Извращённая ненависть (ЛП)

Поговори о дьяволе…

Мой желудок скрутило.

Его волосы были немного более седыми, морщины немного более заметными, но в остальном Майкл Чен выглядел так же, как и всегда.

Суровый. Церебральный. Торжественно.

Он сел напротив меня, и тяжелое молчание натянулось между нами, как резиновая лента, готовая лопнуть.

Тюремные охранники наблюдали за нами ястребиными глазами с края комнаты, их пристальный взгляд был третьим участником нашего несуществующего разговора.

Наконец, Майкл заговорил. “Спасибо, что пришли”.

Я впервые услышал его голос за два года.

Я вздрогнул, не готовый к ностальгии, которую это вызвало.

Это был тот же голос, который успокаивал меня, когда я был болен, подбадривал меня после того, как я проиграл баскетбольный матч, и кричал на меня, когда я пробрался в клуб с поддельным удостоверением личности в старшей школе и был пойман.

Это было мое детство — хорошее, плохое и уродливое, все завернутое в один глубокий, грохочущий тон.

“ Я пришел не за тобой. Я сильнее прижал руку к бедру.

— Так зачем ты пришел? За исключением короткой тени, которая пересекла его лицо, Майкл не выдал никаких эмоций в моем несентиментальном ответе.

“ Я… ” мой ответ застрял в горле, и губы Майкла изогнулись в понимающей улыбке.

"Поскольку вы здесь, я полагаю, вы читали мои письма. Ты знаешь, что происходило со мной на протяжении многих лет, а это не так уж много ”. Он издал самоуничижительный смешок. “Расскажи мне о себе. Как работа?”

Это было нереально — сидеть здесь и разговаривать с моим отцом, как будто мы были на гребаном свидании за чашкой кофе. Но мой мозг отключился, и я не мог придумать другого пути действий, кроме как подыграть.

“Все в порядке”.

"Джош". Майкл снова рассмеялся. “Ты должен дать мне больше, чем это. Ты хотел стать врачом со средней школы. ”

“Резиденция есть резиденция. Много долгих часов. Много болезней и смерти.” Я сверкнул жесткой улыбкой. “Ты много знаешь об этом".

Майкл поморщился. “А твоя личная жизнь? Ты с кем-нибудь встречаешься? Он пропустил мое последнее заявление. “Ты приближаешься к этому возрасту. Пришло время остепениться и скоро создать семью ”.

— Мне еще нет и тридцати. Честно говоря, я не знал, хочу ли я детей. Если бы я это сделал, это было бы не до конца. Мне нужно было больше узнать о мире, прежде чем я поселился в белом заборе и загородной жизни дома.

“ Да, но сначала тебе придется потратить несколько лет на свидания, ” рассудил Майкл. “Если вы уже не встречаетесь с кем-то”. Его брови поднялись, когда я промолчала. “Ты с кем-то встречаешься?”

— Нет, — солгала я, отчасти назло ему, а отчасти потому, что он не заслуживал знать о Жюле.

“Ах, ну, отец может надеяться”.

Мы продолжили нашу светскую беседу, используя мирские темы, такие как погода и предстоящий футбольный сезон, чтобы обойти слона в комнате. Кроме удара его по лицу, я никогда не сталкивался с ним о том, что он сделал с Авой.

Знание сидело у меня в животе, как бетонный блок. Игнорировать это казалось неправильным, но я также не мог заставить себя разрушить легкий, хотя и несколько вынужденный разговор между нами.

Мне жаль, Ава.

После того, как я плыла по течению последние два года, я могла притвориться, что у меня снова есть отец. Каким бы испорченным и эгоистичным это ни было, я хотел еще немного насладиться этим чувством.

"Как тюрьма?" Я чуть не рассмеялся над своим бессмысленным вопросом, но мне было искренне любопытно. В письмах Майкла подробно описывались подробности его дней, но они не раскрывали, как он справлялся со своим заключением.

Ему было грустно? Стыдно? Злой? Он ладил с другими заключенными или держался особняком?

"Тюрьма есть тюрьма". — Голос Майкла звучал почти весело. — Здесь скучно, неудобно, и еда ужасная, но могло быть и хуже. К счастью… Темный блеск озарил его глаза. “У меня появилось несколько друзей, которые смогли мне помочь”.

