Отражения одиночества

— Но могли бы жить.

— Возможно, — Саша чуть ухмыляется, понимая, что тьма в ее душе подняла голову, и что ей самой это вовсе не претит. — Я, как и многие, хочу счастья своим близким, какими бы они ни были.

— За счет других.

— Это универсальный рецепт. Счастья-то на всех не хватает. К тому же, я, совершая все это, и спасла жизни. Баш на баш. Одна исцеленная болезнь и один погибший продажный судья. Все честно.

— И зла в мире стало больше.

— Возможно. Поэтому я и прошу о счастье.

Муза окидывает ее долгим, пронзительным взором.

— Я люблю играть, Колдунья. Все начинается в игре и кончается в ней, вся жизнь есть лишь череда игр — в детей, в учеников, в аристократов и воинов, в свободных и рабов, в благодарных и предателей, в кающихся и грешников, в страдающих и радующихся. Все есть лишь игра. Ты теперь знаешь часть моей истории, но я открою тебе все. Мой отец верит, что я изменена и проклята Гранью, — Муза заговорщицки подмигивает Саше. — Но ты, стоя здесь и сейчас передо мной, знаешь, что это вовсе не так. Знаешь, что тот, кто считает себя моим отцом просто отрицает очевидное, не видя моей природы и не пытаясь ее понять.

Саша медленно проходится взглядом по Музе, вслушиваясь в свои ощущения. В слабую дрожь узнавания где-то на границах сознания.

— Ты умерла в ту ночь во время пьесы.

— Да, — Муза улыбается, грациозно разворачиваясь на месте. — Именно так. Иногда мы думаем, что играем в игру, а на деле играем, но совсем в иную игру.

— Ты — скиа. Тень, — Саша говорила с уверенностью, призванной смягчить собственный страх от столь смелой догадки.

— Вы называете нас так, да. Гении. Эйдолоны, — Муза улыбается, еще раз поворачиваясь и полностью меняясь. Теперь на ее месте оказалась чопорная немолодая английская леди с указкой в руках. — Столько исторического материала, более никем не востребованного. Великая Вуаль затронула не только память, но и умы. Прискорбно мало выучено материала по теме. Прискорбно мало, — вновь поворот, и теперь перед Сашей стоит девочка в короткой юбке и с бантиками на хвостиках. — Учение закончено. А ведь я просто хочу играть, — вновь поворот, и Муза возвращается к платью и виду юной девушки. — Ты помогла переродиться моему собрату. Я чувствую это. Как и то, что тот, кто послал тебя сюда, весьма мудр, делая все именно так. Мало кто способен говорить с нами без страха и предубеждений. Нас мало, и еще меньше тех, кто успевает Пробудиться до того, как губит свою вторую жизнь в погоне за ненасытным потреблением.

— Пробудиться?

Муза мягко улыбается.

— Мы — тени наших стремлений и страстей. Мы жаждем, и жаждем неистово — и погибаем, влекомые этой жаждой и разрушая все вокруг в ее честь. Лишь немногие успевают переродится, научившись не только жаждать получать, но и жаждать отдавать. Творить, а не только разрушать. Ты помогла моему никогда не виденному брату, а я помогу тебе. Держи, Александра.

Саша сглатывает. Но вопрос задать не успевает.

— Имена — наши Отражения, и увидеть то, как чья роль зовется, для меня нет труда, — Муза приседает в реверансе. — Ты играешь, но счастье для тебя не в игре. Ты боишься любви, исподтишка желая тепла, и боясь равно и холода далека, и огня близи от чужой души. Ты — Колдунья, получившая Великую Силу. Я исполню твое желание, ведь я Муза, такова моя роль, — еще один переворот. Теперь перед Сашей неожиданно предстает пожилая цыганка в цветном платке с хрустальным шаром в руке. — Будущее туманно и переменчиво, прошлое в твоих руках. Но порой прошлое ведет к будущему, — из складок цветастого одеяния сухая рука достает расписанный странными светящимися рунами амулет. — Прошлое создает будущее, а будущее отпечатывается в прошлом. Это — то, что однажды в прошлом было забыто и утеряно, и попало ко мне, чтобы в будущем попасть к тебе. Ты сумеешь совладать с тем, что внутри, и две живые души обретут прощение и шанс на счастье. Увы, — вновь поворот, и Муза возвращается к привычному облику. — Я не всесильна, и не могу дать то, что каждый из людей может дать лишь сам себе. Но могу дать шанс на счастье, о котором ты просишь. Эта вещь попала в мои руки тогда, когда игра лишь разрушала, но теперь она созидает, и пора созидать и то, что было разрушено. Вверяю тебе, Колдунья, самое ценное, что есть в мире — чужую жизнь.

