Отражения одиночества

— Спрашивайте. Правда, я не всеведущ.

— Но все же для простого дачника, живущего человеческой жизнью, у вас немало информации.

Бестужев улыбается.

— У меня немало гостей. Старые связи, знаете ли. К тому же ко мне могут беспрепятственно прийти только те, кто сам не желает зла — такова особенность чар вокруг этого места. Поэтому, кстати, пойманный вами молодой нетопырь так и не нанес мне визит, решив караулить гостей. Он довольно скоро очнётся, и пока этого не случилось — я хотел бы узнать, зачем Новгородский послал вас сюда.

— За информацией.

— О чем же?

— Как найти Григория Волконского?

На лице старика появилось какое-то бесшабашное выражение.

— А я все думал, кто и когда о нем спросит. Гриша, Гриша… Оставленный в прошлом не то герой, не то злодей, чья роль, кажется, еще не сыграна.

Саша хмурится, чувствуя какое-то злорадное удовольствие, исходящее от старика.

— Вам кажется это смешным?

— Подглядывать за эмоциями нехорошо, юная подруга Новгородского, — наставительно поднимает палец Бестужев. — И — да, пожалуй. При жизни, видите ли, мой давний друг с натурой крысы никого не интересовал, а после смерти стал вдруг нужен.

— С натурой крысы? И как и когда он умер?

Неужели все это зря?

— Ну, ну. Терпение — добродетель, — старик наставительно поднимает палец.

И идет заваривать еще чая. Совершенно игнорируя многозначительный взгляд Саши.

— Не кипятись, — впервые за все время разговора подает голос Миклош. — Он не может причинить вред и просто издевается. Но нам нужно то, что он скажет.

— Да, нужно, — Бестужев возвращается из своей кухоньки и вновь садится на диван. — И я обязан вам все рассказать, так что придется потерпеть. Но никто не обязывает меня отвечать быстро и ясно, так что не вижу смысла отказывать себе в удовольствии.

Саша на секунду прикрыла глаза, чувствуя, что ее ярость еще немного, и вырвется на свободу, уничтожая все преграды, все отговорки и все недомолвки.

— Говори.

Старик усмехается.

— Расскажу. И не стоит уничтожать все вокруг, я все-таки кой-никакой, а Затронутый, и мою смерть даже Новгородский просто так списать не поможет.

Миклош только кладет руку Саше на плечо, чуть сжимая.

— Я думаю, в ваших интересах нам рассказать все как можно быстрее, — говорит он довольно спокойно. — Тогда мы отсюда уберемся, и заберем своего вампира.

Старик чуть усмехается.

— А я все думал когда ты, Миклош, подашь голос, сколько вытерпишь в этом маскараде?

Глава 10

Саша одним движением впечатала старика в диван, прижимая его прессом.

— Откуда тебе известно это имя? Отвечай!

— Прекрати, — прохрипел разом побелевший от давления Бестужев. — Я все расскажу, если отпустишь.

Саша чувствует, как ярость и страх начинают застилать глаза. И как Миклош вновь берет ее за плечи, оттаскивая назад.

— Саша, успокойся. Успокойся, надо выслушать его. Саша!

Миклош каким-то чудом оказывается между ней и стариком. Отталкивает, заслоняет.

— Если ты убьешь его, то мы ничего не узнаем. Ничего!

Саша сглатывает, с трудом понимая, что парень прав. И отходит на шаг назад, опускаясь на диван.

— Только попробуй утаить что-то, что тебе известно обо всем этом, старик. Только попробуй!

Михаил с трудом, но все-таки выпрямляется на своем диване. Скрипят пружины.

— Куда уж пробовать, с таким-то могуществом… Боюсь, я не переживу такой пробы, а жить-то еще хочется, — он трет горло, — Ладно. Давайте поговорим теперь без всяких недомолвок.

Саша хмыкает, чувствуя, как ее вспышка только усилила пресс на вампире, который еле слышно застонал, по-прежнему бессознательный.

— Я думаю, нам пригодиться уже не чай, — Бестужев с трудом поднимается, и под пристальным взглядом Саши достает из небольшого шкафчика под разделочным столом бутылку с прозрачной жидкостью и рюмки. — Даже если вы не хотите, мне не помешает. Красавица, кто тебя с такими силами без присмотра оставил? Ладно, молчу, второй раз еще не сдержишься совсем и расплющишь меня, аки козявку. Проклятое соглашение — пришли вы без зла в душе, но после пересечения порога все иное — уже следствие моих действий, и никакая защита не шелохнется, случись что.

