Рассказы

И каждую ночь в желанной темноте своей спальни, и каждый вечер в полутьме сарая для инструментов звучала горькая литания Конрадина: — Сделай для меня одно дело, Средни Ваштар.

Мисс ДеРопп заметила, что визиты в сарай не прекратились, и в один из дней она совершила для инспекции далекое путешествие.

— Что ты держишь в запертой клетке? — спросила она. — Мне кажется, это морские свинки. Я хочу, чтобы всех их убрали.

Конрадин плотно сжал губы, но Женщина до тех пор обыскивала его спальню, пока не нашла заботливо припрятанный ключ, и немедленно замаршировала к сараю, чтобы завершить свое открытие. Стоял холодный день, и Конрадину было приказано оставаться дома. Только из дальнего окна столовой можно было разглядеть дверь в сарай и именно там устроился Конрадин. Он увидел, как Женщина вошла, а потом вообразил, как она открывает дверь в священную клетку и всматривается близорукими глазами в густую соломенную постель, где прячется его Бог. Наверное, со своей бестактной нетерпеливостью она тыкает солому. И Конрадин в последний раз страстно выдохнул свою мольбу. Но еще молясь, он понял, что не верит. Он знал, что Женщина сейчас вернется с кривой улыбкой, которую он так ненавидел на ее лице, и что через час-другой садовник унесет его чудесного Бога, не Бога больше, а просто коричневого хорька в клетке. И он знал, что Женщина всегда одержит триумф, как одерживает триумф сейчас, и что он будет расти еще более болезненным от ее пестования, доминирования и превосходящей мудрости, пока в один прекрасный день с ним больше уже ничего не будет происходить и доктор окажется прав. И от жгучей боли и унижения собственного поражения он начал громко и вызывающе петь гимн своему грозному идолу:

А потом он вдруг прекратил свое пение и ближе приникнул к оконной раме. Дверь в сарай все стояла нараспашку, как была оставлена, и медленно текли минуты. Это были долгие минуты, но тем не менее они текли. Он следил, как скворцы бегали и летали небольшими группами по лужайке; он снова и снова пересчитывал их, одним глазом всегда оставаясь на колеблющейся двери. Горничная с кислым лицом пришла накрыть стол к чаю, а Конрадин все стоял, ждал и следил. Надежда по миллиметрам поднималась в его сердце и теперь победный взгляд начал поблескивать в его глазах, которые до сих пор знали только печальное терпение поражения. Почти не дыша, с тайным ликованием, он снова начал пэон победы и опустошения. И наконец, его глаза были вознаграждены: из двери выскользнул длинный низкий желто-коричневый зверь с глазами, помаргивающими в слабеющем дневном свете, и темными влажными пятнами на шерсти вокруг челюстей и на шее. Конрадин Упал на колени. Громадный хорек проложил путь к небольшому ручью у подножия сада, полакал секунду, потом пересек маленький дощатый мостик и исчез из вида в кустах. Таким был уход Средни Ваштара.

— Чай готов, — сказала горничная с кислым лицом, — где же госпожа?

— Oна недавно пошла в сарай, — ответил Конрадин.

И когда девушка пошла звать госпожу к чаю, Конрадин выудил из ящика буфета вилку для тостов и начал самостоятельно поджаривать тост из кусочка хлеба. И во время его поджаривания, намазывания толстым слоем масла и медленным удовольствием поедания Конрадин прислушивался к шумам и к тишине, которые короткими спазмами ниспадала за дверью столовой. Громкий глуповатый визг девушки, ответный хор удивленный восклицаний из области кухни, нестройные звуки шагов и торопливые призывы о помощи снаружи, а потом, после некоторого затишья, испуганные всхлипывания и неровная поступь тех, кто нес в дом тяжелый груз.

— Скажите кто-нибудь бедному ребенку! Ради бога, я не могу! — воскликнул хриплый голос. И пока они обсуждали между собой этот вопрос, Конрадин приготовил себе еще один тост.

История святого Веспалуса

— Расскажите мне историю, — сказала баронесса, безнадежно уставясь на дождь — легкая, извиняющаяся разновидность дождя, которая выглядит, словно хочет кончиться каждую минуту, а продолжается большую часть дня.

— Какого рода историю? — спросил Кловис, дав своему крокетному молотку прощальный пинок в отставку.

— Достаточно правдивую, чтобы быть интересной, и не достаточно правдивую, чтобы быть скучной, — сказала баронесса.

Кловис переложил несколько диванных подушек к своему удобству и удовлетворению; он знал, что баронесса любит, когда ее гостям удобно, и подумал, что будет правильным с уважением отнестись к ее желаниям в данном случае.

— Я когда-нибудь рассказывал вам историю святого Веспалуса? — спросил он.

— Вы рассказывали истории о великих герцогах, укротителях львов, вдовах финансистов и о почтальоне из Герцеговины, — сказала баронесса, — об итальянском жокее, о неопытной гувернантке, которая поехала в Варшаву, несколько историй о вашей матери, но, конечно, ничего и никогда ни о каком святом.

— Эта история произошла очень давно, — сказал он, — в те неприятные пестрые времена, когда треть народа была язычниками, треть — христианами, а большая треть просто придерживались той религии, которую случалось исповедовать двору. Жил некий король по имени Хкрикрос, у которого был страшный характер и не было прямого наследника в собственной семье; однако, его замужняя сестра снабдила его громадным выводком племянников, из которых можно было выбрать наследника. И наиболее подходящим и одобренным королем из всех этих племянников был шестнадцатилетний Веспалус. Он выглядел лучше всех, был лучшим наездником и метателем дротиков и обладал бесценным даром истинного принца проходить мимо просителя, словно не видит его, но, конечно, откликнется на просьбу, если увидит. Моя мать до некоторой степени обладает этим даром; она так улыбчиво и финансово независимо может пройти по благотворительному базару, а на следующий день повстречать организаторов с озабоченным видом «если-бы-я-знала-что-вам-нужныденьги» настоящий триумф дерзости. Итак, Хкрикрос был язычником чистейшей воды и вплоть до высшей степени энтузиазма продолжал поклоняться священным змеям, которые жили в гулкой роще на холме возле королевского дворца. Обычному народу до некоторого благоразумного предела было разрешено самостоятельно угождать себе в вопросам личных верований, но на любое официальное лицо на службе двора, которое переходило к новому культу, смотрели свысока как метафорически, так и буквально, ибо смотрели с галереи, окружавшей королевскую медвежатню. Поэтому разразился заметный скандал и воцарилось оцепенение, когда молодой Веспалус объявился однажды на торжественном приеме при дворе с четками, заткнутыми за пояс, и в ответ на гневные вопросы заявил, что решил принять христианство или по крайней мере попробовать его. Если бы это был какой-нибудь другой племянник, король вероятно приказал бы прибегнуть к чему-нибудь сильнодействующему, вроде бичевания и изгнания, но в случае с предпочитаемым Веспалусом он решил отнестись к происшедшему, как современный отец мог бы отнестись к объявленному сыном намерению выбрать в качестве профессии сцену. Поэтому он послал за королевским библиотекарем. Королевская библиотека в те дни была не слишком экстенсивным эанятием и хранитель королевских книг обладал значительным досугом. Как следствие, его часто запрашивали для улаживания дел других людей, когда дела выходили за нормальные пределы и временно становились неуправляемыми.