С этими словами Муза протянула амулет. Саша, словно завороженная, поднесла к нему руку, даже не задумываясь об опасности. Ни о чем не задумываясь. Она просто делала то, что было правильным. И едва пальцы коснулись металла, как мир схлопнулся в стремительном водовороте красок и образов, засасывая ее и унося куда-то вдаль.

Секунды казались вечностью, но мир, наконец, вернулся.

Саша стояла около знакомого менгира в знакомом лесу. А рядом был совершенно незнакомый молодой рыжеволосый парень в старинной одежде, на вид не сильно Саши старше, и растерянно оглядывался по сторонам. На его начавшей зарастать щетиной лице было выражение крайнего недоумения.

Здесь никого не должно было быть. Но парень был, и Саша почему-то была совершенно уверенна, что он не был ни гостем, ни кем-то из «ее» обитателей леса. Тем более, что волк испуганно жался к ноге, рассматривая чужака.

— Э… Я конечно ожидал некоторых сложностей, — говорил незнакомец с акцентом, и совершенно незнакомым голосом. Саша могла поклясться, что никогда раньше его не слышала. — Но где я, кто ты, прекрасная госпожа, и почему ты в таком наряде?

Наряде? Эта часть вопроса удивила Сашу больше всего. Хотя, надо признать, что парень выглядел, на ее манер, старомодно, словно сам только что пришел с какого-то реконструкторского бала.

— Александра. И наряд как наряд, надо же было что-то на игру надеть. Так лучше?

Усилием воли Саша обрядила себя в привычные джинсы и футболку. И парень вытаращился на нее с выражением еще большего удивления.

— Это… штаны?

— Разумеется, это штаны. Женщины носят их уже больше века, с чего бы мне не быть в штанах?

— Больше… века? — здесь Саша прекрасно могла ощущать крайнее смятение без всякого Отражения.

— Ну да. Санд, Шанель, вот это все. Точной даты не назову, конечно. А что тебя так удивляет? И кто ты вообще? И что тут делаешь?

— Больше века! Что могло случиться?… — парень, кажется, от смятения перешел к настоящей истерике. — Так не должно быть, так не должно быть!

Вокруг него начала закручиваться сила, разрывая землю и раня деревья. В зубах заныло, в голове появилась боль, а мир вокруг словно бы жалобно застонал. Этот… урод ломал ее мир!

— Успокойся!

Куда там. Парень точно ее не слышал.

Саша выругалась про себя. Она — хозяйка этого места. И кто бы это ни был… Она не позволит ему ничего разрушать.

Ближайшие деревья протянули свои ветви и тут же спеленали юношу после короткого, но бурного сопротивления так, что тот и двинуться не успел. Не только мешая двигаться, но и запирая все его силы.

— Отдохни пока. Будешь дергаться — продолжишь висеть. Успокоишься и будешь готов поговорить — поговорим. А ты — сторожи.

Волк согласно кивает. Саша делает шаг назад, прочь от леса и камня, в надежде найти выход из собственного разума… и оказывается на той же самой поляне, где была Муза. В одиночестве.

Занимается рассвет.

Саша. Что происходит?

Мысли по связи буквально врезаются в разум. Сеть не ловит, и вместо смс или звонка Саша только в ответ старается послать успокоение и собственные образы.

Все в порядке. Дело раскрыто, как приеду домой — пришлю полный отчет.

Пауза.

Уверена, что тебе не нужна помощь?

Нет. Правда, все в порядке.

Жду рассказа.

Хорошо.

Болезненная близость чужого разума чуть отдаляется, и связь словно бы становится менее плотной, более привычной для ее сознания.

А еще в этом самом сознании, на его глубине, бьется в путах чужое «я». Хватка деревьев и шепот листвы успокаивают, лишают эмоции остроты… Но этот разум — чужой. Не Сашин, и никакой не Проекции. Чужой разум внутри ее собственного.