Старик наливает себе стопку водки, пьет — без закуски, залпом. И еще. И поднимает глаза на Миклоша:

— Как под каток попал. Мда. Ты… как тебе правильнее называть сейчас, в этом теле?

— Василий, — холодно говорит Миклош.

— Ты, Василий, присматривай за своей спутницей. Не ровен час еще не сдержится и распылит кого-то в труху. А потом жить с ограничениями поверь, несладко. Особенно для столь порывистой особы.

— Не испытывай мое терпение, Бестужев, — цедит Саша.

Старик поднимает руки.

— Хорошо, хорошо. Тем более что нельзя испытать то, чего нет… Задавайте свои вопросы.

— Отвечай по существу — откуда ты знаешь, что это Миклош?

— О, — старик неприятно улыбается. — Я не знаю. Точнее — не знал. Но иногда озвучить догадку — все равно что подтвердить ее. Я ведь говорил, что не стоит показывать свое удивление. И не только его. Но выстрел наугад имеет под собой основания.

— Рассказывай.

Бестужев только ухмыляется — и пьет еще стопку.

— Все не слишком сложно. На самом деле. Я знал Григория Волконского. Много лет знал, и знал его трусливую натуру. И знал, что некоторое время Григорием был знаком, и довольно близко, с Миклошем, позднее названным Миклошем-Безумцем. Знал я и то, что вокруг Миклоша и истории его преступлений ходило много всяких слухов, один интересней другого. И о том, что его наставник никогда бы не допустил такого, и что все это выдумка. И о том, что сам Миклош в своих экспериментах по переселению разума нашел что-то, что заменило его самого, и оттого совершил все, что ему вменялось. И то, что Миклош и в самом деле сошел с ума… Но все это не было важным. Я, господа, собираю информацию. Это мое развлечение, если хотите. И поэтому Новгородский оставил меня в живых. Я знал много, а насколько много — не знал он сам. Не знал он и какие клятвы и как можно обойти и что я могу рассказать, если правильно спрашивать. Но разобраться ему никогда не хватало времени. И когда, я, так скажем, оказался на стороне проигравших и попал под суд, Опричник вспомнил про это знание. Так что моему тезке больше я нравился живой, чем мертвый. Хотя, надо признаться, мог бы и забрать меня под вассалитет и просто выкачать все знания из моего разума… Но Новгородский всегда страдал излишним человеколюбием. Ну да ладно, это не имеет значения. Имеет значение только то, что я немало знаю и что я вынужден делиться с вами своими знаниями. Давайте вернемся вновь на два века назад. Теперь я могу говорить спокойно — Григорий мертв, и все обеты, данные ему, не имеют смысла. Судя по всему, никто так и не узнал, что Волконский говорил со мной. По крайней мере — достоверно не узнал, коль сюда пока пришли только вы. Но, боюсь, это вопрос времени. И я вновь отвлекся. Прошу простить — лет мне немало, и иногда хочется просто поговорить… Не сверкай так на меня глазами, юная волшебница без терпения. Я все расскажу. Собственно, я уже рассказываю. Волконский, господа, был трусом, каких поискать. Но он был моим товарищем, даже, можно сказать, другом. А друзей у таких, как я, немного. И под страшные клятвы Гриша рассказал мне, что у него кое-кто из Верховного Совета интересовался в приватной беседе изысканиями Миклоша. И не просто интересовался, а когда Григорий занервничал и начал запираться — просто вытащил из разума абсолютно все, пригрозив быстрой и окончательной смертью в случае, если тот хоть кому-то скажет хоть что-то. А ведь Волконский знал, что Миклош собирается провести эксперимент в одиночестве, не желая ни слушать своих друзей и наставника. Гордый, не хотел рисковать кем-нибудь еще в желании достичь своих целей. И это узнал и Советник, прятавший лицо за маской. Григорий не знал, что случиться из-за того, что из его разума вытащили ответы. Он побоялся, что проговорится кому-то еще и сбежал из Петербурга в глушь в тот же день, когда Миклош стал Безумным, а его первый эксперимент принес погибель… А Гриша так и сидел, набрав воды в рот. Он рассказал мне обо всем этом, о причине своего бегства из столицы, на деле не так давно — в дни Эдикта, когда нас обоих могли расстрелять. Советник тогда не стал брать с него клятв и обещаний, видимо понимая, что их может увидеть опытный менталист вроде Новгородского, если вдруг дело Миклоша будут расследовать. И когда смерть была близко, Волконский рассказал все. И то, что у Советника была приметная янтарная бусина на шее. Гриша увидел ее и запомнил. Подумал, что она в чем-то так похожа в Отражении на передатчики, поддерживающие чужое сознание в захваченном теле, о которых так много читал он и рассказывал Миклош.