Конечно, он это сделал. Я не знал всех тонкостей политики заключенных, но Майкл всегда умел выживать.

Я не был уверен, испытывал ли я облегчение или злился, что он не страдал больше.

“ Кстати говоря… ” Майкл понизил голос, пока его почти не стало слышно. “Они попросили об услуге в обмен на их, э-э, дружбу”.

Ледяное подозрение поднялось в моей груди. “Что за услуга?”

Я предполагал, что дружба — это код защиты, но кто знает? Сумасшедшее дерьмо произошло в тюремной системе.

“Тюремная политика… сложна”, - сказал Майкл. “Много бартера, много невидимых линий, которые вы не хотите пересекать. Но одна вещь, с которой все могут согласиться, — это то, насколько ценны определенные предметы. Сигареты, шоколад, рамен быстрого приготовления.” Небольшая пауза. “Рецептурные таблетки”.

Рецептурные таблетки были ценны даже в реальном мире; на тюремном черном рынке они должны быть золотыми.

А у кого был легкий доступ к таблеткам? Врачи.

Кулак схватил меня за кишки и скрутил.

Когда-то я бы дал своему отцу презумпцию невиновности, но теперь я знал лучше. Возможно, он скучал по мне и хотел загладить свою вину. В конце концов, он писал мне два года.

Но, в конце концов, Майкл Чен заботился только о себе.

“Я вижу”. Я заставил свое выражение оставаться нейтральным. "Я не удивлен".

"Ты всегда был умным". Майкл улыбнулся. “Очевидно, достаточно умен, чтобы быть врачом. Я упомянул об этом своим друзьям, и они спросили, не возражаете ли вы помочь нам ”.

У него хватило наглости попросить меня пронести ему таблетки прямо посреди комнаты для свиданий. Его голос был слишком тихим, чтобы его услышали охранники, но, возможно, охранники были в курсе. В некоторых тюрьмах заключенные заправляли всем, и система в целом была чертовски коррумпирована.

"Ты совсем не изменился, не так ли?" Я не стал притворяться, что не знаю, о чем он говорит.

“ Я изменился, ” сказал Майкл. “Как я уже сказал, то, что я сделал с Авой, было неправильно, но единственный способ загладить свою вину — это остаться в живых. И единственный способ для меня остаться в живых — это играть в эту игру ”. Его челюсть напряглась. “Вы не знаете, каково это здесь. Как трудно выжить. Я завишу от тебя ”.

— Может быть, тебе стоило подумать об этом, прежде чем пытаться убить мою сестру. Мой сдерживаемый гнев не взорвался; он просачивался из меня, медленно и неуклонно, как ядовитые пары, отравляющие воздух.

Впервые с тех пор, как он появился, маска “раскаивающегося отца” Майкла соскользнула. Его глаза пронзили меня, как два кинжала. “Я вырастил тебя. Я кормил тебя. Я заплатил за твое обучение ”. Он выкусывал каждое слово, как пулю. “Как бы я ни ошибался, это не меняет того факта, что я твой отец”.

Принцип сыновней почтительности укоренился во мне с детства. Возможно, это даже сыграло роль в том, почему мне было так трудно разорвать отношения с Майклом, потому что часть меня чувствовала, что я в долгу перед ним за все, что он дал мне в детстве. У нас был хороший дом, и мы ездили на шикарные семейные каникулы. Он каждый год покупал мне новейшие гаджеты на Рождество и платил за Тайер, одну из самых дорогих школ в стране.

Тем не менее, была черта слепого повиновения, и он переступал ее тысячу раз.

“Я ценю все, что ты сделал для меня в детстве”. Мои руки под столом сжались в кулаки. “Но быть родителем — это больше, чем просто обеспечивать предметы первой необходимости. Речь идет о доверии и любви. Я слышал твое признание Аве, папа. Чего я не слышал, так это гребаных извинений…

“Не проклинай. Это неприлично ”.

“Или хорошее объяснение того, почему ты сделал то, что сделал, и я буду чертовски проклинать, если захочу, потому что, опять же, ты пытался убить мою сестру!”

Мой пульс перерос в оглушительный рев, в то время как сердце билось о ребра. Произошел взрыв, которого я ждал. Два года сдерживаемых эмоций вырвались наружу сразу, перечеркнув наш краткий момент единения.