. Важное значение имеет и чрезвычайная подвижность Комиссаржевского, его готовность воспринимать новое и внедрять в жизнь, с лёгкостью отдавать время и силы на то, что представляется важным для профессионального мастерства. Это качество — следствие искреннего увлечения своим делом, полной погружённости в него.

Вернувшись в Москву в августе 1888 года, Фёдор Петрович активно включился в новое предприятие. В середине сентября театральному художнику Ф. Л. Соллогубу было отправлено за его подписью следующее послание: «Шестнадцатого сентября сего года, в помещении Общества Искусства и Литературы (Тверская, угол Большого Гнездниковского переулка, дом Гинцбурга) имеет быть собрание членов-учредителей означенного Общества для прочтения утверждённого Правительством устава, избрания правления и осмотра помещения. На это собрание покорнейше просит Вас, Милостивый Государь, пожаловать в 7 часов вечера Фёдор Петрович Комиссаржевский, Константин Сергеевич Алексеев, А. Федотов»[98].

Константин Сергеевич Алексеев легко узнается по сочетанию имени и отчества даже теми, кто не знает, что Станиславский — это псевдоним легендарного режиссёра. Александр Филиппович Федотов — актёр и режиссёр, один из тех деятелей, благодаря которым к началу XX века русскому театру удалось выйти на высочайший мировой уровень. 7 августа 1888 года министр внутренних дел утвердил устав Общества искусства и литературы. При нём было создано Музыкально-драматическое училище, которое просуществовало до 1891 года. Общество разместилось в Москве в Нижнем Кисловском переулке, в доме, принадлежавшем семье высокопоставленных чиновников Секретарёвых, у которых был свой частный театр, поэтому и сцена его скоро получила негласное прозвище «Секретарёвка».

Станиславский вспоминал об этом так: «Представителем артистического мира и мира писателей был сам Федотов, представителем музыки и оперы был Комиссаржевский, представителем художников — граф Соллогуб. Кроме того, к нашему Обществу примкнул издатель возникавшего в то время литературно-художественного журнала “Артист”[99], имевшего впоследствии большой успех. Основатели этого журнала воспользовались возникающим Обществом, чтобы популяризировать своё начинание. По мере всё возрастающих мечтаний, было решено открыть и драматическую, и оперную школу. Как обойтись без них, раз среди нас были такие известные преподаватели, как Федотов и Комиссаржевский!»[100]

В своих воспоминаниях Станиславский упоминает ещё об одном интересном факте. Для подкрепления средств Общества был дан большой костюмированный бал в залах бывшего Благородного собрания. Убранством помещения заведовали лучшие художники, а участниками его были многие из артистов. «На этом балу имел особенный успех любительский цыганский хор, составленный из учеников и членов Общества. В качестве солисток хора выступали обе дочери Ф. П. Комиссаржевского, приехавшие из Петербурга. У них были прекрасные голоса и хорошая манера петь, усвоенная от отца. Это было первое выступление перед большой публикой известной артистки Веры Фёдоровны Комиссаржевской»[101].

О появлении в Москве дочерей Комиссаржевского вспоминает и другой его ученик — Шкафер, который продолжал заниматься с ним и вне стен Консерватории: «Придя в Училище на урок, я встретил Фёдора Петровича; у него мы узнали, что к нему приехали из тогдашнего Петербурга его две дочери, которые будут участвовать в объявленном костюмированном вечере. “Я вас познакомлю со своими девочками”, — сказал он нам — ученикам и повёл в свой кабинет. Кабинет у него был очень большой, со вкусом обставленный, похожий скорее на хорошую гостиную, где можно не только работать, но и отдыхать, принимать знакомых и друзей, — ничего казённого, сухого, официального. Около ваз с цветами стояли две очаровательные, изящные девушки, одна из них блондинка, другая брюнетка. Рядом с ними стоял офицер-моряк. “Дети, вот вам мои ученики, знакомьтесь!” — представил нас Фёдор Петрович. Это и были Вера Фёдоровна и Ольга Фёдоровна Комиссаржевские, мигом пленившие нашу компанию. Вера Фёдоровна была уже в замужестве и успела развестись. Офицер-моряк рекомендовался Сергеем Ильичем Зилоти»[102].

94

Комиссаржевский Ф. П. Письмо Г. А. Рачинскому от 19 мая 1888 г. // РГАЛИ. Ф. 427. Oп. 1. Ед. хр. 2767. Л. 1.

95

Благодарю за информацию С. М. Романенко.

96

Тенишева М. К. Впечатления моей жизни. СПб., 2014. С. 93.

97

Станиславский К. С. Моя жизнь в искусстве. М., 2017. С. 121-123.

98

Комиссаржевский Ф. П. Письмо Ф. Л. Соллогубу, сентябрь 1888 г. // РГАЛИ. Ф. 2571. Оп. 1. Ед. хр. 178. Л. I.

99

Фёдор Александрович Куманин (1855—1896) — театральный критик, драматург-переводчик, издатель.

100

Станиславский К. С. Моя жизнь в искусстве. С. 132.

101

Там же. С. 157.

102

Шкафер В. П. Сорок лет на сцене русской оперы. С. 55.